Ну что ж, арест обеспечен.
В конце разбора Умаркин сказал:
— Хоть и правильно действовал Вострик, но все же мог, вероятно, выстрелить вверх. Вызвать подмогу — дежурную смену и захватить бандита живьем. А то сейчас командованию училища приходится объясняться с вышестоящим начальством, прокуратурой. И доказывать, доказывать…
Рота недовольно загудела:
«В таком случае в караул нам лучше не ходить!..»
Вострик покраснел, губы поджал, глаза горят. Только головенкой ворочает по-грачиному. Ясно, неприятно ему. Действовал, как положено, а получается черт знает что. Ну, если такое случится — сразу пойду к секретарю партбюро Толстову или к комбату… Мне комбат кажется добрым. Правда, немного шумноват, но это, на мой взгляд, больше напускное, прикрывающее доброту. Старшим штурманом полка был, много и долго летал. Возрастом в отцы годится. По здоровью с летной работы списан…
«Ну и везет нам?! Был Патяш стал Помаш!» — «шутят» злословы-остряки. Никого не щадят, всем прозвища дают. Патяша прозвали «помаш» за привычку так говорить «понимаешь». Сухопутный моряк Аттик Пекольский так вообще стыд потерял. Здорово копирует комбата в речи и жестах на потеху зубоскалам. А те ржут, как кони, лишь бы поржать…
О караульной службе и нападении говорили и на комсомольском собрании. Все еще неясно, что ждет Вострика. Всякие слухи ходят. Вострик, поеживаясь, сидит точно на иголках, но стойко молчит. Только слушает внимательно, да разглядывает выступающих, будто говорят совсем не о нем.
Я и не собирался выступать, но неожиданно для самого себя поднял руку и громко сказал:
— Прошу слова.
Председатель кивнул — пожалуйста.
— Я не вижу никакой вины Вострика. Наоборот, его выстрел законный. Кому-то нужно, чтобы нас убивали, а мы не смели защищаться. Не понимаю, что это за дружба народов, когда меньшинство с окраин убивает большинство и где? В сердце России, в Среднегорье! Вот до чего довыслуживались перед Западом! Вострик действовал по уставу! Защитил военный объект, свою жизнь. Проявил бдительность, воинскую выучку! Дал отпор налетчику! Если бы все так действовали, то в стране не было бы ни одного бандита. Честь и хвала ему за это!..
— Правильно-о! — загудела рота.
После собрания, когда повскакивали с табуретов и ринулись в туалет перекурить, кто-то, стиснув мои плечи, прямо в ухо негромко сказал:
— Спасибо, Борька! Хороший ты парень!
Получил от Николая Суткина письмо. И каких только неожиданных поворотов, изгибов, петель и кругов не делает жизнь?! Кто бы мог подумать — в прошлом году не пустили по медицине в Ленинградское высшее мореходное, а сейчас едет поступать с Петькой Дегтяревым во Владивосток в Тихоокеанское высшее!.. Гримасы судьбы не иначе, которая не захотела, чтобы друзья были вместе. А ведь мечтали всю жизнь пройти рядом… Жизнь! Пусть Колька с Петькой поступят наконец в высшее военно-морское! Пусть будут счастливее нас с Рашидом!.. Мне, честно признаться, неудобно перед Николаем и его матерью. Сорвал из института, в училище КГБ увлек и тот вместо того, чтобы помогать, сел матери на шею. А я — зачинщик, словно, бросив друга, убежал… Да, жизнь есть жизнь — сводит и разводит.
«Дорогой! Рашид уже месяц, как курсант училища тыла где-то в Средней Азии… Теперь моя очередь быть курсантом!..»
Вот так Шидик?! Такое событие и лень сообщить! Втравил меня сюда и написать не желает… Ну попадись на глаза! Но попадется ли? Разве в Синарске в отпуске?..
«УКРОЩЕННЫЙ МУСТАНГ»
На занятиях по физподготовке появился «камень преткновения» — не можем одолеть коня. Полроты пасует, в том числе я. И разбегаюсь сильно, и отталкиваюсь, а руки кидаю на середину. В результате, сажусь на край.
