И что еще более странно, по-настоящему наличие Кузичкина в Англии советские спецслужбы обнаружили только в начале 90-х годов уже после выхода в свет его книги. Возникает закономерный вопрос, суммировал я вышесказанное: знал ли тогдашний резидент КГБ в Тегеране Леонид Шебаршин об уходе на Запад своего подчиненного? Если не знал, то по логике вещей самое время было ставить вопрос о полном или частичном служебном несоответствии данного офицера разведки, а если знал, то при чем тут история с похоронкой "на погибшего в Герате" агента по кличке Оса. И кроме того, возможно ли будет задать этот вопрос лично Леониду Владимировичу? Объяснил я и причину моего интереса, сославшись на всевозможные и противоречащие друг другу публикации в советской, а затем и в российской прессе, а также на личное мое знакомство с ним (Кузичкин писал для "Сигнала"). Все это, вместе взятое, однозначно мешало поставить его на одну доску с Гордиевским и другими. Что-то в его истории не совсем увязывалось, и я это чувствовал. (Кстати, к схожему заключению по поводу Кузичкина пришел на страницах своей книги "Позывной "Кобра" и мой знакомый офицер-афганец, подполковник спецподразделения "Вымпел" Эркибек Абдуллаев.) На всю эту мою вопросительно-утвердительную тираду Кобаладзе почти ничего не ответил, пообещав только, что вопросы для беседы с Шебаршиным он проработает. Кстати, ответ Шебаршина был отрицательным - с прибавлением некоторых эпитетов в адрес радио "Свобода". Впрочем, все это не так уж теперь и важно.
Распрощавшись с Юрием Георгиевичем, я отправился на Ленинский, на временно оккупированную мною жилплощадь, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями, а заодно позвонить отставному полковнику из 5-го отдела Московского УКГБ Ярославу Карповичу, который и сам был заинтересован в контакте с журналистом со "Свободы". С ним мы встретились у него на даче по Дмитровскому шоссе, где я получил профессионально разобранный с точки зрения чекиста-практика все тот же "Закон об оперативно-розыскной деятельности", а кроме этого, Карпович рассказал мне массу интересных случаев из своей долголетней работы в органах, оказавшись довольно приятным и содержательным собеседником. Не знаю, правда, как бы я себя чувствовал, попади к нему в "гости" в другом месте и в другое время (на это не преминул намекнуть мне и Миша Елистратов), но, исходя из моих личных впечатлений, ничего негативного в его адрес сказать не могу, хотя он и служил в "пятерке". Мы виделись с Карповичем и в другие мои командировки, а кроме того, он был первым, кто достаточно подробно рассказал мне о Герое Советского Союза полковнике Григории Бояринове, чей подвиг и имя долгие годы уже и после окончания афганской войны находились за завесой секретности.
Наконец я дождался и звонка от Володи Пластуна. Он сообщил, что познакомит меня со своим другом Леонидом Бирюковым, который работает в Комитете по делам воинов-интернационалистов у Аушева, и что беседа с самим Русланом - вопрос решенный. Через некоторое время я действительно встретился с Аушевым, записав интервью о насущных проблемах воинов-афганцев, а после поговорил и с Леонидом Игнатьевичем. Я думаю, теперь уже можно открыто сказать, ввиду увольнения с действительной службы (сказалось здоровье), что Леонид Бирюков в действительности был полковником Службы внешней разведки России, занимаясь таким нелегким, но нужным делом, как розыск и возвращение на Родину наших солдат и офицеров, попавших в плен и пропавших без вести в годы афганской войны. Кстати, впервые информация об этом проскочила в "Красной звезде" в 93-м году в статье за подписью Александра Олейника.
Сказать, что Кобаладзе был взбешен этой публикацией, значит не сказать ничего. Взяв из его рук номер "Красной звезды" со статьей полковника Олейника, посвященной событиям почти десятилетней давности в лагере для военнопленных, в местечке Бадабера в Пакистане, я, сотворив на лице ехидную улыбку, спросил: "Вы, вероятно, ожидали, что это сделаю я в одной из своих передач? Но я лично знаю Леонида Игнатьевича, знал и знаю, что он полковник разведки, и также знаю, чем он занимается, правда, в отличие от коллеги из "Красной звезды", у меня достаточно ума и профессионализма, чтобы представлять его в эфире как журналиста, а не как кадрового сотрудника СВР, тем более что снятие "крыши" с полевого агента, действующего в боевых условиях, чревато очень серьезными последствиями".
