В один из декабрьских дней мы с Игорем Морозовым выбрались "в люди", посетив уютный шалман в ЦДЛ и Студию военных писателей. Виктор Верстаков познакомил меня со своими коллегами и с зашедшим "на огонек" Иваном Фотиевичем Стаднюком. Почти весь вечер я не отходил от Ивана Стаднюка. Мы договорились, что в следующий приезд я сделаю с ним интервью для РС (меня особенно интересовали не только его разговоры со Сталиным, но и дружба с другим Иваном - Кожедубом). Стаднюк не возражал, но заметил, что на "Свободе" его считают "сталинистом".

- Знаете, Иван Фотиевич, я - не вся остальная "Свобода", да и в конце концов некоторым сионистам на РС не мешало бы вспомнить слова их любимого "папашки" Черчилля о том, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой.

- Да, я с вами согласен, вместо того чтобы разобраться по-человечески, с ним после смерти поступили по-свински, как будто своей стране и народу он принес только зло. Я ведь разговаривал с Иосифом Виссарионовичем, вы, наверное, читали...

Я утвердительно кивнул, не забывая при этом наполнить стаканы. Звякнув посудой, мы выпили. К сожалению, моим надеждам провести интервью с одним из любимых и уважаемых мною русских писателей не суждено было сбыться. Иван Стаднок скоропостижно скончался после распоряжения МО РФ о закрытии Студии военных писателей и отказа министра Грачева принять его. Витя Верстаков подготовил к кончине Ивана Фотиевича материал, который у меня буквально "вырвала из рук" и дала в своей программе по национальным вопросам Елена Коломийченко - для нее он был уважаемым украинским писателем. Вот только для министра обороны Грачева Иван Стаднюк оказался "назойливым стариком", от которого тот попросту отмахнулся.

В МБ РФ после отставки и посадки на нары "Матросской тишины" бывшего министра безопасности Виктора Баранникова тоже произошли коренные изменения. Госбезопасность снова стала аббревиатурой из трех букв - ФСК. Александра Ивановича Гурова из органов окончательно уволили в запас, и теперь он мог спокойно садиться за машинку и писать свою "Красную мафию" и "Красную ртуть", равно как и материалы для "Сигнала", что и было нами официально оформлено. А я наконец мог решить и вопрос с его авторскими гонорарами, которых скопилось уже предостаточно. Генерал-майор Алексей Кандауров, которого я навестил на Лубянке, поведал мне, что, по всей видимости, скоро сдаст дела преемнику, которым будет полковник (впоследствии генерал) Александр Михайлов. Его я немного знал как бывшего коллегу Игоря. Однако пока он еще у дел и может организовать для меня интервью с заместителем командующего Пограничными войсками России полковником Федором Ламовым. После беседы я тепло попрощался с Алексеем Петровичем, пожелав ему удачи. Мне этот человек определенно нравился, в том числе и той позицией, которую он занял в памятном октябре. Я ведь звонил ему тогда из Мюнхена, и мы говорили по телефону.

Что ж, еще пара дней, мы с братом отпразднуем "день без отметки на календаре", и я возвращусь в Мюнхен. В вечер перед отлетом мы с Серегой Шавровым заглянули домой к Игорю, и я еще раз вернулся к вопросу о Мише Елистратове. Игорь тоже дал мне понять, что разговор этот со мной затеяли неспроста, обещал послушать пару материалов и прикинуть, что же в них могло насторожить генерала Мацокина, которого он хорошо знал еще по службе в органах госбезопасности СССР, заодно пообещав решить и вопрос с фактически подаренной Елистратову тачкой.

- Ты извини, братан, если бы ты привез в Москву иномарку, вышел на улицу и спросил: "Кто согласен покатать меня на ней пару месяцев, тот ее потом навсегда и получит",- то очередь желающих была бы побольше, чем к Ильичу. Вот хотя бы Серега...

- Это-то я понимаю,- протянул я, впрочем, без особой надежды в голосе,- но кто ж знал, что все так обернется?

