Я позволю себе ниже привести ещё несколько важных выдержек из его работ. Это многое объяснит читателю из того, с чем он успел познакомиться, и что питало направление моих интересов в течение последних двадцати лет. Взгляды Поппера сформировали и видение проблемы, за которую я взялся в данном повествовании.

Ясная оценка того, что можно получить (и потерять), используя конвенционалистские методы, была высказана за сто лет до Пуанкаре Блэком, который писал: «Тщательный подбор условий может сделать почти любую гипотезу согласующейся с феноменами. Но это результат работы нашего воображения, а не успех нашего познания».

В эмпирическом базисе объективной науки нет ничего «абсолютного». Наука не покоится на твёрдом фундаменте фактов. Жёсткая структура её теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, построенному на сваях.

Прогресс науки обусловлен не тем, что с течением времени накапливается всё больший перцептивный опыт, и не тем, что мы всё лучше используем наши органы чувств….Смелые идеи, неоправданные предвосхищения и спекулятивное мышление — вот наши единственные средства интерпретации природы, наш единственный органон, наш единственный инструмент её понимания. И мы должны рисковать для того, чтобы выиграть. Те из нас, кто боится подвергнуть риску опровержения свои идеи, не участвуют в научной игре.

Старый научный идеал episteme — абсолютно достоверного, демонстративного знания — оказался идолом. Требование научной объективности делает неизбежным тот факт, что каждое научное высказывание должно всегда оставаться временным… Однако не обладание знанием, неопровержимой истиной делает человека учёным, а его постоянное и отважное критическое стремление к истине.

Когда Кант говорит, что наш разум не выводит свои законы из природы, а налагает их на природу, он прав.

Наука должна начинать с мифов и с критики мифов; она должна начинать не с совокупности наблюдений и не с придумывания тех или иных экспериментов, а с критического обсуждения мифов, магической техники и практики.

Итоги моего рассмотрения проблемы индукции я могу теперь суммировать следующим образом:

1. Индукция, то есть вывод, опирающийся на множество наблюдений, представляет собой миф. Она не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики.

2. Реальная практика науки оперирует предположениями: возможен скачок к выводам даже после одного-единственного наблюдения (что отмечалось Юмом и Борном).

Инструментализм утверждает, что теории являются не более чем инструментами, в том время как точка зрения Галилея состояла в том, что теории представляют собой не только инструменты, но также — и главным образом — описания мира или его определённых аспектов.

…Наука ценна своим освободительным влиянием как одна из величайших сил, делающих человека свободным.

Когда я говорю о росте научного знания, я имею в виду не накопление наблюдений, а повторяющееся ниспровержение научных теорий и их замену лучшими и более удовлетворительными теориями».

Следующая мысль Поппера определит и наш дальнейший путь, но не к звёздам, а в древние миры: «Я убеждён, что… наши открытия направляются нашими теориями, и теории не являются результатами открытий, «обусловленных наблюдением». Наблюдение само имеет тенденцию направляться теорией. Даже географические исследования (Колумба, Франклина, Нансена, Хейердала на «Кон-Тики») часто предпринимались с целью проверки некоторой теории».

Я воспользуюсь открытиями великого Хейердала (и других антропологов) для того, чтобы моя гипотеза возникновения и развития шизофрении была видна не только «от печки», но с другого континента и из других времён. В том путешествии он оказался в Южной Америке, на острове Пасхи и близлежащих морских пространствах. Как много сказано и написано об этом чуде Света! Однако Хейердала можно читать и между строк. А помогал ему в экспедиции неуловимый и вездесущий аку-аку, которого автор описывает только в конце книги (Хейердал Тур. Аку-аку. — М.: Мысль, 1970. — С. 139–431):

«Как представить себе аку-аку бургомистра? Вряд ли Педро Атан сам сумел бы чётко описать его невидимую оболочку. А суть аку-аку, наверно, составляли собственные мысли дона Педро, его совесть (выделено мною), интуиция — всё то, из чего слагается понятие о незримом духе, что-то крылатое, бесплотное, способное вести тело на удивительные дела, покуда оно живо. И сторожить пещеру после того, как владелец её исчез, и кости его истлели…

Обращаясь к своему аку-аку за советом, бургомистр стоял так же смирно и безмолвно, как при переговорах с покойной бабушкой. Стоило мне тогда заговорить и нарушить ход его мыслей, как бабушка пропала. Да, погрузившись в раздумье, он вопрошал свою совесть (выделено мною), прислушивался к собственной интуиции — говорил со своим аку-аку. Назовите как хотите всё то в человеке, чего не измеришь метрами или килограммами. Бургомистр называл это аку-аку. И обычно помещал его у своей левой ноги. А что тут такого? Ведь этот аку-аку вечно скитается в самых удивительных местах!»

