Мы ходили под Дамокловым мечом 24 часа в сутки, 365 дней в году.
Тем не менее мы, как и всегда, надеялись на лучшее.
Стараниями шеф-повара Александра Храповицкого и при активной поддержке юбиляра Вячеслава Вассермана судьба-злодейка послала на ужин русско-итальянской организованной преступной группировке незаслуженные тюремные яства: нежнейший салат «Оливье» с куриным мясом, яйца, фаршированные луком и грибами, рассыпчатый ближневосточный кус-кус, самодельную буженину, соленые помидоры и огурцы, деликатесную пасту в чесночно-помидорном соусе и еще кое-какую мелочовку.
Рядом со мной очутился энергичный Саша Комарковский, представитель молодого поколения хранителей тюремных понятий и обычаев. Он с пиететом прислушивался к разговору Димы Обмана и седых итальянских мафиозников, не забывая при этом налегать на угощение.
– Смотри, Левчик, сегодня ты попал на очень необычное застолье, – начал он, вполголоса обращаясь ко мне. – Таких курносых в новостях показывают, о них книжки всякие пишут, да и вообще кино снимают. Серьезные дяди. И с едой тебе повезло, как и с салютом недавним. Ешь и запоминай! Подобное не повторится!
Я мысленно согласился с Комарковским и взялся за нож с вилкой – народ активно уплетал редчайший гастрономический дефицит.
И итальяшки, и мои «хоум бои» восторженно цокали языками. Славик улыбался, довольный собой и нешумным банкетом.
Я повернулся к сидящему рядом Боре:
– Я чего-то не понимаю, почему никто ничего Славику на прощание не скажет? Тост поднимет хотя бы. Все-таки ведь собрались по его поводу, а не только животы набивать.
– А фиг его знает, – ответил Боря. – Пусть Дима начинает, он и старше, и солиднее – ему и говорить.
Как будто услышав наш разговор, Дима поднял стаканчик с пепси и по-английски произнес короткий тост. Он говорил с сильным акцентом, но бойко и легко – сказывалась многолетняя тюремная практика: «Пацан! (это слово он произнес по-русски). Завтра для тебя откроются тюремные ворота, и ты, наконец, выйдешь за забор. Живи с уважением в сердце и не забывай нас! Удачи тебе в новой жизни. На здоровье». – Дима закончил по-русски свой безалкогольный тост, явно пытаясь соответствовать американским стереотипам.
И добавил: «Чин-чин!»…
И мы, и курносые подхватили: «Ура! Чин-чин! Ле хаим![96] Чиэрз![97] На здоровье!» Все присутствовавшие поднялись из-за стола и, как в «Карнавальной ночи», одновременно подняли пластиковые бокалы.
Злоумышленники наперебой славили Славика, тайно мечтая о собственном освобождении. Во всяком случае, я думал именно об этом.
Далее тюремная пирушка пошла поживее.
Несмотря на полное отсутствие стимуляторов, за столом начали завязываться непринужденные дружеские разговоры. Общались в основном со своими, – мостом и народным дипломатом служили авторитетный Дима-Дейвид и скромный улыбающийся Славик.
Напротив Димы Обмана сидел его ровесник – шестидесятилетний седовласый Телло – один из приближенных знаменитого Джона Готти.[98] Говорили, что на воле он имел неограниченную власть – ему напрямую подчинялись многочисленные солдаты мафиозного клана. Таким же могуществом он обладал и в Форте-Фикс.
Недалеко от меня устроился скромный дедушка. Пасечник, да и только! На самом деле до тюрьмы Антони владел вашингтонским элитным эскортсервисом, которым пользовались многие политики и знаменитости.
Рядом с ним – Лоренцо, совладелец нью-йоркской компании по уборке мусора – вотчины итальянской братвы. Слева по диагонали – ресторатор из Нью-Йорка, каким-то боком тоже связанный с коза ностра.
От обилия экспрессивных и ярких мафиози мне нестерпимо захотелось замурлыкать музыкальную тему из «Крестного отца». В крайнем случае – песню итальянских коммунистов «Бандьера Росса»[99].
После очередного перекура Славик и помощники сменили скатерти. Делегация бывших итальянских «трудящихся» выставила на стол свой подарок – два вкуснейших и нежнейших чизкейка, сделанных из сладкого творога, фруктового джема и теста, извлеченного из магазинного хлеба.
