Карлос начал планировать, чем они будут заниматься вдвоем, например, гулять по студенческому городку и ходить в кино, особенно в кино, которое стало страстью Карлоса. Теперь у него были деньги, и редко проходила неделя, чтобы он не посмотрел пару фильмов в центре города или где-нибудь в студенческом городке.

Мы с К. Дж. должны были приехать в начале июля, поэтому Карлос договорился в Рузвельт-отеле и уехал на несколько дней в Мексику. Именно в тот раз, говорит он, во время курения смеси Psilocybe в доме дона Хуана, индеец склонился над ним и мягко объяснил, что его жизнь слишком усложнилась. Дон Хуан настоятельно советовал ему избавляться от любых культурных помех, отягощавших его. Казалось, целые часы он витал в состоянии болезненной неопределенности задумчивого покоя, как бы пассивно паря вокруг, и думал об аспирантуре, новой книге, о К. Дж. и обо мне. Он понял, о чем предупреждал его дон Хуан; он знал, что должен отпустить К. Дж. Мальчик жил за 3000 миль от него, но, даже если бы они жили рядом, Карлос очень хорошо понимал, что не может навязывать ему какой-то определенный образ жизни, которого тот не выбирал и к которому не был готов. Отношения между ними пострадали за прошедшую пару лет в основном из-за того, что Карлос всегда обещал звонить, присылать подарки и приезжать, но редко выполнял свои обещания. Теперь он должен был решить, либо исправить положение, либо просто позволить мальчику жить своей собственной жизнью, не навязывая фигуру ненадежного отца, живущего за 3000 миль и слишком погруженного в свою полевую работу. Даже когда я приехала в Лос-Анджелес с К. Дж., Карлос не был уверен, насколько хорошо они поладят. Теперь мальчик был старше - ему исполнилось семь лет - и выше, и его белокурая челка закрывала лоб. Через неделю я улетела обратно в Вашингтон, а К. Дж. по настоянию Карлоса остался еще на неделю. Эту неделю он жил у Карлоса в желтовато-коричневом доме, недалеко от университета. Дом имел плоскую крышу и две арки спереди, а справа забор - типичное испанское украшение. Внутри была большая жилая комната с примыкавшей столовой и кухней, а в спальне на полу лежали два матраса, заправленные шерстяными одеялами. В конце коридора, направо, находилась берлога Карлоса, почти пустая комната с деревянным письменным столом у стены, на котором стояла печатная машинка, и дверью, выходившей прямо на задний двор. Телефона не было. Когда ему или Нэнни, студентке, жившей у него, нужно было позвонить, им приходилось ходить в телефонную будку на углу.

У Карлоса было отвращение к телефону. Даже вернувшись в ЛАОК, он не хотел иметь его у себя дома. Обходился он дорого и создавал шум. Было что-то такое в звонке, что вызывало у него головную боль всякий раз, когда кто-нибудь звонил. Как-то после очень долгих уговоров я заставила его установить телефон у него на квартире в Северном Нью-Хэмпшире. Я даже платила за него, но это не сработало. Через несколько недель я нашла аппарат в шкафу, обернутый подушками и обвязанный веревкой. Карлос жаловался на шум и говорил, что все равно не особенно любит говорить по телефону. Как будто в шкафу был спрятан своего рода культурный фетиш, одна из этих беспокоящих вещей, издававшая время от времени приглушенные звонки, которые Карлос просто игнорировал. Я пожала плечами и напомнила ему, что на дворе двадцатый век. Через несколько дней я пыталась дозвониться к нему, но не смогла. Телефон был отключен.

За ту неделю, что К. Дж. прожил у Карлоса, они пару дней провели в УКЛА и несколько дней гуляли в горах, на севере от Лос-Анджелеса. По вечерам они заходили за Нэнни в школу каратэ, где она занималась, и возвращались домой, разговаривать и играть в Старую Деву. Нэнни читала К. Дж. стихи перед сном. После этого он лежал в темной спальне, слушая, как ранними утренними часами Карлос в своей берлоге печатает на машинке, печатает мучительно медленно свою новую книгу.

