Эх, жаль только из города уходить. Город-то какой! Говорят, сам Ленин здесь родился и рос, учился, ходил по улицам, гулял, верно, на Венце. Повидать бы Ленина! Вот поедет он в Москву...

- Едет кто-то, приготовиться! - прервал размышления Андрея громкий шепот Золотухина.

Красноармейцы тихонько зашевелились, защелкали затворами винтовок. Андрей сжал рукоятку нагана, приподнял голову. С нижнего конца улицы послышался шум мотора, вскоре из облака пыли выплыл грузовик. В кузове его, поблескивая штыками, сидело человек шесть или семь красноармейцев.

- Это ж свои, - прошептал Андрей.

- Не спеши, сейчас узнаем. - Золотухин напряженно всматривался в машину.

Автомобиль подъехал к тюрьме и остановился. Из кабины выскочил военный в перехваченной ремнями гимнастерке и молодецки заломленной фуражке. Из-под нее выбивался клок огненно-красного чуба. Из кузова соскочил еще один с винтовкой. Вдвоем они подошли к часовому.

- Рыжий!.. - зашептал, задыхаясь от волнения, Андрей. - Тот самый, вчерашний...

- Спокойно. - Золотухин положил ему руку на плечо. - Точно он?

- Точно!

Между тем двое, перекинувшись несколькими словами с часовым, вместе с ним скрылись в темном проеме двери. Остальные продолжали сидеть в кузове, только шофер вышел и толкал ногой колеса.

- Вот что, - Золотухин посмотрел на Андрея, - к ним надо подойти, пока их начальники внутри. Там их задержат... Мы с тобой тут одни в гражданском. - Он надел фуражку, посмотрел зачем-то в дуло нагана и сунул его в карман, затем перевернулся на спину и стал застегивать кожанку на все пуговицы. - Передай по цепи: как взмахну рукой - пусть стреляют. Первый залп в воздух. Ясно? Надеюсь, его достаточно будет. Ну, поехали, Андрюха...

Золотухин ловко скатился вниз, в сухую канаву, и, согнувшись, побежал куда-то в сторону, Андрей - за ним. Ужом проползли под изгородями, продрались через кустарник. Пот заливал глаза, едкая пыль набилась в нос. И когда Андрей почувствовал, что больше уж не сможет сделать ни шагу, Никита вдруг остановился:

- Ну вот, давай отдышимся маленько. И почисть брюки. Да наган, черт-те возьми, наган спрячь!

Только теперь Андрей заметил, что бежал все время, сжимая рукоятку нагана.

Отряхнувшись и осмотрев придирчиво себя и Андрея, Золотухин вышел из-за кустарника в глухой переулочек. Вблизи залаяла собака. Не обращая на нее внимания, они медленно пошли посредине мостовой к повороту.

- Свободней, свободней!.. Будто что рассказываешь мне, - шептал Золотухин. - И улыбайся. Подойдем - заходи назад, и наган наготове. Понял?

Вот и улица с крутым подъемом, тюремная стена, пыльная дорога, грузовик у входа... Поблескивают на солнце штыки в кузове. Сознание отмечает все это как-то автоматически. Андрею кажется, проходит вечность, пока они шагают. Он изо всех сил жестикулирует и сквозь зубы читает Никите какое-то стихотворение, тот улыбается и кивает. А рука сама, непроизвольно, тянется к карману - туда, где наган.

Дальше все помчалось, как в приключенческом кинематографе, который так любил смотреть Андрей.

Грузовик уже совсем близко. Золотухин толкает спутника в бок, Андрей замолкает, смотрит на сидящих наверху. Самые обыкновенные солдатские лица, звездочки на фуражках. Дымят самокрутки, спокойно смотрят вокруг. Наши? Но тот, рыжий, что внутри...

Поравнялись с шофером. Золотухин снова быстро толкнул Андрея локтем мол, давай заходи сзади - и выхватил из одного кармана наган, из другого "лимонку". Мгновение - и он на подножке, дуло нагана у груди побледневшего шофера, рука с "лимонкой" поднята. А Андрей позади машины, тоже с наганом. В кузове - секундное смятение, и сразу же он ощетинился винтовками.

- Сдавайтесь, вы окружены! - хрипло закричал Золотухин. - Смотрите! Он взмахнул рукой с "лимонкой".

Солдаты инстинктивно пригнулись. Тут же раздался залп. Мгновенная тишина, и винтовки полетели на землю, вслед из кузова прыгали люди, а из бурьяна выбегали красноармейцы...

