Но до сих пор оправдывались все мои расчеты....

Я очнулся падая, и успел сгруппироваться. Усталость брала свое. Я встал, потер заболевшее снова правое колено, некоторое время походил взад-вперед - два шага туда, два обратно. Прошло полтора часа, меньше половины срока. Снова вставать, прислонившись к стене, я не решился - в следующий раз мог и не проснуться, даже падая. Надо было срочно найти себе дело. И я нашел - самое бессмысленное, которое только мог представить. Достал нож и стал выскребать им на декоративной панели свои инициалы, рамку вокруг них, какую-то гротескную физиономию. За этим занятием меня и застал сигнал - три часа двенадцать минут миновало.

Для верности я прождал еще три минуты, затем нажал на входную панель. Вход в Станцию открылся. Взрыва не последовало.

Я не стал даже разряжать мину, даже не пошел в душевую. Сил хватило лишь на то, чтобы сбросить у входа свою грязную заразную одежду, кое-как дотащиться до койки и накрыться одеялом. Через минуту я уже спал.

Я проснулся через восемь с половиной часов - все еще усталый и разбитый. Но я уже мог работать, а после душа и хорошего кондиционированного обеда совершенно пришел в себя. Первым делом я уничтожил всю одежду, в которой пришел на Станцию, затем еще около часа провел в душевой, отмываясь различными гадостными составами, пока на Станции происходило обеззараживание, и только затем, порядком уже утомленный этими процедурами, прошел в центральный зал, к пульту. Откладывать эту работу больше не следовало.

За период моего отсутствия скопилось порядочно корреспонденции, порядка трех с половиной тысяч стандартных листов, если переводить все на бумагу. Я, конечно, не стал этого делать, бумажки нести теперь было некуда, да и некому. Я бегло просмотрел заголовки общих циркуляров. Только один из них имел отношение к Сэлху, но не содержал ничего существенного в данный момент и я не стал его читать. Оставшаяся треть документов касалась уже непосредственно Сэлха и меня самого. Одних запросов пришло восемнадцать штук, а были еще и инструкции, и распоряжения, и счета за выполненные заказы. И пять личных посланий. Четыре из них были адресованы Гэптокам, их мне удалось, как впрочем удавалось и прежде, до конфликта, довольно быстро расшифровать. Особого интереса, тем более теперь, эти послания не представляли. Да и раньше интриги ныне покойных Гэптоков лежали на поверхности. Но вот адресата пятого послания я определить не сумел, как не сумел и расшифровать его - впервые с момента прибытия на Сэлх, если не считать того неотправленного частного послания, которое так и лежало у меня на пульте. Что ж, этого следовало ожидать - если кто-то склонен отправлять послания, не поддающиеся расшифровке, в Метрополию, то наверняка он же может получать такие же и оттуда. Если бы все на Сэлхе было бы в порядке, я передал бы это послание в библиотеку мэра, и адресат мог бы прочитать его, не рассекречивая себя. Если бы все было в порядке, я мог бы поискать в библиотеке мэра предыдущие послания такого рода и попытаться раскрыть шифр.

Но теперь ни то, ни другое было невозможно. Да и не имело, вероятно, смысла. Скорее всего, резидент уже мертв, и опасности для меня он больше не представлял.

Только через пять с половиной часов непрерывной работы за пультом я разобрался со всей корреспонденцией. Потом пошел поел и снова завалился спать. Отвечать на запросы не стал - время еще не пришло.

Но спал я неспокойно.

Потому что не решил еще, что же мне делать дальше.

Я провел на Станции шесть суток - гораздо дольше, чем требовалось для дела. Я отдыхал. Я настраивал после ремонта блок передающего резонатора. Я думал. О том, как быть дальше. Я собирался в полет.

К моменту вылета мне казалось, что я придумал неплохой план.

Машину я нагрузил до предела, но двигатель тянул, хотя расход энергии в два с лишним раза перекрывал норму. Но это обстоятельство меня не беспокоило. Я взял из запасов Станции еще два десятка энергоэлементов, и этого должно было хватить надолго даже при таком перерасходе. Я снова был в защитной форме и с излучателем, и от одного этого привычного одеяния чувствовал себя увереннее. Свою прежнюю защитную форму, запрятанную на берегу Каопры, я так и не сумел вызволить во время прочесывания острова, да, по чести говоря, и не хотел этого делать. В тех обстоятельствах лучше было не выделяться среди других членов отряда.

