Перед руководством были поставлены задачи по распространению в молодежной среде национальных идей, вовлечению молодых людей в ряды младороссов, формированию повсеместно отделений союза, созданию обществ по самообразованию, открытию литературно-художественных, научно-образовательных и спортивных кружков, учреждению курсов политического образования, прикладных наук, ремесленных и профессиональных школ, а также ссудных касс и обществ взаимопомощи и благотворительности⁵.

Цель Главного совета объединенной русской молодежи – «способствовать расширению и укреплению организаций националистических сил, открытая проповедь их верований, выполнение их научно-исторических и политических знаний, могущих укрепить и обосновать их национальное чувство и облегчить подготовку для созидательной работы на родине, а равно сознательное отношение к националистическому движению, ныне охватывающему Европу Националисты всех стран – наши друзья. К ним присоединим мы свои силы в борьбе с общим врагом: интернационалом, демократизмом и социализмом… На примерах успешной борьбы националистов против внутренних врагов родины, картина коих развертывается на наших глазах во всех государствах Европы, должны мы учиться, памятуя, что каждый наступающий день может принести нам весть о падении большевизма (!!! – В. К.) и возможности возвращения в Россию. К этому часу мы должны быть: организованы, дружно-сплочены и вооружены необходимыми знаниями… и тактическими приемами победоносного фашизма в Италии, соколов в Чехии, хакенкрейцеров (правых радикалов. – В. К.) в Германии и националистов во Франции»⁶.

В 1923 г. в Мюнхене Александр Львович Казем-Бек избирается председателем Главного совета объединения русской молодежи, которая на своем втором съезде в 1924 г. инициирует создание Союза молодой России, переименованного в 1925 г. в Союз младороссов, а в 1935 г. – в Младоросскую партию, куда входили практически все представители наций, народностей России, ее регионов, краев, областей.

В ее рядах были великий князь Дмитрий Александрович Романов – председатель Главного совета младоросской партии, светлейший князь Леонид Павлович Ливен, граф Юрий Борисович Мусин-Пушкин, граф Павел Александрович Шувалов, граф Илья Ильич Толстой, барон Федор Мейендорф, барон фон Штейгер Анатолий Сергеевич. Среди членов Младоросской партии можно было встретить самые разнообразные фамилии – Иванов, Али-Абас, д’Алонзо, Аштар, Баар, Безматерных, Био, дю Бош, Виркау, Войт, Гаганидзе, Гинднер, Гойер-Боот, Гульязизов, Джанкаев, Дзбановский, Дэнни, Дураков, Имерлишвили, Ишоев, Киссель, Лембик, Луначек, Лях-Невин-ский, Малхолланд, Маркопуло, Маркс, Миштовт, Мурзаев, Нувой, Освальд, Кришталь, Роар, Розенберг, Романов⁷.

Организация младороссов постепенно распространила свои филиалы практически на все земли, где осели изгнанники. Ее представительства находились в Финляндии, Ливане, Сирии, Северной Америке, Австрии, Эстонии, Египте, Норвегии, Венгрии, Чехо-Словакии, Швейцарии, Польше, Италии, Литве, Бельгии, Китае, Персии, Турции, Греции, Болгарии, Югославии, Германии, Японии, на Дальнем Востоке и в Южной Америке. Ячейки младороссов были в таких городах, как Белград, Дубровник, Загреб, Пожаревац, Скопье, Смедерево, Суботица (Королевство Югославия); Ванкувер, Онтарио (Канада); Беркли, Вашингтон, Жюно, Лос-Анжелес, Санта-Роза, Сиэтл (США); Виндзор (Великобритания); Выборг (Финляндия); Габрово, Горна Джумая, Лом, Перник, Пловдив, Свищово (Болгария); Дамаск; Каир; Манила; Монтевидео (Уругвай); Осло; Рио-де-Жанейро; Ровно (Польша). Очаги младоросского Ордена работали в Белграде, Вуковаре, Нови-Саде (Королевство Югославия); Берлине; Бейруте; Брюсселе, Льеже, Шарлеруа (Бельгия); Буэнос-Айресе; Варне, Софии, Сливене (Болгария); Гельсингфорсе, Суоярви (Финляндия); Детройте, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Чикаго; Лондоне; Митаве, Прекульне, Риге (Латвия); Праге; Риме; Сан-Паулу (Бразилия); Тегеране; Тяньдзине, Шанхае.

Судя по партийной картотеке, численность младороссов к 1937 г. не превышала 1 400 человек⁸. Однако ее контрольная выверка с другими архивными документами заставляет предположить, что их количество было значительно больше. Да и предыдущая цифра в 4 000 человек свидетельствует об этом.

(Параллельно с младоросами в 1920-е гг. П. Б. Струве создал свой «Союз молодой России» – «сильное государство, сильная власть, единство зарубежной и внутренней России. В Париже Союзом руководить было поручено К. И. Зайцеву, в Германии И. А. Ильину, в Праге И. Д. Гримму»⁹.)

