— Ну?
— Сейчас постель даже не повод для знакомства.
— Ну, знамо дело, не наши времена. Вот, помню, когда я со своей благоверной гулял, то и мне однажды сладкого захотелось. Я где-то в уголке её и прижал. А она: ничего, говорит, у тебя не получиться, не лезь и даже не мысли. Вот, говорит, замуж возьмёшь, так хоть ложкой хлебай.
Яша опять расхохотался, а Саня вдруг засобирался от нашего стола.
— Пойду я, мужики. Спасибо за компанию. Мне ещё кое с кем поговорить надо.
— Давай, Саня, будь здоров, — подал Яша руку приятелю, а когда тот отошел, обернулся ко мне. — Хороший мужик, веселый. Только у него бывает недержание речи. Каждый день новая история. Где их только и берёт?… Ну, что, может быть еще по кружечке?
Я согласился, протянул Яше деньги, и он направился к стойке бара, а когда с полными кружками возвращался обратно, то у самого стола с ним едва не столкнулись два шустрых мальчугана, ворвавшиеся в бар и подбежавшие к витрине со сладостями.
— Эй, орлы!.. Чуть с ног не сбили… Игоряха?! — узнал Яша одного из мальчишек. — Ну-ка иди сюда…
— Чево? — спросил мальчик в кепке с длинным козырьком, надвинутым на левое ухо, и подошел к Яше.
— Это ты меня спрашиваешь? А я у тебя хотел узнать про то‚ что ты тут делаешь? Ты ведь в школе должен быть.
— А мы с Димкой с последних уроков сбежали.
— С каких?
— С литературы, да истории.
— Учебный год только начался, а вы уже с уроков бегаете. С уроков вообще уходить нельзя. Особенно с этих. Иначе митрофанушками вырастите.
— Какими?
— А это ты у своей учительницы по литературе спроси… Неучами, значит… Сей отрок — мой сосед Игоряха из нашего подъезда, — пояснил мне Яша и продолжил свой разговор. — Козырёк-то зачем на самое ухо повернул?
— Не знаю. Сейчас все так делают.
— Помню, в мои детские годы таких ребят с козырьком на одно ухо у нас в деревне дурачками звали.
— Сейчас время другое, — молвил Игоряха.
— Да-да…. дурацкое… Я слышал, что мамашу твою опять в школу вызывали.
— Ага, вызывали.
— А что случилось? Чего на этот раз отмочил?
— Да я по физике отвечал…
— Ну?
— Ну, училка меня и спросила: как по-другому можно назвать ёмкость для воды?
— А ты?
— Я говорю — презервуар.
— А она?
— Она говорит, что не «пре», а «ре»…
— А ты?
— А я говорю: ну тогда резерватив… Она меня из класса и выгнала.
— Правильно сделала. И кто тебя так отвечать научил?
— Папка.
— Где он сейчас?
— Наверно пьяный дома лежит.
— А чего он не работает?
— Говорит, что у них завод остановился. Работы нет.
— А вы куда направляетесь?
— Мы жвачки купим и пойдем к Димке мультики по телевизору смотреть.
— Хорошие или американские?
— Не знаю. Какие покажут, такие и будем.
— Ладно, бегите. А жвачки тут не берите. Вот вам лучше по конфете. — Яша полез в широкий карман своей летней куртки. — Где-то были… У дядюшки Якова много товару всякого — каждого жита по лопате… Ага, вот, нашел. Держите, да сюда больше не ходите.
Яша подал конфеты-карамельки ребятам, и они побежали из бара.
— Тупой мальчик, но академиком будет, — сказал Яша, глядя на убегающего юного соседа.
— Академиком? — настала очередь удивиться и мне словам собеседника. — И какой же академии?
— Так ведь их много сейчас развелось. Ну, например, одна из самых смешных — академия телевидения. Там очень много тупоголовых.
— Не скажи, — возразил я. — Там умно научились оболванивать людей разными шоу, пошлой эстрадой и враньём.
— Что и говорить, вранья там предостаточно. Но в этом-то и есть их тупоголовость. Ведь за все свое враньё им когда-то придется отвечать. Тем более, что они ведают, что творят. А входят в каждый дом. Поэтому…
Договорить Яше не удалось: у нашего стола, как из-под земли явился еще один посетитель бара. Он был заметно навеселе, да к тому же еще и пел:
— Я был в прошедшую войну убит прямой наводкой. С тех пор всё время от меня немножко пахнет водкой, — закончил куплет своей песни мужик и протянул руку Яше. — Здорово, Яша! Давай поговорим! Можно?
