Глава двадцать вторая

Воспоминания

Есть решили на поляне при свете костра. Уставшие и изголодавшиеся за день путники быстро справились с ужином. У Зары в мешке оказалась еще бутыль с холодной заваркой. В ведре вскипятили воду. Когда пили чай, Таир вспомнил:

- Максимыч, расскажи свою историю.

- Какую?

- Помнишь, мы встретились на набережной? Я спросил, что у тебя с крыльями.

- А... Да, это история долгая. Точно. Даже не знаю, рассказывать ли? Долгая и недобрая.

- Да ладно, я смотрю, в нашем мире добрых историй становится все меньше.

- Это так, сынок.

Сергей почти спал около костра, но как только Максимыч начал рассказ, поднял голову.

- Я давно попал в кабалу к Аглае. Это страшный человек! Страшный! Заре исполнилось пять лет, когда погибли ее родители. Мой сын странным образом свалился в ущелье. Он лазал по горам с детства, знал каждый уступ в скалах, знал, где могут посыпаться камни, где критически нарос снег, а где возможен сход селя. Он предупреждал деревни об опасности за два-три дня и тем самым спасал людей. Но вот же, свалился в пропасть и не взлетел сам. Нашли тело через несколько дней в расселине. С поломанными крыльями и руками. Я решил, что случился сердечный приступ. Его жена через месяц умерла в родах вместе с дитем. Я тогда собирал травы далеко на юге. Весточку получил поздно. Прилетел домой, а там уже хозяйничает Аглая. Пятилетнюю Зару она отдала дочери в няньки ее змеенышу, а из дома вынесла почти все.

Я пришел к ней с вопросом, с чего это она устроила. Аглая показала мне расписку сына, где он завещает ей дом. Но дом - мой! Никто не мог на него позариться. Пришлось Аглае вернуть имущество. Но травы она не отдала, сказала, что сожгла, как хлам. Я поверил! Зару не хотела отдавать. Заявила, что мать Зары ей много должна. Тут мне на помощь пришел совет города и градоначальник. Отвоевал я у нее внучку. Но у нее остались долговые расписки невестки. И за это она обязала меня собирать для нее травы в течение десяти лет. Расписок оказалось много, я совершенно не мог понять, зачем и как, без ведома моего сына, невестка столько назанимала. Но спросить-то некого!

Я работал, собирал травы и отдавал Аглае. У нее Рамон, лекарь, причем - хороший лекарь. Он принимал у меня собранные и высушенные травы. Но близился конец барщины. Я предвкушал свободу. Как вдруг эта чертовка предъявила новую расписку, подписанную мной! Конечно, экспертизу провести мы не могли, но я понял! Понимаешь, я понял! Я приносил ей траву карнели, пион уклоняющийся. Знаешь, что это такое - пион уклоняющийся? Это трава, которая отшибает память. Накапаешь травки в чай, и несколько часов из памяти исчезнут, как будто и не жил. А мать Зары работала на Аглаю. Кухарила у нее. Трава карнели делает людей не только веселыми, но и послушными. Вот откуда взялись эти расписки. И моя оттуда же. И, думаю, завещания... Все завещания, что получает Аглая.

Я даже вспомнил, когда это произошло. В один из вечеров принес я траву, а на кухне как раз чай пили. Дина мне чашечку и поднесла. Ароматного такого, сладкого. С тех пор я у Аглаи пить и есть перестал. Но доказать что-либо не смог. За долг по этой расписке она приказала обучать мальчишку, сына Дины, сбору трав. Я отказался. А этот гаденыш стал к Заре приставать. То ножку подставит, то за косу дернет. А однажды напал на нее с друзьями. Случилось это недалеко от маяка. Пес Шевина, Дик, поднял лай, прилетел Шевин, раскидал пацанов. Зару и Дининого выродка притащил к себе на маяк. Тот и признался, что Аглая велела ему "заняться" девчонкой, чтобы меня припугнуть. Ну, припугнула. Заре стукнуло тогда двенадцать лет. Не мог я позволить издеваться над внучкой.

Что еще произошло, я не знаю, но стала Аглая ко мне добрей. Я и поверил: "очеловечилась", подумал. Ошибся. Мальчишку-то я учить взялся, но с оглядкой. Не все травы показывал, в заповедные мои места не водил. Не знает он, где растет пион, где растет карнели, ландыш, конечно, и он найдет, но не эти травы. Год назад Аглая предложила Заре работу. Прислуживать ей. Обещала за год работы вернуть мою расписку, мы и поверили. Но как только девочка начала у нее работать, так стала приходить битая. Я решил забрать Зару, но Аглая успела и с нее расписку получить. Так мы оказались в долговой яме.

