- И вот еще что, Женя… - посмотрела на меня Лена жалостливо. – Я тебе говорила, что  родила от четырех обезьян. Когда стала жить со второй, ее звали Быы, мне стало казаться, что она и первая, которую звали Тыы, есть одна и та же обезьяна. Но лишь начав жить с Кыы, поняла, что между ними просто существует мгновенная телепатическая связь. И не только телепатическая, как сейчас я уверена. Любой поступок или состояние любого из них тут же влияют на остальных. Это легко понять, если представить их общество как огромную молекулу, может быть, размером во Вселенную, атомами которой они являются. И им надо растить эту Молекулу, расставлять в ней новые атомы, чтобы легче управлять Вселенной…

- Не понял. Это что-то квантовое из области нелокальности? – выпало мое внимание в осадок скепсиса.

- Я такими словами как нелокальность мира пользоваться остерегаюсь. Я лишь знаю, если Быы выщиплет свою мордочку, то это же сделают все четверо. То же с оргазмом…

- Что-то не то ты говоришь, Елена - не стал я язвить. – Если их миллионы, и между всеми существует связь, то все они от рождения до смерти должны быть в синяках, болеть одновременно сотнями болезней, страдать в унисон от колик и зубной боли. Общество так взаимосвязанных людей не может существовать! И еще, зачем тогда передавать нас по рукам? Когда Цыы забеременела от меня, то по твоей теории забеременеть должны были все остальные снегоженщины мира?

- Ну, это уже слишком, это уже что-то из области телепортации спермы. Существуй эта телепортация, но она бы в момент скособочила бы генофонд снежных людей.

- Может и так, а может, в твоем ребенке смешаются гены всех снежных людей, и он вырастет гением.

- Размечтался. Станет гением, и будет тебя презирать, как человеческого мужчину. А с другой стороны получается, что все снежные люди гении. Ладно, хватит об этом, а то голову сломаем, - устала от разговоров Лена. - Когда пойдешь по этапу, посмотри, понюхай, порасспроси, будь внимателен, может, чего и поймешь.

- Бьюсь об заклад, что ты научный сотрудник лаборатории короткохвостых раков или даже завлаб, - сказал я, решив, что обстоятельства жизни Лены не могли не повлиять на ее душевное здоровье, также, как мои обстоятельства повлияли на мое.

- Ты прав, я научный сотрудник ФИАНа.

- И заядлая туристка? – представил я женщину, в густой ночи сидящую у костра в кругу товарищей.

- Да. Была…

- Понятно. «Бананы давно пожелтели, и листья давно облетели. Но каждую пятницу, лишь солнце закатится, кого-то жуют под бананом?»

Лена засмеялась и пропела:

У девушки с острова Пасхи

Украли любовника тигры,

Украли любовника в форме полковника

И съели в саду под бананом…

Она оборвала песню – к нам кто-то от озера поднимался, вероятно, Кыы, обуреваемый желанием поместить меня в свой импровизированный карцер.

5.

После того, как Цыы – к тому времени я звал ее Цыпой, - забеременела, она потеряла ко мне всякий интерес, но «по этапу» не отправила. Я чувствовал, что меня, фактически обратив в мебель, придерживают до появления ребенка на свет. Если он родится снежком - так я их стал называть, – меня оставят для рождения следующего ребенка, если похожим на человека, переправят к следующей женщине. Почему? Да потому что в первом случае ребенок останется при матери, а в другом – будет немедленно отправлен в особую школу, а потом в какой-нибудь город или селение. Вы можете спросить, откуда я это узнал? Отовсюду! Ведь они, в том числе жившие в других весях, говорили между собой телепатически, и я, отварившись в этих телепатических волнах, кое-что узнавал, кое-что из того, что ими не фильтровалось.