Как бы там ни было, но этот небольшой эпизод добавил доверия ко мне как к профессионалу, знающему "кухню" разведки и умеющему, когда надо, держать язык за зубами.
Из бесед с Русланом Аушевым и Леонидом Бирюковым я сделал вывод, что членом Комитета по делам воинов-интернационалистов является не кто иной, как замдиректора СВР генерал-майор Владимир Рожков. В памяти кое-что всплыло: резидентуры - Германия начала 80-х и Афганистан середины 80-х. Не теряя времени звоню в пресс-бюро СВР и сообщаю Кобаладзе, что могу назвать вполне конкретного заместителя Примакова, с которым я хотел бы побеседовать и по какому вопросу. "Вы твердо обещаете, что ограничитесь только Афганистаном?" - в свою очередь спросил Юрий Георгиевич. Я ответил утвердительно. "Хорошо, пришлите по факсу вопросы и позвоните через день-два, я сообщу вам место и время встречи с Владимиром Михайловичем". На мой наигранно-наивный вопрос, почему встреча не может состояться в Ясеневе, Кобаладзе в ответ уже раздраженно спросил: "Валерий, ты что, издеваешься над нами? У вас, на Западе, что, в Пуллах или в Лэнгли всех кого ни попадя просто так с улицы пускают? Есть режим секретности". Я не стал спорить со столь вескими аргументами, заметив только, что я не "с улицы", и вскорости мы с Елистратовым поехали по знакомому уже адресу в Колпачный.
Конечно же, моя беседа с генералом Рожковым одними вопросами Афганистана не ограничилась. Не по моей вине. Заместитель директора СВР счел вполне уместным затронуть и вопросы деятельности российской разведки в той степени допустимости, которую он посчитал возможной в беседе с журналистом. О чем после интервью я откровенно и сообщил Кобаладзе. Правда, Юрий Георгиевич не очень-то поверил в мою полную безынициативность в данном вопросе, но придираться особенно не стал. Таким образом, я оказался первым, а может быть, и последним журналистом "из-за бугра", получившим "добро" на беседу с одним из высокопоставленных руководителей российской внешней разведки. В дальнейшем я не раз был гостем уютного особнячка в Колпачном переулке, но, к сожалению, на столь высоком уровне интервью больше взять не удалось. Разведка все-таки.
Но вернусь здесь снова к Леониду Шебаршину. В своей книге он называет одной из причиной своего ухода с руководящей должности в разведке несогласие с назначением одного человека (в книге он фигурирует под латинским "R" - первая буква фамилии Рожков) на один из ключевых постов в СВР. Якобы это было сделано по протекции (и далее следует намек на Бакатина). Позже я услышал и рассказ самого Вадима Бакатина, который заметил, что это, пожалуй, была единственная его личная инициатива на посту председателя КГБ, что самого Рожкова он лично никогда раньше не встречал, так что ни о какой "протекции" и речи быть не может; просто была мысль ввести в высшее руководство разведки свежего человека из резидентуры, а вот теперь Шебаршин пишет, что... Я ответил Вадиму Викторовичу, что встречался и беседовал с генералом Рожковым летом 92-го. Исходя из своих личных впечатлений, могу сказать следующее: назначение Владимира Рожкова заместителем директора СВР было справедливым и вполне оправданным шагом последнего председателя КГБ СССР, а Леонид Владимирович пусть себе пишет...
ПО СТРАНИЦАМ ПРОГРАММЫ "СИГНАЛ"
Подполковник запаса Михаил Елистратов закончил Военный институт иностранных языков Министерства обороны СССР. Основные языки - фпанцузский и шведский. Был военным советником в Африке - в Гвинее и в Алжире. Последнее место службы - Отдел информационной работы Разведовательного управления Ленинградского военного округа. С конца 1992-го года - офицер запаса.