А месяц назад Рамон потребовал от меня карнели и пион уклоняющийся. Я принес то, что у меня дома было. Но он потребовал еще и не сушеную. Я водил пацана по ближайшим ущельям, нашел немного. Они все поняли. Тогда-то и подрезали мне крылья. Зара выходила, думал - умру. Вот какие дела.

Я совсем недавно понял, что это моими руками они такую власть приобрели. Вот так и пишут на нее завещания. А сына моего, наверное, травой карнели напоили. Везде ее лазутчики, везде!

Зара тихо плакала, сидя в сторонке. Дана подошла к ней, обняла и стала покачивать, как маленького ребенка. Всхлипывания стали реже, а потом и совсем стихли.

- Ну что, Максимыч, что было, то было. Теперь надо как-то ее остановить, - сказал Таир.

- Страшно мне, понимаешь? Не знаю, сколько душ загублено моими руками?

- В монастырь же идем, там покаетесь, - вставил Сергей.

- Монастырь у нас не совсем монастырь, скорее культурный центр, университет, - ответил Таир, - хотя покаяться там можно.

Уже глубокой ночью путники расположились в гроте. Сергей предложил организовать дежурство, но Таир отказался от этого. Велел Дику сторожить. Пес лег на входе в грот, положил морду на вытянутые лапы и высоко поднял лохматые уши.

Среди ночи Дик угрожающе зарычал. Таир поднялся, подошел к собаке, сел рядом и успокаивающе погладил пса. Он осторожно выглянул на залитую лунным светом поляну. Было безветренно, звенели цикады, пахло ночной фиалкой. Казалось, древние духи опустились на землю и отдыхают. Вдруг поляну прочертила тень. Дик рыкнул. Таир посмотрел вверх. В воздухе носились летучие мыши. Он проследил взглядом. Мыши исчезали где-то на середине склона. Таир решил, что там должен быть вход в пещеру, или окно.

В гроте закашлялся Максимыч, послышалось тяжелое дыхание, шорохи. Немного погодя старик подошел к выходу, знаками позвал Таира наружу. Сели около входа в грот.

- Я вот думаю, - начал Максимыч, - Зара знает нескольких, к кому ходит Рамон, он же лекарь Аглаи. Люди богатые, имеющие свое дело. Ты не спрашивал Дану, твоих он не лечил?

- Да мы и поговорить толком не успели.

- Ну, спросишь.

- Зачем? Их же не поднять теперь, - Таир обломал ветку ольхи, растущей рядом.

- Так остальных можно спасти.

- Как?

- Я знаю противоядие. Но за ним надо идти. Это листья смородины. Очень много надо.

- Далеко? - Таир стал обдирать с ветки листья и кору.

- Нет. Вы здесь денек переждите, а мы с Зарой сходим.

- Нет, старик, пойдем вместе. Нас поодиночке переловят. А вместе можем обороняться. Вон и Дана, и Сергей из лука стреляют, одно удовольствие посмотреть. Так где противоядие растет?

- За Ледянкой к югу. На правом склоне.

- Хорошо, выходим с рассветом, - отбросив прутик, Таир поднялся.

- Можно уже через час выходить. Мы будем идти по восточному склону. Небо ясное. За эти пару часов уйдем далеко. Раньше уйдем, раньше придем.

- Это хорошо, Максимыч, но как ты хочешь дать противоядие?

- Не знаю, пока его надо собрать.

Из грота вышла кошка, принюхалась, встала в стойку и кинулась в кусты. После нескольких минут борьбы она появилась, попискивая и зализывая лапу. В это же время из кустов выкатился колючий шарик ежа. Таир засмеялся.

- Вот как мир-то познается, - сказал Максимыч и поднялся, - пойду, девочек разбужу.

Костер потрескивал сухими ветками. В ведре бурлила вода. Зара смешала какие-то травы, бросила в кипяток и, сняв ведро с огня, накрыла холщовой тряпкой. Когда Зара через пять минут сняла тряпку, над поляной разнесся тонкий сладкий аромат. Оставшегося от ужина зайца поделили по кусочку, не забыли и Дика с Кошей, хотя Максимыч ворчал: