— Мы на месте, — сказала я, когда мы добрались до забора. Была открыта новая дыра. — Не гламурно, но это то, что у меня есть.

Он шире раздвинул края отверстия.

— Давай.

Я скользнула в него, и Дикон последовал за мной, протискивая свои могучие плечи в узкое отверстие, не зацепив ни шва на одежде и не убавив настойчивости. Я чувствовала, словно мы вместе перешагнули через какой-то рубеж. Он стоял прямо над мной, и я знала, что больше не будет никаких разговоров. Не будет ни обещаний, ни сладких слов. Не раньше, чем мы окажемся снова по другую сторону забора.

Моё сердце колотилось.

— Господин, я могу сказать?

— Да.

— Мы должны находиться с другой стороны этого дерева, если хотим оставаться вне диапазона камеры. — Я опустила глаза на его туфли. Пыталась не улыбаться от радости и волнения. — Если это то, чего вы хотите.

— Сними обувь, — было всем, что он сказал.

Я стянула задники с пяток и передала кроссовки ему.

— Хорошая девочка, — сказал он. — Теперь перейди к другой стороне дерева. Стяни штаны до середины бёдер, расставь эти красивые ноги, и жди меня.

Задыхаясь от нетерпения, я пошла в носках к дереву. Став спиной к стволу, я поддела пальцами эластичный пояс и потянула штаны с симпатичным хлопковым бельём вниз, оставляя их на полпути между моей промежностью и коленями. Лесной прохладный воздух ударил по моей заднице и влажному лону, словно пощёчина. Я опустила руки по бокам и расставила ноги так широко, как позволила одежда.

Дикон был там. От этой мысли покалывало во всём теле.

Но он не вышел из-за дерева сразу. Он говорил с той стороны.

— Подними рубашку, чтобы я мог видеть твои сиськи. Держи её вверху.

Он знал, что мои сиськи не были достаточно велики, чтобы удержать рубашку, так что я оставила руки на подоле рубашки, не показывая себя никому, кроме Дикона, который, словно призрак, должен был прийти и выполнить своё обещание. Мои соски окаменели, а киска, казалось, была соткана из пульсирующей плоти.

Вскоре Дикон обошёл дерево. В его руках был кроссовок. Липучки загнуты назад, чтобы открыть взору шнурок. Он выдёргивал его из люверса за люверсом. Хлоп. Щёлк. Хлоп. Щёлк. Шнурки были довольно длинными. Я легко могла повеситься на них.

— Дебби сказала мне, что ты болтала о заботе о чём-то в ту ночь. Она описала кожаную сумку, которую ты несла, и которую она никогда раньше не видела, но я знал, что это был твой старый набор инструментов для ухода за лошадью.

— Я не…

Он хлестнул меня по груди. Жжение было восхитительным.

— Позволь мне закончить, — он крепко схватил меня за челюсть. — Я задам вопрос, когда захочу услышать ответ.

— Да, сэр, — прошептала я.

— Она рассказала, что, по твоим словам, ты собираешься побыть взрослой на этот раз. Так что я пошёл за тобой. Я был зол. — Хлоп. Щёлк. Хлоп. Щёлк. — Я не хочу, чтобы мной манипулировали, и, Фиона, как ни странно, ты умеешь манипулировать. — Хлоп. Щёлк. Последний конец шнурка покинул свой люверс. Дикон бросил кроссовок и провёл шнурком по пальцам. — Но Дебби была встревожена, а от неё я воспринял это всерьёз.

Он сплёл петли из шнурка, связывая их незнакомыми мне узлами, и шагнул ближе, пока я не почувствовала его пиджак своей кожей.

— Положи руки на ветку над тобой. Ухватись за неё.

Я так и сделала, позволив своей рубашке упасть. Ветвь была чуть выше моей досягаемости, заставляя меня встать на цыпочки, чтобы ухватиться за грубую зимнюю кору. Он скрутил шнурок вокруг моих запястий, затем вокруг ветки, привязав меня.

— И я нашёл тебя там, — сказал Дикон, позволяя концам шнурков упасть мне на плечи. — Одну, как я думал.