Вначале я полетел назад, к остаткам виллы Гарраучи. Около часа я кружил над Южным мысом, выискивая в окрестностях его признаки жизни, но так ничего и не высмотрел. Снижаться я не стал - если уж не решился тогда осмотреть окрестности, то теперь это смысла не имело. Маловероятно, чтобы хоть кто-то остался в живых, но если кто-то и остался, у него всегда будет преимущество внезапности при столь явном моем появлении. Рисковать не стоило.

Все еще сомневаясь, все еще кляня себя за то, что не решился все проверить еще тогда, когда не было поздно, я набрал высоту и полетел почти строго на юг, туда, где в полутора тысячах километров располагался небольшой скалистый архипелаг.

Я долетел туда часа через два. На первом из островов, далеко отстоящем от основной группы, найти удобную площадку не удалось - он весь, кроме самых высоких скал, порос схедом, в зарослях которого могла прятаться всякая гадость - и пришлось лететь еще с полсотни километров до центральных островов архипелага. На одном из них незадолго до полудня мне удалось найти небольшой скальный выступ, на котором схеду не за что было зацепиться во время ураганов. На всякий случай я хорошенько осмотрел окрестности сверху, и только после этого посадил машину. Я не боялся встретить здесь людей - дышать без респиратора здесь, среди красных океанических вод юга мог бы разве что человек, начисто лишенный обоняния но я боялся реангов.

Есть хотелось зверски, хотя перед отлетом я и устроил себе царский завтрак. Но с едой пока что приходилось подождать. Я вытащил из машины большой кусок синтэна и разложил его на площадке рядом. Затем выгрузил на него все контейнеры с барахлом, что взял со Станции. Вскрыл один из них и достал дезактиваторы. И начал работать.

Только через два часа, когда я был уверен, что ни на одном из контейнеров, ни в машине, ни на мне самом не осталось и следа от вирусов лихорадки Крепта, я закончил работу и погрузил все контейнеры обратно в машину.

Я забрался внутрь, закрыл дверцу и включил очиститель воздуха. И через пять минут, уверенный, что все в порядке, снял шлем.

Я смог по-хорошему ругнуться лишь минут через десять, когда отдышался, нацепив шлем обратно. Конечно, мало приятного, когда тебя вырвет, но когда тебя выворачивает наизнанку на пустой желудок, когда атавистические рефлексы ярятся впустую, еще гадостнее. Случалось и прежде, что я дышал воздухом над красными океанскими водами, но никогда раньше он не был столь зловонным. Видимо, дело было в грязной пене, что заполняла многочисленные узкие бухточки и проливы, выплескивалась на берег и высыхала на скалах. И, конечно, в неисправном воздухоочистителе, на работу которого прежнему хозяину машины было, видимо, наплевать. Привычки наши настолько въедаются во все, что мы делаем, что лишь столкнувшись с теми, кому они несвойственны, мы способны заметить их. Никому из жителей Метрополии и в голову не пришло бы, что можно пользоваться машиной с неисправным воздухоочистителем, но для Сэлха воздухоочиститель - явное излишество. Мир вокруг его жителей слишком велик, чтобы была необходимость летать туда, где трудно дышать.

Некоторое время я раздумывал, что же теперь делать. Но потом сообразил, что есть мне теперь уже не хочется и захочется нескоро, что меня мутит от одной мысли о еде, и все сразу стало просто. Я поднял машину и полетел на северо-запад, к устью Голубого Маонга.

Я достиг устья через два часа, пролетел над самой поверхностью с десяток километров, нашел на левом берегу реки небольшую открытую площадку и посадил машину. Меня могло ожидать в дальнейшем что угодно, надо было немного передохнуть и подкрепиться перед тем, как что-либо предпринимать. Я вышел из машины, сел на траву и перекусил - совершенно без аппетита, даже пить не хотелось. Потом лег прямо на траву и стал смотреть в небо. Воздух был влажный и свежий, дул легкий ветерок с той стороны реки и плыли небольшие облака. Бледный серп Маолы висел почти прямо над головой. Было хорошо. Я не заметил, как заснул.