— Ну что, еще не появлялся?

— Нет, — односложно отвечал дежурный телефонист матрос Сидоренко.

— Да ты позвони, может быть, у него индуктор не работает и вызова дать не может?

— Да как же я ему позвоню, если на линии короткое замыкание? — отвечал дежурный. — Видишь? — включил он прибор.

— Вижу, что короткое… Ну, а ты все-таки позвони, — не унимался Лукьяненко.

— Слушай, Володя, пошел бы ты отсюда куда-нибудь! — начинал сердиться Сидоренко.

Лукьяненко уходил, но через минуту появлялся снова.

А время шло. Ночь уже полностью вступила в свои права, и даже узенькая полоска заката, тлевшая за холмами, давно потухла.

«Надо мне ехать», — решил Лукьяненко. Он зашел в помещение поста, снова спросил дежурного, не появлялся ли на линии старшина и, услышав все тот же ответ «Нет!», постучал в каюту начальника.

— Товарищ мичман, — доложил он с порога. — разрешите выехать на линию. Связи с погранкомендатурой нет, старшина вот уже почти три часа не появляется…

Мичмана тоже беспокоило долгое отсутствие старшины. Что бы ни случилось, в какие бы условия не попал электрик-связист, а должен через каждые час-полтора сообщать об обстановке. Таков неписанный закон на посту. Тем более, что за истекшее время можно исправить любое повреждение. А тут — ни старшины, ни связи.

— Ну, что ж, следуйте на линию, — разрешил он. — Только на чем вы поедете? Мотоцикл-то у старшины.

— На велосипеде! — уже со двора крикнул Лукьяненко.

…Сигнальные огни поста остались позади. В полной темноте Лукьяненко уверенно ехал по тропинке, сотни раз изъезженной, исхоженной, знакомой до мельчайших подробностей, до каждого камешка. Из головы его не выходила мысль: что могло случиться с Медведевым. Куда он мог деться? Допустим, какое-то очень серьезное повреждение на участке комендатуры, но ведь он мог бы вызвать в помощь его, Лукьяненко, или хотя бы сообщить о положении дел. А то — как в воду канул…

Недалеко до контрольного столба, меньше десяти километров, однако темно, да и тропинка — не асфальт: тут и выбоины, и кочки, и крутые подъемы. Только часа полтора спустя Лукьяненко добрался до вершины холма. Поправив карабин за спиной, он полез на столб, включился в линию, дал вызов.

— Костя, ты? — спросил он дежурного матроса Сидоренко. — Старшина не появлялся? Нет? И связи нет? Плохо… Ну, вот что, передай мичману, я поеду к комендатуре…

По крутому склону оврага съехать на велосипеде было невозможно, и Лукьяненко стал осторожно спускаться пешком, придерживая машину. То и дело под ноги попадались камни, невидимые в темноте ветки хлестали по лицу, какая-то колючка больно оцарапала щеку.

Но вот склон стал отлогим; пахнуло сыростью, прохладой, послышалось журчанье ручейка. Лукьяненко приблизился к нему, опустившись на колени, напился.

— Фу, — вздохнул он, вытирая пот со лба.

Случайно задетый им камень гулко стукнулся обо что-то и скатился в воду. Матрос хотел было идти дальше, но из ближайших кустов до него донесся какой-то шорох. Лукьяненко прислушался — но все было тихо.

— Послышалось, — решил он и пошел вверх по склону.

Не знал матрос Володя Лукьяненко, что тогда он стоял в нескольких шагах от врагов, а может быть, и от своей гибели.

Идти было трудно. Велосипед казался неимоверно тяжелым, колючие ветки цеплялись за одежду, царапали лицо, руки. Но моряк, ничего не замечая, уверенно поднимался вверх.

Подъем кончился. Лукьяненко вскочил на велосипед и, изо всех сил нажимая на педали, помчался по извилистой тропинке к комендатуре. Он внимательно осматривал каждый мелькавший мимо столб: нет ли на нем старшины.

«Как в воду канул», — снова подумал Лукьяненко.

Впереди, на фоне звездного неба, на столбе показался какой-то неясный силуэт. Чем ближе подъезжал Лукьяненко, тем яснее вырисовывались очертания человека.

— Товарищ старшина, это вы? — крикнул матрос.

— Нет, это я, — ответил человек со столба, и Лукьяненко по голосу узнал Виктора Попова, электрика-связиста из погранкомендатуры.