- Ладно, к следующему твоему прилету постараемся решить и этот вопрос. А так, в общем, мой тебе совет профессионала КГБ: от Елистратова пора избавляться. Дыма без огня не бывает. Но пока держись с ним как ни в чем не бывало, не подавай виду, что что-то знаешь,- напутствовал Игорь.

- Есть, брат!

- Удачи!

Мы попрощались, и утром следующего дня я в первый раз в одиночестве (провожающие отсутствовали - Серега был на дежурстве, а водила из МАДИ, Александр, выгрузив меня, тут же уехал) мерил шагами зал шереметьевского аэропорта, ожидая посадку на франкфуртский рейс. До Нового, 94-го года оставалась всего несколько дней, а я так ни разу почему-то и не смог встретить Новый год в России.

ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"

В приложении к настоящей главе, я приведу тексты пяти песен Игоря Морозова, которые, на мой взгляд, наиболее ярко отображают широту его поэтического таланта. Навевающий грусть рассказ о короткой встрече с когда-то в довоенном прошлом любимой женщиной. Пронзительный по своему душевному проникновению крик памяти - "Полуночный тост". Игорь Морозов действительно русский Киплинг. У кого еще есть сомнения, пусть внимательно вчитается в строки песни "Ты по кромке ледника...". У Игоря есть и невоенные песни. Одна из них посвящена "малой родине" брата. А последняя из представленных в приложении песен относится уже к шуточному жанру. Она написана после Афганистана, в первые месяцы чеченской войны 95-го. Называется песня "Баллада о королевской блохе". Исполняется она на всем известный мотив, а посвящается Паше - человеку и "мерседесу".

Игорь Морозов

Здравствуй, это я...

Здравствуй, это я. Прости, без приглашения,

Но сегодня пятое, февраль.

Я пришел тебя поздравить с днем рождения.

Что? Давно не празднуешь? А жаль.

Постоим немного у дверей,

Я лишь на минуточку, прости.

Так бывает в жизни у людей

Вновь пересекаются пути.

Дай я загляну в твои глаза.

Помнишь, я когда-то в них тонул?

Помнишь, как однажды нам разлуку нагадал

Авиабилет Москва - Кабул?

Сколько зим и сколько долгих лет,

Если год за три пересчитать.

Я не упрекаю. Что ты! Нет!

Не имею права упрекать.

Как живешь? Надеюсь, все в порядке?

Замужем! Писали мне друзья.

Помнишь, как однажды в нашем парке,

Прятались под кленом от дождя?

Я запомнил вкус того дождя

На губах испуганных твоих.

Не смотри тревожно на меня.

Я от этих губ почти отвык.

Очень изменился? Что же, может быть.

Старит нас чужая сторона.

Там живут, не прячась от судьбы,

Потому до срока седина.

Что тебе расскажешь о войне?

Да надо ли рассказывать сейчас?

В следующий раз я все скажу тебе,

Если будет следующий раз.

Счастлива ли ты? Вопрос из киноленты,

Где героев сводит "хэппи энд".

Так в кино, а в жизни - проездные документы.

Снова на Кабул через Ташкент.

Вон гудит таксист, не может больше ждать.

Видно, мало дал ему на чай.

Вот и все. Меня не надо провожать.

Я пошел. Будь счастлива! Прощай!

Полуночный тост

Я поднимаю тост за друга старого,

С которым вместе шел через войну.

Земля дымилась, плавилась пожарами,

А мы мечтали слушать тишину.

Я поднимаю тост за друга верного,

Сурового собрата моего,

Я б не вернулся с той войны, наверное,

Когда бы рядом не было его.

Последние патроны, сигареты ли

Мы поровну делили, пополам.

Одною плащ-палаткою согретые,

Мы спали - и Россия снилась нам.

И сколько бы мне жизни ни отпущено,

Куда бы ни забросила судьба,

Я помню, как однажды друга лучшего,

Свела со мной афганская тропа.

На старой фотографии любительской,

Еще после атаки не остыв,

Стоим мы, два десантника из "витебской",

Устало улыбаясь в объектив.

И я смотрю на эту память прошлую,

Свеча горит, и тает стеарин.

Мы в день последний верили с Алешею.

Тот день пришел... Я праздную один.

А за окном ночная тьма колышется,