Все прошло достаточно мило. Карлос был помешан на здоровье, и они ели бифштексы, виноград и свежие овощи. Никаких сладостей и прохладительных напитков в доме не разрешалось. Даже через две недели К. Дж. не решался много разговаривать с Карлосом и, по-видимому, немного сомневался во всех этих рассказах о брухо. Несколькими годами раньше К. Дж. находился под таким влиянием Карлоса, что, когда видел стаю ворон в школе, бежал ко мне и говорил, что это значит, что скоро позвонит Кики (Карлос). Но это влияние ослабевало. Слишком часто Карлос не звонил, даже в те вечера, когда мы договаривались. Слишком часто он не появлялся или не писал, когда обещал. Слишком много всего замутило воду, и у Карлоса не было способа вернуть своего чочо. По пути в аэропорт Карлос обещал взять его в Европу, особенно в Италию, и К. Дж. смотрел на него и кивал головой, но в глазах его слабо отражалось сомнение. Ему было только семь лет, но он все это уже слышал.

Первая книга Карлоса продавалась довольно хорошо, особенно в колледжах на Западе, и Карлос начал совершать литературные турне, собирая умеренные гонорары, рассказывая в мрачных тонах о диссонансе сознания и раскрывая свой собственный необычный взгляд на феноменологию. Историк Теодор Розак взял у него интервью для Би-Би-Си. Розак был поклонником и легко простил Кастанеде вопрос о существовании дона Хуана, сказав по какому-то поводу, что учение продемонстрировало такую "жгучую убедительность и внушительное красноречие, которые не могут не потрясти самого решительного скептика". Кастанеда, сидевший у микрофона позади него, был очень благодарен.

Вторая книга, "Отдельная реальность", уже существовала в рукописном варианте к тому времени и была больше похожа на роман, чем "Учение". В ней, например, не было тяжеловесного раздела, в котором с помощью скучного структурного анализа Карлос пытался как-то объяснить тайны. Критики в целом разнесли этот раздел в пух и прах. Когда газета университета обратилась к нему за статьей, Карлос предложил часть главы из своей новой книги и озаглавил ее "Смерть во весь опор". В контракте Карлоса не было ничего, что бы определяло выбор для второй книги. Квебек прочитал рукопись и сразу понял, что Кастанеда удаляется от традиционной академической колеи, которую издательство "Юниверсити оф Калифорния Пресс" должно было поддерживать. Не то чтобы издательство не хотело принимать рукопись. Напротив, перспектива того, что благодаря представительному бестселлеру имя "Юниверсити оф Калифорния Пресс" окажется прямо на страницах "Нью-Йорк тайме бук ревъю" и "Нью-Йорк ревью оф букс", приводила Квебека в трепет. Но он считал Карлоса своим другом и поэтому послал его к Неду Брауну. Вследствие этого шага издательство одновременно теряло права на вторую книгу Кастанеды, а Карлос получал возможность добиться крупного успеха независимо от университета. "Именно я наставил Карлоса на путь к миллионам", - рассказывал он друзьям.

Авторские гонорары за первую книгу, однако, еще не создали ему настоящего благополучия. Он по-прежнему испытывал большие затруднения, помогая мне и К. Дж., но с декабря он начал регулярно ежемесячно высылать чеки, обычно от 75 до 200 долларов. Большие деньги были еще впереди. Оставив авторские права на вторую книгу за собой, он заключил лучшую сделку, и неожиданно его материальное положение стало улучшаться. Его считали серьезным партнером, а не жалким писакой, который еле осилил единственную книгу. Как только Нед Браун просмотрел вторую рукопись, стало ясно, что Карлос Кастанеда предназначен для чего-то лучшего. Александр Такер, один из самых практичных местных финансистов, был нанят, чтобы заботиться о финансовых делах Кастанеды.

Как и ожидалось, "Отдельная реальность" имела большой успех. Во введении Карлос более подробно рассказал о своей встрече с доном Хуаном в 1960 году. Сама книга, однако, повествует о периоде со 2 апреля 1968 года по 18 декабря 1970 года, о так называемом втором цикле ученичества Карлоса, В ней больше тайн шамана, больше внутренней информации, которую приводит только Карлос. Частично материал был новый, но большая часть казалась развитием старых идей. Например, что люди знания видят остальных людей в виде волокон света, а союзников в виде кусков мокрой ткани и что жизнь - это контролируемая глупость, а индивидуальная воля является важным соединительным звеном между людьми и миром, который они хотят воспринимать. Больше говорилось о смерти, которая, как известно каждому брухо, всегда находится слева в нескольких дюймах от лопатки - убедительный и несомненный факт, который наполняет смыслом каждое действие, потому любое действие может оказаться последним. Описывались новые попытки Карлоса видеть, когда он воспринимал лицо дона Хуана как ярко светящийся объект, и позднее, когда он увидел, как лицо мексиканского крестьянина превратилось в яркое сверкание желтого света.