Преподаватель подсказывает:
— Пока не преодолеете страх и не будете бросать руки на дальний конец — коня не перепрыгнете, — и кладет руку на место, которого должны коснуться. Но сделать это трудно. Нужно с размаху прыгнуть вдаль, распластаться, как при прыжке в воду, а духу не хватает. Когда прыгаешь — боишься, что грудью ударишься о передний торец, поэтому руками упираешься поближе. Так что перед нами задача — преодолеть страх, превозмочь себя. Но как быть, если не преодолевается?..
Смешно наблюдать, как «храбрец» втыкается в «седло» и потом елозит по коню, пытаясь слезть. До пола — ноги не достают, назад — неудобно раком пятиться. Ну и ползет на ягодицах попеременно лихой наездник вперед. А догадаться свесить ноги на одну сторону, да спрыгнуть — от конфуза ума не достает.
Умаркин недоволен, что рота «споткнулась о коня». Стыдит на построении, угрожает:
— Я прикажу ставить снаряд перед входом в столовую и на обед попадет тот, кто через него перепрыгнет… Чего смеетесь? Это испытанный способ. Спросите старых курсантов…
Мы недоверчиво переглядываемся: кто его знает — в армии все может быть. Легенду или быль о находчивом ротном слышим не впервые. Видно, был такой. Долгую память оставил…
Правда, с каждым занятием по физо ряды «всадников-лихачей» неуклонно редеют. Да и пора! Сколько можно бояться?..
Вот и я решился: будь, что будет. Посмотрел за умелыми и неумелыми со стороны, подметил разницу в технике выполнения прыжка и пошел в конец зала разбегаться.
Издали ближний торец снаряда кажется еще острее.
— Гляди на дальний конец! Только на него! — командует преподаватель. — Пошел!
Помчался…
— Руки кинешь на полную длину и достанешь пятно!
Прыжок!.. Торпедой лечу над конем, выбрасываю руки, тянусь к меловому пятну, которое нанес преподаватель. Толчок!.. И приземляюсь на мат, лежащий за снарядом. Еще не очухавшись, слышу:
— Ура-а! Комсорг прыгнул! Теперь все отделение перемахнет!
Отбегаю в сторону, с радостным удивлением гляжу на длинное-предлинное блестящее черное тулово укрощенного «мустанга». Неужели одолел? А ну-ка еще!.. Бегу на старт. И снова лечу. Вижу лишь задний край. Его достать во что бы то ни стало!.. Толчок!.. И опять перелетаю. Ура-а! — ликую в душе. Победа! Такая важная, долгожданная! А сам, наверняка красный, улыбаюсь во весь рот…
Вечером на самоподготовке прыгнул для закрепления еще дважды.
К сожалению, не все в отделении перепрыгнули. Малыши: Женька Середин и Колька-«суворовец» упрямо «садились в седло».
— У нас руки и ноги ко́ротки, а мерин такой длинно́й, поэтому не перелета́м! — объяснял свою неудачу Середин. А Колька поддакивал, да изредка глубокомысленно изрекал:
— В самолете и в полете лошадей нет!..
Но не только малыши не справились с «жеребцом». Лавровский и Герка Ромаровский тоже позорно плюхались «на вершину». Игорь, видимо, из-за своего роста в силу не вошел, а Герка — широкоплечий, здоровый парень по прозвищу «паникер» и «уй-уй-уй», то ли из-за своей неуклюжести, то ли от страха. Непонятный он человек. По виду богатырь, а при малейшей трудности, не стесняясь окружающих, начинает громко стонать:
— Уй, уй, уй! Как я с этим справлюсь? Что делать? Что делать?..
Сколько ни рассказывал им я, ни показывал, как научиться прыгать, ничего не помогало. Дальше середины не улетали. Остается лишь надеяться — со временем «укротят»…
* * *
«Хороша ты жизнь у нас на флоте
не то что в этой обаной пехоте,
нас фартово одевают и на берег не пускают,
гоп со смыком это буду я-я…»
— Не дает покоя Пекольский.
— Дежурный по роте…
— Что? Что? Есть! Бухают сапоги.
— Слышь, секлетарь! А секлетарь! — издевается Аттик. — И что сегодня тебя требуют начальники!.. То дежурный по училищу! То помаш! А теперь вот сам начальник УЛО вызывает к девятнадцати ноль-ноль! Что ты натворил, сознайся! — злорадным смешком заливается «моряк». — Я ведь никому не, говори! И что только тебе будет!?