- Так-то оно лучше, - блеснул зубами побледневший Никита, - без кровопролитий...

В это мгновение от входа в тюрьму послышался выстрел, за ним другой. Тяжелая дверь в глухой стене распахнулась, и выскочили те двое. Они стреляли куда-то внутрь.

- Стой, гады! - кинулся к ним Золотухин, размахивая наганом.

Рыжий, уже без фуражки, обернулся, поднял наган, но из двери снова раздался выстрел. Как шмель, прожужжала пуля. Рыжий моментально метнулся вбок, его спутник - в другую сторону. Андрей из-за грузовика бросился ему наперерез, успел поставить ногу. Тот упал. И только Андрей наклонился к нему, как беглец вдруг изо всей силы ударил его сапогом в живот и быстро вскочил...

Когда он очнулся, прямо над ним склонилось красное, потное лицо Золотухина без фуражки.

- Очухался? Здорово он тебя! Ну, ничего, вон стоит, контрик! А другой, рыжий твой, убежал, гад. Ладно, я до него еще доберусь!

Андрей приподнялся, и перед глазами сразу все поплыло. Опираясь на плечо Золотухина, он с трудом встал. Красноармейцы обыскивали задержанных.

- Иди домой, отлежись. Хватит с тебя на сегодня. Проводить?

- Сам дойду.

Андрей попробовал улыбнуться, сделал несколько шагов. Чертова слабость! Вдруг вспомнил: сегодня уезжает Наташа с матерью. Их ведь проводить надо! Ускоряя шаг, Андрей на ходу обернулся и махнул рукой Золотухину:

- До завтра!..

* * *

Никогда еще за всю историю Волжско-Камского пароходства у симбирских пристаней не причаливало столько пароходов, буксиров, барж и катеров, как в эти тревожные июльские дни 1918 года. В душных сумерках по булыжным мостовым Подгорья то и дело грохотали тяжело груженные телеги, иногда проносились грузовики с ящиками и мешками, сопровождаемые вооруженными людьми. Губисполком увозил банковские ценности, военные материалы и другое имущество.

В маленьких деревянных лавчонках, рассыпанных около невысокого забора, отделяющего пристань, уже зажгли тусклые керосиновые лампы. Здесь бойко торговали махоркой, свежими огурцами, кременевской малиной, немудреной снедью. Вокруг толпились красноармейцы, матросы с пароходов, моряки. Пестро одетые босоногие цыганки не давали им проходу, прося позолотить ручку за предсказание судьбы... Шныряли какие-то юркие личности с кошелками, будто разыскивая кого в толпе. Иногда они останавливали кого-нибудь и отходили с ним в сторонку - туда, где потемнее. И тогда из кошелок извлекались бутылки с самогоном...

У подгорного яхт-клуба ярко пылал костер. Над ним в большом черном ведре что-то кипело и булькало. Вокруг расположились, отдыхая, усталые крючники.

А выше, на пригорке, сидели двое - коренастый рыжеволосый красноармеец лет сорока с рукой на перевязи и тощий взлохмаченный крючник.

- Видите, сколько пароходов согнали? - сказал крючник. - Собираются давать тягу господа большевички. Эх, из-за сегодняшей вашей промашки мы и ударить тут не сможем. А то бы как дали им с тыла...

- Д-да, чекисты всполошились, - виновато кивнул раненый. - Мне уже сообщили: успели и в городе арестовать кое-кого из наших. Ну, ничего, не все еще пропало. Вот оружие захватим в интендантских складах...

- Вечно вы, Николай Антонович, фантазируете, - ворчливо заметил "крючник". - То с бланками вам эта история понадобилась, то еще оружие захватить. Люди у нас есть, оружия тоже не так уж мало. На тюрьму надо было прямо идти. А то, видите ли, сами им козыри в руки дали. Так ударили бы по ним - пух и перья полетели бы! Наши-то совсем близко, слышали - в Белом Ключе? Верст десять всего будет.

- Да поймите же вы! Если мы эти склады не захватим, они оружие шантрапе своей раздадут. Вот тогда и дерись с ними. А с бланками действительно дал я маху, поверил этому змеенышу. Ну, я еще доберусь до него... Постойте, постойте... - "Красноармеец" даже приподнялся, опираясь на плечо "крючника". - Видите, пролетка остановилась у пристани, видите?

- Ну, да, да! А чего там?

- Вон из нее высокий светлый парень узел тащит. Это же тот самый ублюдок! Вот бы попался он мне сейчас...