Я стал дожидаться своей участи, выполняя обязанности помощника по хозяйству и штрих за штрихом выведывая образ жизни своих хозяев и вообще, снежно-человеческого рода. Лена мало мне в этом помогла – во-первых, ее, множество раз топтаную обезьянами, влекло ко мне, что могло скверно для меня да и для нее обернуться (Кыы не спускал с меня глаз), а во-вторых, неминуемое очередное расставание с очередным ребенком плохо отражалось на ее рассудке. Я несколько раз пытался вызвать девушку на откровенность, но беседы, подобной той, в течение которой она мне рассказала об особенностях снежных людей, ни разу более не получилось.

…Когда Цы (двухсложные имена – например, Выы, - у снежных людей оказались уменьшительно-ласкательными) родила обезьянку, Кы лубяной веревкой связал мои руки за спиной и повел глубокой ночью в следующее снежное семейство. Уже под утро мы подошли к нескольким слепившимся домам-саклям, сложенным из неотесанных камней, скрепленных глиной. К моему удивлению на завалинке одного из домов сидели бок об бок старик и старуха местной национальности. Они не спали, но безотрывно смотрели в звездное небо, оно блистало меж двух хребтов, спускавшихся к равнине, где был город, ночью блистающий маревом электрических огней. Посмотрев им в глаза, я понял, что люди находятся в растительном состоянии и стоят на страже, то есть охраняют снежное от человеческого. Тут из подвала соседнего дома тенью выскользнул снежный человек, подошел к Кы, поприветствовал его; они немногосложно обменялись информацией. Через минуту к ним присоединилась юная снежная женщина.

- Следующая жена, - равнодушно подумал я, когда она задержала на мне заинтересованный взгляд. – Надо ей сказать, чтобы не валяла дурака, то есть не морила холодом, а сразу брала быка за рога.

Честно говоря, я не сразу  запомнил ее имя, и долгое время вспомнить не мог, как не старался. Впрочем, какая разница, как ее звали? Ры, Цы, Хы? Главное, она была нежна ко мне, и, приникая к ее груди, я уходил в космос, и соитие происходило в нем, как попытка создания новой звезды, созвездия или цивилизации. Или как понимание того или иного закона природы, как радость открытия, как гордость, что смог это сделать и сделал не один, а с кем-то близким. Поначалу  это было чудно, но со временем я поверил в эту реальность и творил звезды и созвездия с цивилизациями, как, наверное, делал это Творец, но делал в одиночестве, которое нигде и никогда не было благом.

Наверное, я все более сходил с ума, и не наверное, а точно. Это было не мудрено, при таком образе жизни горечь неизбежного конца, горечь опустошения, несвободы, ответственность за судьбу человечества, поджидали  меня повсюду, как черные дыры и подвигали, подвигали к путаным мыслям, спонтанным действиям, тихому помешательству.

Моя новая жена, - вспомнил, свои ее называли Мы, а я - Мышкой, -  говорила мне на своих четырехстах словах (вообще-то их было гораздо больше, потому что многие слова передавались от собеседника к собеседнику телепатически),  что мы, люди, глупы, мы поделились на красивых, так себе и уродов и тем поделили свой путь на обманчивый, серый и темный. И идем потому лишь к обману, серости и темноте, по пути убивая красоту Вселенной, ее смысл и будущее, потому что не может быть красивой звезды, как и некрасивой или невзрачной.

- А вы все одинаковы по красоте? – отвечал я, скобля после обеда сковородку. - Нет, не одинаковы. Ведь так не бывает, чтобы все были одинаковы. И вообще в разное время красивыми считались работоспособные, то есть выносливые и сильные, тощие или толстые, с малюсенькими  ступнями или длинными шеями или ушами.

- Да, мы все одинаковы, но так, как одинаковы фотоны, - она знает, что такое фотон? – удивился я. - Потому что мы есть одно и тоже. Кыы – это я, но в другом месте пространства. Я – Мыы, и я есть Кыы в этом месте пространства. Просто вы это не способны понять, ваши так называемые ученые до многого еще не дошли. Вот вы, люди, считаете, что живете в мире, в котором есть лишь высота, ширина и длина, но вы не знаете, что это не так, не знаете, что вас в это заставляет верить ваш мозг, пока  не умеющий вам объяснить, что есть на самом деле…