Под руководством Казем-Бека уже со второй половины 20-х гг. XX столетия действовали: «Союз русских студентов» в Будапеште, Сараево, в Эстонии; «Союз русских офицеров» – в венгерской столице.

Судя по сухой справке из ФСБ РФ, Казем-Бек «объединил главный совет «Российского Союза монархической молодежи», 1-й Белградский отдел студентов «Российского союза национальной или монархической молодежи (РСНМ), 2-й отдел (гимназисты) РСНМ, Старосербский, Белоцерковский, Загребский, Ново-Бечейский, Новосадский и Сараевский отделы РСНМ»¹⁰.

Духовником Младоросской партии стал священник Паевский. Хотя я не могу достаточно уверенно говорить, что в ее рядах были исключительно православные, но, тем не менее, именно традиционному русскому вероисповеданию придавалось важнейшее значение. В своих «Письмах к младороссам» Александр Казем-Бек (статья подписана инициалами А. К. – Б.) писал: «Столкновение заострившихся противоположных течений не дало победы безверию и учение животного материализма не сразило на Руси православие… неудача коммунизма после первых штурмов на церковную твердыню была ясно определена и отмечена самими руководителями ВКП, когда была применена в отношении Церкви новая тактика „взрыва изнутри“. Поддержка живой церкви, покровительство обновленцам… равносильны признанию несостоятельности прежней тактики и, тем самым, собственной неудачи. Террор оказался бессильным. Необходимо подчеркнуть, что православие как мировоззрение и Церковь, как внешняя организация, оказались единственными проявлениями национальной жизни, на которые террор не возымел решающего действия. Благодаря устоявшему православию, октябрьская революция оказалась не интегральной в своем разрушительном порыве, и главный корень национальной жизни уцелел… Я даже уверен в том… что церковность и религиозное движение не приведут, сами по себе, ни к каким революционным актам. Их значение в национальной революции и последующем русском возрождении будет несравненно глубже. Благотворность их влияния скажется, прежде всего… в ориентации духовных исканий и в питании этих исканий великой и благодатной жизненностью. Вот почему младороссы не могут не признать православной церковности одним из самых мощных факторов (и едва ли не самым мощным) национального возрождения… нельзя допустить и мысли, что это возрождение могло бы осуществиться вне православия или без его участия… Православие – пока единственная плоскость, в которой может осуществиться национальное единство… Православие заложило основы нашего мировоззрения, выдвинуло философию… наши национальные идеалы, наши стремления, наш общественный строй, наш бытовой уклад, наша государственность: вся наша самобытность. Залечив свои раны, восстановив свое равновесие, упрочив свое моральное преобладание, православие наше двинется к великим целям, увлекая за собой по пути мессианства новую русскую культуру. Углубленное православие, становясь по значению своих идеалов подлинно вселенским, тем самым выводит и русскую нацию на мировой простор исторических свершений»¹¹.

Эти мысли интересны не только своей размашистостью, но и тем, что здесь автор хранит абсолютное молчание о крайне тяжелом положении РПЦ, о гонениях на Церковь, о тысячах и тысячах мучеников за веру, о нестроениях между Русской Православной Церковью Заграницей и высшей церковной властью в Москве. Можно предположить, что все это для него не имело существенного характера. Главное заключалось в самом бытии православной Церкви. В частности, его тревога вызвана не политизацией иерархов, а сохранением церковности в русском рассеянии: «Молодняк эмиграции за редкими исключениями не проявляет ни способности, ни склонности в полной мере проникнуться церковностью, свойственной русскому быту. Церковность здесь, за границей, понимается одними, как ханжество, от которого надо сторониться, другими, как увлечение богословской риторикой, „мудрствующей лукаво“ и граничащей с ересью. И то, и другое предположения далеки от истины. На самом деле церковность есть именно бой… Нам в нашем изгнании больше всего недостает как раз свежих и личных впечатлений, которые восполняются острой памятью и силой воображения лишь весьма несовершенно. Как может в самом деле, постичь нашу церковность, столь своеобразную и особенную, юноша, будь он семи пядей во лбу, если для него православие ограничено топтанием у тусклой решетки на „рю Дарю“, обрывками воспоминаний о приходской церкви, куда его водила нянька, да открытками с посредственным изображением Исаакиевского собора?.. И вот для этих подростков, превратившихся в наших сверстников, все доводы о церковности, православии, самобытности, остаются отвлеченными рассуждениями на малопонятные темы, – загадками, разрешение которых их мало заботит, и ответы на которые они могли бы получить лишь на русской земле… когда мы судим о значении православия в истории России и в современной ее жизни, мы должны считаться не только и не столько с философией и богословием, как с бытом, т. е. с обрядностью. Единство мыслей и поступков в очень значительной мере обязано своим возникновением обрядности… нам следует вникнуть в мысли тех, кто раньше нас, с большим усердием и большими возможностями изучил наш быт… Для примера укажу на одну только фразу нашего Достоевского, которой он отвечает на узость не приемлющих православия: „Русская вера, русское православие есть все то, что только русский народ считает за свою святыню, в ней его идеалы, вся правда и истина жизни"»¹².