Хейердал застал на острове древнюю, изолированную от цивилизации и, возможно, не знавшую цивилизации культуру (?). Одной из особенностей островитян в прежние времена являлась пещерная жизнь, отчасти сохранившаяся и доныне, которая несла в себе многие атрибуты, характерные для людей, страдающих психическими расстройствами. Это и каннибализм, и мистицизм, граничащий с явлениями бреда. Причём сам исследователь мог без труда включаться в эту галлюцинаторную «игру». А теперь по порядку:

«На острове Пасхи у каждого разумного человека (выделено мною) есть аку-аку, там и у меня появился свой аку-аку.

Подле него лежал мешочек с обугленными человеческими костями.

— Всё те же следы примитивной культуры, — сказал Билл, доставая из земли два коренных зуба. — Посмотри, эти выродки пожирали здесь друг друга и выплёвывали зубы на пол.

На острове Пасхи человеческое мясо ели не только в связи с ритуалами. Пасхальцы до сих пор рассказывают предания о воинах, которые предпочитали человечину рыбе и цыплятам. И есть легенды, упорно говорящие о предшествовавшем тем временам периоде величия, когда бок о бок с предками нынешних островитян короткоухими мирно жило племя длинноухих. Но длинноухие слишком нещадно заставляли короткоухих работать на себя, и дело кончилось войной, почти все длинноухие были сожжены во рву. С того дня кончилось ваяние статуй, из уже воздвигнутых многие свалили. Гражданская война, родовые усобицы и каннибализм не прекращались до той поры, когда на острове появился патер Эухенио и собрал пасхальцев в деревне…

В музеях мира хранится не больше двух десятков таких дощечек, и до сих пор ещё ни один учёный не сумел расшифровать надписи. Замысловатые письмена острова Пасхи не похожи на письмо других народов….Почти все хранящиеся в музеях ронго-ронго получены на острове давно, прямо из рук владельцев. Но последнюю дощечку… нашли в запретной пещере… Англичанин купил дощечку, но пасхалец вскоре лишился рассудка и умер. С тех пор, заключил патер Себастиан, островитяне больше прежнего боятся входить в хранилище ронго-ронго».

«Чем дальше, тем загадочнее! А Эстеван уже говорил о том, что он с женой опять слышал в деревне: дескать, я прислан на остров высшими силами. Какой-то вздор. Да и только!

— А где вы хранили эти камни после смерти отца твоей жены? У себя дома?

Эстеван поёжился, помялся, наконец, сказал:

— Нет, в пещере, в родовой пещере.

…[Эстеван говорил, что] жена непреклонна в этом вопросе. Даже его ни разу не пускала в пещеру.

А сегодня на глазах у всех случилось такое, чего прежде не видели: незримый аку-аку помог поднять истукана. Это песня принесла удачу…

Но Альберто нарушил табу, взяв таблицы из пещеры, и ночью, когда он уснул, к нему подобрался аку-аку и стал его щипать и колоть, пока не разбудил. Альберто выглянул в окно и увидел тысячи крохотных человечков, которые лезли в дом. Он чуть не свихнулся от страха, бегом отправился в пещеру и положил обе ронго-ронго на место. Пещера эта находится где-то поблизости от долины… Я стал было уговаривать Лазаря провести меня в эту пещеру…Наградив меня уничтожающим взглядом, он объяснил тоном наставника, что тогда нам обоим конец. В пещере обитает родовой аку-аку. Там же лежат скелеты двух предков, и, если туда попробует проникнуть посторонний, аку-аку его страшно покарает. Вход в пещеру — самая священная тайна…