Пролог На смену одной общественно-экономической формации приходит другая общественно-экономическая формация, более прогрессивная. Краткий философский словарь. Мы открывали Маркса каждый том. Но не в пример никчёмным книгочеям Мы и без чтенья разбирались в том, Каким себя подковывать ученьем. Бреши, Фурье, присказывай, Бабеф! Не грёзы массам, не прожекты массам — Пускай тучнеют в классовой борьбе Идеи, жирно сдобренные маслом! Не Робеспьер в Конвенте длань воздел И не Бурбон в карете, мерин сивый, — В суровой производственной узде Храпят производительные силы! Их норов крут, упорен и упрям, Их не сдержать вершителям плешивым, Они промчат по рытвинам и пням И донесут к Сияющим Вершинам! Ликует Рим. Торжественно гремит Трильоном рук широкая арена. Лукуллов Рим! Пресыщенный квирит, Хмельное чадо Ромула и Рема. Лакает Рим! Идут — за годом год, За пиром оргия, попойка за загулом, Но вот они — грядут: за готом гот, Алан за франком и вандал за гунном. В их жадных чревах булькает кумыс, В их хриплых глотках замер вой гиений, В их низких лбах — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений, Их вождь багроволиц и плоскоскул, Их скакуны костисты и косматы, Сейчас они на бешеном скаку Преподадут векам урок истмата: Ворвутся в город, храмы запалят, Снесут дворцы, разгонят педерастов, Патрицианкам ляжки заголят, Загадят Форум и отменят рабство. И там, где расцветал «Сатирикон», Взойдут, как сорняки, неодолимо Поганые костры еретиков — Победные огни феодализма. Спешите, монстры, — дел невпроворот. В руины термы! Под конюшни рынок! На сруб сады! На слом водопровод, Сработанный ещё рабами Рима! Пылает Рим языческим костром, Стекают в Тибр потоки грязи с кровью! Вот так приходит прогрессивный строй На смену загнивающему строю. Год первый
Входили заскорузлые бурнусы В ожогах от костров, с налипшим прахом, Черны, чернобороды, черноусы, Вносили холод, и младенец плакал. Потом утих в неведомом полёте, И в сон младенца медленно втекали Блаженное тепло животной плоти, И шорох губ, и сонное лаканье, И хрумканье, и пряданье ушами, И тёмное свечение тавра. И в лепете ночного ариозо — В воловьих вздохах, в мышьем шебуршанье, В созвучье сена, пота и навоза Рождалась философия добра. Год тысяча девятьсот юбилейный Жил-был Миколка, самодержец всёй Руси. Хоша на рыло был он малость некрасив, При ём водились караси, При ём плодились пороси, Ну, в обчем, было чего выпить-закусить. Но в феврале его маненечко тово… Тады всю правду мы узнали про ево: Что он жидочиков громил, Что он рабочих не кормил, Что не глядел он дале носу своево. Жил-был товарищ Сталин, родный наш отец. Он строил домны, строил ГЭСы, строил ТЭЦ. При ём колхозы поднялись, У лордов слёзы полились, Капитализьму наступил тады п…ц Но как-то в марте он маненечко тово… Тады всю правду мы узнали про ево: Что он марсизим нарушал, Что многих жизни порешал, Что в лагеря загнал он всех до одново! Жил-был Микитушка, сам ростиком с аршин, Зато делов уж больно много совершил: При ём пахали целину, При ём пихали на луну, При ём дорвались до сияющих вершин! Но в октябре ево маненечко тово… Тады всю правду мы узнали про ево: Что он с три хера накрутил, Что он Насера наградил И что свербило, дескать, в жопе у ево. А мы по-прежнему всё движемся вперёд, А ежли кто-нибудь случайно и помрёт, Так ведь на то она история, Та самая, которая Ни столько, ни полстолька не соврёт! Год 1812-й Смеркло светило. Зазвездилась бездна стожерлая. Армия дремлет, пригубивши розданный спирт. Только Светлейший в ночи накануне сражения, Словно Господь накануне творенья, не спит. Вроде бы есть чем заутра милого порадовать — Встретим музыкой, пропишем ему котильон. С правого фланга у Горок стоит Милорадович, С левого фланга в Семёновском — Багратион. Смладу в атаках под гаубиц песни гортанные — Рейд италийский, глаза чужестранных столиц, Пряное небо Пьяченцы и льды Сен-Готардовы, Брюнн и Шенграбен, терновый венец — Австерлиц. Сколько с Мюратом и Неем преломлено ратовищ! Прапор прострелен и горький урок обретён. Справа на фланге в созвездье костров — Милорадович, Слева на флешах в безмолвии — Багратион. Грянет сраженье, прихлынут ряды неприятеля, В корчах орудья стократ опорожнят зобы, МНОГАЯ ЛЕТА — кому-то как злое проклятие, ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ — кому-то как милость судьбы. Пусть меж стенанья людского и ржания конского Сыплются ядра на флеши и скаты траншей. Ах, для кого-то далёкая пуля Каховского Всей артиллерии ихней французской страшней. Скоро, Светлейший, и нам под плитою утешиться, Стало бы сил узурпатору саван дошить. Только до СЛОВА И ДЕЛА, до славы отечества, Господи Боже, не дай, Вседержитель, дожить. К небу лазоревый свет пробирается крадучись. К бою архангел трубит в свой серебряный горн. Молча пред входом в бесславье стоит Милорадович, Скорбно пред входом в бессмертие — Багратион. |
