Аарон тихо лежал с серым осунувшимся лицом. Было что-то зловещее в успокоившихся чертах его лица. Некоторое время Лилли неслышно ходил по комнате, искоса поглядывая на него. Потом сел и стал читать.

Спустя немного времени он услышал стоны, первое дыхание и возню на кровати. Он подошел. Глаза Аарона были открыты и глядели мрачно.

— Хотите теплого молока? — спросил Лилли.

Аарон чуть покачал головой, точно не замечая его.

— Воды?

То же, еле заметное отрицательное движение.

Лилли написал записку доктору, зашел в контору, находившуюся в том же этаже, и попросил служащего, через несколько минут кончавшего работу, занести записку. Когда он вернулся, Аарон все еще не спал.

— Вы здесь один? — спросил больной.

— Да. Моя жена уехала в Норвегию.

— Совсем? Навсегда?

— Нет, — засмеялся Лилли, — на несколько месяцев. Она вернется сюда. А, может быть, мы встретимся в Швейцарии или еще где-нибудь.

Аарон помолчал.

— Вы не поехали с ней? — произнес он, наконец.

— Повидаться с ее родными? Нет, я не думаю, чтобы им так страстно хотелось меня видеть, а мне не слишком хотелось ехать. Зачем собственно? Женатым людям полезно иногда разлучаться.

— Да, — сказал Аарон, глядя на него потемневшими лихорадочными глазами.

— Я терпеть не могу супругов, которые являют собой нечто нераздельное, как два ореха в одной скорлупе.

— Я тоже их презираю, — сказал Аарон.

— Джозефина вас обольстила? — спросил Лилли.

— Вот именно! — мрачно ответил Аарон. — Она не придет сюда, не правда ли?

— Нет, если только я ее не позову.

— Вы ее не позовете, надеюсь, — иначе я…

— Не позову, если вы не хотите.

— Да, я не хочу.

Жар сделал Аарона наивным и общительным, что было совсем не в его характере. Он сознавал, что изменяет себе, знал, что не владеет собой и чувствовал себя от этого несчастным.

— Я останусь здесь на ночь, если вы ничего не имеете против, — сказал он.

— Ну разумеется, — ответил Лилли. — Я послал за доктором. Я думаю, что у вас «испанка».

— Вы думаете? — испуганно отозвался Аарон.

Наступило долгое молчание. Лилли стоял у окна и смотрел на темнеющий рынок.

— Мне придется лечь в больницу, если у меня «испанка», — услышал он голос Аарона.

— Нет. Если даже это протянется неделю или две, вы можете оставаться здесь. Мне все равно нечего делать, — сказал Лилли.

— С какой стати вы будете возиться со мной, — уныло ответил Аарон.

— Если захотите, вы всегда сможете отправиться в больницу или к себе домой, — успокоил его Лилли. — Вы успеете это решить в зависимости от того, как будете чувствовать себя утром.

— Мне не к чему возвращаться домой, — сказал Аарон.

— Если хотите, я пошлю вашей жене телеграмму, — предложил Лилли.

Аарон замолчал и в течение некоторого времени не проронил ни звука.

— Нет, — сказал он, наконец, решительным тоном. — Пусть лучше я умру.

Лилли ничего не ответил, а Аарон вскоре впал в полузабытье. Ночь опустилась на Лондон, далеко внизу белело сияние фонарей. Лилли зажег свою настольную лампу с зеленым абажуром и стал всматриваться в Аарона, который лежал неподвижно, с очень нездоровым видом. Пропорции его лица были довольно красивы. Только череп был мал для такой челюсти и несколько крупного рта.

Доктор пришел только в десять часов, изнемогающий от усталости.

— Неужели в этом учреждении нет лифта? — ворчал он, подымаясь по каменной лестнице. Лилли услышал его шаги и сбежал ему навстречу.

Доктор сунул Аарону под язык термометр и пощупал пульс. Затем он задал несколько вопросов, выслушал дыхание и сердце.

— Да, это «испанка», — сказал он коротко, — надо лежать в тепле и не двигаться, пить много молока и вообще принимать только жидкую пищу. Завтра я зайду сделать вам вспрыскивание. Легкие пока не задеты.

— Сколько времени мне придется пролежать? — спросил Аарон.

— Заранее определить нельзя. По меньшей мере неделю.

Аарон угрюмо взглянул на доктора и сразу возненавидел его.