— Нет, Юра, сейчас не могу, — пожал Яша протянутую руку и кивнул в мою сторону. — Видишь, уже разговариваем.
— Молчу, характер мягкий, — кивнул Юра.
— Ты извини, Юрок. В другой раз поговорим. Лады?
— Понял, Яша, понял… Я ведь не дурак — у меня справка есть… Ухожу, ухожу, ухожу.
Небритое, с опухшими подглазьями лицо мужика не выражало никакой обиды, и он, напевая, направился к другому столу.
— Жалко мужика, — вздохнул Яша. — А я ведь ещё деда его помню. Фронтовика, танкиста… Мы жили рядом. Тот, бывало, когда выпьет, тоже запоёт свою любимую: «Я из боя вышел, командир пропел: почему ты, Ваня в танке не сгорел? Очень извиняюсь, я им говорю, в следующей атаке обязательно сгорю»… Споёт и заплачет… Сын его, Юркин отец, в Венгрии в пятьдесят шестом лиха хватил, сам Юрка в Афгане чуть не сгинул, а сын его из Чечни пришел без ног… Теперь Юрка и поёт свою песню. Такая вот преемственность поколений. Жуть!
— Сегодня так же или иначе многие страдают. И что же делать?
— Жить, конечно. Как жили наши предки и до нас. И тоже страдали.
— Но сейчас рядовому человеку с каждым, считай, днем, жить всё труднее становится. Если так и дальше будет, то…
— Если так будет продолжаться и дальше, — подхватил мои слова Яша, — то в один из осенних дней в реку Москву войдёт и станет против Кремля какая-нибудь баржа под названием «Утренняя Заря»… Хрястнет из палубной пушки по Большому кремлёвскому дворцу. И по этому сигналу с Красной площади через Спасские ворота ворвутся в Кремль толпы обездоленных, униженных и оскорбленных нынешней властью людей, всё и всех сметая на своем пути. Они установят свою власть. И будет это, как и положено, власть народа — подлинная демократия… Шутка, конечно.
— Но об этом совсем не шуточно сейчас говорят и пишут открыто.
— Верно. Потому что не все на Руси караси — есть и ерши… Только не приведи, Господи, дойти нам до бунта. Кровавого и жестокого… Такого выхода не надо.
— А что же надо?
— Ты верующий? — спросил вдруг Яша. — В церковь ходишь?
— Хожу… По воскресениям, да по большим праздникам.
— Вот и я недавно вспомнил, что крещёный… Стал в храм ходить. С батюшкой нашим беседовать.
— О чем?
— О разном. О чем и мы с тобой говорим… О том, что делать и с чего начать.
— А он что?
— Он говорит: начинать надо о себя. Сперва надо себя в порядок привести. Вот, говорит, ты в храм пришел, то и первый шаг к спасению души своей сделал. Ведь многие из нас продают веру своих отцов и дедов. Берут на себя иудин грех. А спасешься ты — спасутся и рядом с тобой. — Яша окинул взглядом небольшой зал пивного бара. — Я вот и здесь, может быть, выпиваю в последний раз.
— Что так?
— А завязываю с этим делом. Как-то на исповеди покаялся батюшке в своем грехе пьянства, а он мне сказал, что тот, кто пьёт, продаёт Россию. Я и задумался… Эх, голова моя не кочка, все о чём-то думает, да знать хочет.
— Говорят, что знания увеличивают грусть.
— Грусть — это неплохо. Лишь бы она не перешла в уныние. Уныние же — великий грех.
— Но как же не впасть в уныние, когда видишь, что творится вокруг?
— А ты веру имей. Да не будь одинок. Ищи единомысленников, которые борются с теми, кто тайно и явно ведет войну против нас, русских, и нашего Отечества… И ещё вот что тебе скажу… Я когда-то преподавал русскую историю в здешнем политехе. Так с той поры запомнил слова историка Ключевского о нашем народе русском: «Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет урочный час, он соберёт свои растерянные силы и воплотит их в одном человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно историческую дорогу…» Так что отчаиваться не стоит. Вот я с тобой поговорил, и мне легче стало. А дома меня жена ждёт. Я обещал ей сегодня на ночь сказку почитать.