— Старшину не видел?

— Видел, но уже давно, часа два назад, а то и больше, — ответил Виктор, спускаясь со столба. — Он поехал к холму, чтобы оттуда идти навстречу мне и проверять каждый столб на линии.

— Его нигде нет.

— Может быть, куда-нибудь отлучился?

— Да ты что?! — удивленно воскликнул Лукьяненко. — Старшина ни пить, ни есть не будет, пока линию не исправит, а ты — «отлучился». Надо доложить командиру… Линия еще не работает?

— До комендатуры связь есть, а к посту — замыкание…

— Тогда я сейчас доложу дежурному, — сказал Лукьяненко, надевая на ботинки кошки. Вот он влез на столб, включился в линию и, вызвав дежурного, сообщил:

— Товарищ дежурный, это я, матрос Лукьяненко с поста. У нас пропал старшина Медведев… Вот так, выехал на линию и нет его, — и Лукьяненко рассказал все, что знал. — Уже пять часов прошло, как он с поста ушел…

С минуту Лукьяненко молчал, а затем Виктор услышал, как его товарищ снова стал докладывать обо всем теперь уже начальнику погранкомендатуры капитану Строеву.

— Сейчас вышлют наряд пограничников с собакой, — сказал Лукьяненко и стал спускаться со столба.

К шуму винтов своего катера Рябинников привык и даже не замечал его, а сейчас он никак не может сосредоточиться: тарахтение рыбацкого сейнера заглушает все звуки. И все-таки Павел доволен: пусть не так, как он думал, но его идея осуществилась. Погранкатер ноль шестнадцатый идет, пришвартованный к сейнеру. Да, так можно скрытно подойти в любую точку моря.

По палубе прогрохотали чьи-то шаги, и катер закачался на волне свободно, широко.

«Легли в дрейф», — подумал Рябинников.

Шум винтов сейнера начал удаляться, в телефонах вскоре стал слышен только однообразный и в то же время вечно меняющийся голос моря.

«Вот так бы и начать музыкальное произведение — плавно, величаво, чтобы показать спокойное море», — подумал Рябинников, и как-то невольно в могучую песню моря стали вплетаться музыкальные фразы. Слышал он их где-нибудь или они сейчас рождались в его мозгу, — этого Павел сказать не смог бы, но музыка звучала все громче, настойчивее.

Рябинников тряхнул головой, поправил телефоны. Музыка пропала, остался ясный, спокойный голос моря.

«Так я могу еще и композитором стать, — подумал Павел и сам улыбнулся своей мечте. — Ерунда!.. Для этого сколько учиться нужно. А талант?! Вообще-то неплохо бы написать хорошую музыку о море, симфоническую поэму, например…»

Думы не мешали внимательно прослушивать подводный мир. Но все спокойно, подозрительных шумов нет, только поет море свою вековечную песню. Кому? Берегам, ветру или мерцающим в вышине звездам?

Тихо. Ни звука и на катере. Моряки на своих местах, механизмы — на «товсь», а пока — полная скрытность. Радисту запрещено включать передатчик, он должен работать только на прием, гидроакустик тоже несет вахту лишь на шумопеленгаторе.

Наверху командир, боцман, вахтенный сигнальщик внимательно осматривают море каждый в своем секторе. Но море спокойно. Невдалеке берег, припала к воде черная громада Белого мыса. Днем его известняковые обрывы действительно белые, а сейчас ночь скрыла все краски. Далеко за мысом голубыми зарницами мелькают огни электросварки на строительстве Мергуевского комбината. Вспыхивают голубые огоньки и на поверхности моря: то плеснет волна, то выпрыгнет рыбешка, и сразу же появляется всплеск холодного огня.

Боцман наклоняется к уху командира, говорит шепотом:

— Может быть, она сегодня и не появится?

— Днем корабли дальнего дозора засекли лодку, идущую к нашим берегам, — тоже шепотом отвечает капитан-лейтенант. — На заставе сегодня все на ногах, командир отряда прибыл… Что-то ожидается.

И снова тишина повисла над катером, над морем, лишь слышен легкий плеск волн о борт корабля.

А время идет. Вот уже и ручка ковша Большой Медведицы протянулась к зениту; еще до утра далеко, но темнота стала редеть, словно чем-то разбавленная.