Воистину, нужно было быть настоящим чудотворцем, чтобы в тюрьме изготовить такой шедевр!
Позже Славик объяснил, что кондитеров «экстра класса» – всего два на всю зону и что за свою работу они берут долларов шестьдесят. Процесс приготовления занимал несколько часов, последние два – у микроволновки. При этом повар-кондитер – фальшивомонетчик из Кореи – не только следил за поспевающим тортом и отгонял потенциальных воров, но и сдерживал напирающую очередь.
И я, и Максимка были потрясены банкетом – мы совершенно не могли себе представить, как в тюремных условиях при официальном отсутствии многих продуктов, под носом у дуболомов состоялся такой пир.
О «смычке города и деревни» – охранников и заключенных – во имя получения взаимной выгоды я узнал через несколько месяцев, когда на территорию тюрьмы Форт-Фикс был введен американский спецназ. Солдаты с овчарками искали сотовые телефоны и наркотики, а также арестовывали своих «иуд», снабжавших зэков запрещенными плодами цивилизации.
Через полчаса мы уже прогуливались по периметру тюрьмы. Раблезеанство и гедонизм надо было незамедлительно «отработать». Саша, Робик и Вадюша в едином порыве приняли решение объявить на следующий день голодовку ради здоровья.
Я к такому экстриму пока еще не был готов. Как учил Дима Обман – всему свое время, даже в тюрьме.
Особенно в тюрьме.
…Через два дня состоялась вторая часть Марлезонского балета – проводы Славика широкой тюремной общественностью.
По непонятным для меня причинам администрация в подобные массовые мероприятия старалась не вмешиваться или вмешиваться по крайней мере избирательно, чтобы избежать революционной ситуации. На этот раз после двухминутных разборок с героем дня дежурный лейтенант ограничился тем, что выставил дополнительные посты дуболомов неподалеку от места проведения «се си бона»[100].
На «второй день» Славик позвал сокамерников, коллег по работе, партнеров по картам, соседей по бараку и просто местных приятелей.
Пикник проходил на улице – у двух отдельно стоящих доминошно-карточных столов.
Мы с Максимкой вошли в «группу поддержки» – доставали из отмытого мусорного контейнера ледяные бутылки с соком и газировкой; разрывали пакеты с чипсами, сухариками, печеньем, сладкими булочками «хани бан»[101] и прочей «здоровой» снедью из тюремного супермаркета.
Гости потчевали себя безалкогольными напитками и пионерлагерными закусками. Они, не стесняясь, подходили по нескольку раз, пользуясь широтой души и кармана отъезжающего сидельца.
Меня, как дружинника-добровольца, это страшно выводило из себя, но Славик на безобразия внимания не обращал. Он вовсю наслаждался прощальной тюремной тусовкой и светской «теркой» на свежем воздухе.
…Буквально через несколько дней после Славкиного банкета и последующего за ним пикника всех озадачил наш неисправимый тюремный парторг Семен Семеныч Кац.
Почти каждый вечер «русская» ОПГ[102] тусовалась на тюремном «Брайтон-Бич», в самом конце зоны. Народ резался в карты, громко обзывая своих партнеров; кто-то болтал; Вадик разыгрывал шахматную партию с очередным чернокожим; я забивался в угол под навес и читал.
Неожиданно возле нас появился хитро улыбающийся черновчанин. Как обычно, по-птичьи выворачивая загорелую морщинистую шею, тщедушный гроза страховых компаний объявил:
– Внимание, товарищи зэки! Я таки завтра справлю свой юбилей, чтоб я так жил! Вашему покорному слуге исполняется ровно шестьдесят лет! В Черновцах я бы уже выходил на пенсию, и на банкет бы пришла вся городская администрация. Семена Каца уважали и знали все! Сейчас – другая ситуация. Во-первых, на пенсию я не собираюсь, есть еще порох в пороховницах. Во-вторых, до американской пенсии я еще не дорос, да и эти гои[103] мне вряд ли что начислят. В-третьих, я в тюрьме, а не на юбилейном круизе на Багамах. Поэтому Семен Кац имеет честь пригласить досточтимый цвет русской организованной преступности на мое праздничное мероприятие! Завтра, сюда же, в это же время. Всем «зай гизинт»[104]! – закончил он, подняв свою сухощавую руку.