Хоть я и знала, что лучше не разговаривать, я снова хотела ощутить на себе его грубое прикосновение. Он обернул второй шнурок под моими сиськами, сжимая их каждый раз, когда я двигалась. Я чувствовала его позади, пока он завязывал последний узел. Он дёрнул за шнурок, словно его длина была на исходе, затем завязал его и подтолкнул меня. Я качалась. Боже, это было блаженством. Я закрыла глаза и вышла за пределы своего тела в место, где у меня не было ничего и никого.

— Посмотри на меня.

Я открыла глаза. Вокруг его головы показался ореол из света на фоне листвы, испещрённой солнечными лучами, и его взгляд на мне напоминал ласку твёрдого металла по мягкой плоти.

Он наклонился и прошептал, произнося слова, которые он всегда говорил, прежде чем трахнуть меня, посылая меня в место, где я отрекалась от всех тревог.

— Опустоши своё сердце, мой котёнок. Опустоши разум. Открой свои глаза. Кого ты видишь? — Он взял мой сосок пальцами и скрутил его.

— Тебя, — ахнула я.

— Ты опустошена?

— Да.

— Освободи своё тело для меня. Ты — моя. — Он приподнял мою правую ногу к своему бедру, и сказал: — Вспомни.

***

Чувствую запах сена и струганного дерева. Я тесно зажата между лошадью и задней стенкой стойла. На подковах Снежка нет даже ржавого пятнышка, и это меня бесит. О нём заботились, как о любимом ребёнке, даже когда меня не было. Он ударил меня два года назад, и я ушла, сваливая вину на лошадь за то, что должен был знать наездник.

И вот я снова появляюсь так, словно моё место здесь, и он смотрит на меня, как будто чертовски хорошо знает, что я бросила его. Я ненавижу себя. Я — разочарование. Дезертир. Меня бросили за то, кто я, и я сделала то же самое с этим бедным малышом.

Сейчас ночь, абсурдное время, чтобы появиться здесь, надеясь, что мой ключ по-прежнему подходит, но куда ещё мне было идти? Кто ещё выдержит меня? Я должна была увидеть Снежка, и понять, примет ли он меня обратно. Должна была увидеть, примет ли меня хотя бы животное. И я хочу сделать что-то для него, чтобы отплатить за его неистовое обнюхивание. Я хочу ухаживать за ним и любить его. Щётки будет достаточно, но я могу прочесать его гриву еще и руками. Хочу проехать дополнительную милю.

Однако его копыта почти идеальны. Он стар, очень избалован и нелюбим.

Мне нужно перестать плакать. Я не могу увидеть стрелки в копыте. Нож не наточен, но край острый, и я не хочу причинить лошади боль.

Мне нужно было перестать плакать. Дикон шептал мне «вспомни, вспомни, вспомни». Его член у моего входа, я была уверена, что кончу, как только он войдёт в меня.

— Фиона? Фиона Дрейзен?

Её голос удивляет и меня, и Снежка. Я вскакиваю с ножом, жеребец отступает и бьёт копытом.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Ей едва ли есть двадцать, у неё длинные светлые волосы и мутные глаза. Джинсы, кардиган с молнией спереди; в своём наряде она кажется среднего роста, но я вижу в ней настойчивость, которая тревожит меня.

— Меня зовут Рейчел Демарест. Я хочу поговорить с тобой.

— О чём?

Она делает шаг вперёд.

— Я друг твоей семьи. Может быть, Джонатан говорил обо мне?

— Нет.

— Ну, мы встречаемся, так что... — Она накручивает на палец прядь волос. — А Тереза? Она не упоминала?

— Как твое имя, ещё раз?

— Рейчел. Боже, я чувствую себя так глупо. То есть, учитывая, который час и то, что ты никогда даже не слышала обо мне... Ты, должно быть, думаешь, что я какой-то сталкер.

— Ты хочешь фото, или что? — Может быть, если я сфотографируюсь с ней, она уйдёт, и я продолжу плавать в собственном дерьме.

— Нет. Я просто... Как же сказать? Эээ, я просто... Я встречалась с Терезой в доме твоей сестры. Шейлы, я имею в виду. Она устраивает рождественскую вечеринку, и мы помогаем всё обустроить. Это сразу возле воды, — она неопределённо машет рукой в сторону запада, к берегу Ранчо Палос Вердес. — Так что, Тереза упомянула, что у тебя была лошадь в этой конюшне, которая, вроде бы, находилась как раз за холмом, а я подумывала о том, чтобы снова заняться верховой ездой, так что… Боже, это звучит просто ужасно.

— Как Тереза?