Лилли про себя засмеялся. Аарон был похож на больную собаку, которая стонет, забившись в угол, но кусается, если кто-нибудь протянет руку, чтобы ей помочь. Он был в состоянии мрачного отчаяния.

Лилли уложил его и лег сам. Аарон всю ночь ворочался, спал беспокойно и видел дурные сны. Лилли вставал и давал ему пить. Перед рассветом на рыночной площади начался обычный оглушительный шум, от которого Аарон очень страдал.

К утру ему стало хуже. Доктор сделал ему предохранительное впрыскивание против воспаления легких.

— Вы не хотите, чтобы я дал знать вашей жене? — снова спросил его Лилли.

— Нет, — резко ответил Аарон. — Вы можете отослать меня в больницу. Что я такое? Падаль какая-то!

— Падаль? — удивился Лилли. — Почему?

По лицу Аарона промелькнула гримаса отвращения к себе.

— У меня гниль в душе, — сказал он.

— Нет, — ответил Лилли, — просто токсины в крови.

На следующий день больному стало хуже, и сердце билось еще более неровно. Он не мог лежать спокойно. До тех пор Лилли немного отдыхал хоть ночью, теперь же Аарон совсем перестал спать и точно сражался с кем-то в бреду.

— Возьмите себя в руки, — резко сказал ему врач, — вы очень распустились.

Аарон мрачно взглянул на него и ничего не ответил.

В течение следующей ночи Лилли вставал несколько раз. Аарон лежал на спине и, казалось, был в забытьи. По временам он просыпался, начинал барахтаться руками, как утопающий, и мысленно извергать громкие проклятия. В действительности же он некоторое время не в состоянии был произнести ни слова и весь дрожал от бешенства. Когда он, наконец, несколько овладел речью, он крикнул:

— Подымите меня, подымите меня!

Лилли вскочил и приподнял его, Аарон сел на кровати, задыхаясь и подавляя рыдания. В глазах его было уныние и страх, — они более, чем когда-либо, походили на глаза, какие бывают у преступников тотчас после наказания. Он выпил коньяку и лег на бок.

— Не давайте мне лежать на спине, — сказал он с ужасом.

— Хорошо, — ответил Лилли.

С этого времени Лилли каждую минуту подходил к кровати и, когда Аарон оказывался лежащим на спине, поворачивал его на бок.

Утром пришел врач и был озадачен. Очевидно, токсины отравляли сердце. Воспаления легких не было, но Аарону явно становилось хуже. Доктор посоветовал пригласить на следующую ночь сиделку.

— Что с вами, дружище? — сказал он пациенту. — Очень уж вы поддаетесь. Неужели вы не можете собраться с силами и взять себя в руки?

Аарон впал в какую-то мрачную сдержанность и как бы отрешенность от жизни. Лилли начинал не на шутку беспокоиться. Он попросил какого-то приятеля посидеть с больным вторую часть дня, а сам пошел отоспаться в комнату Аарона.

На следующее утро, когда Лилли пришел, он застал Аарона прислоненным к груде подушек. Сиделке пришлось приподнять его и поддерживать в сидячем положении. Больной был как бы в оцепенении от ужаса, беспомощной ярости, отчаяния и отвращения.

Пришел врач и нахмурился. Он поговорил с сиделкой, написал другой рецепт и вызвал Лилли за дверь.

— Что такое творится с этим малым? — спросил он. — Не можете ли вы как-нибудь поднять его дух? Ведь он точно сам гонит от себя жизнь. Если так будет продолжаться, он может погибнуть в любую минуту. Постарайтесь его ободрить.

Лилли очень встревожился. Он не знал, что делать. Было еще не поздно, и солнце ярко освещало комнату. В кувшине стояли нарциссы, анемоны и фиалки. Далеко внизу, на рынке, виднелись две палатки с цветами — голубыми и золотистыми. Они веселили глаз.

— Как хороши цветы под весенним солнцем, — обратился Лилли к Аарону. — Хорошо бы оказаться сейчас в деревне, не правда ли? Как только вам станет лучше, мы с вами поедем за город. Весна до сих пор стояла страшно холодная и сырая, но теперь будет хорошо. Вы любите жить в деревне?

— Да, — ответил Аарон.

Он подумал о своем саде. Он страстно любил его и в первый раз в жизни покинул его в пору весеннего воскресения после зимней спячки.