Вызови меня, Майя! Попроси пожилую деревенскую телефонистку набрать твой домашний номер. Я уже отключился от Интернета, линия свободна. Ей даже не придется повторять набор. Я сижу у телефона и жду. Мне больше ничего не остается, как ждать.

А ты, Майя, - ждешь ли ты, дождешься меня? Или уже перестала ждать?

6. День восьмой. Суббота, 20 июля

1

Не жаворонок я, не соловей.

Это я не о пении - о сне. О предрасположенности к сну. Одни предрасположены ложиться рано и рано вставать - это жаворонки. Другие наоборот: поздно засыпают и поздно, с трудом просыпаются. Это соловьи. Обычно говорят - совы. Соловей прилетел из "Ромео и Джульетты". Я привык думать, что совы не просто поздно просыпаются, а дрыхнут весь день и вылетают лишь в сумерки. Так что шекспировские соловьи уместнее.

Не жаворонок я, но и не соловей - и нет у меня ни правил, ни привычек в отношении сна. Под настроение могу загулять до трех часов ночи и проспать до полудня. А после хорошего ужина с пивом запросто отправлюсь на боковую в десять и в шесть утра буду свеж как огурчик. Как магазинный огурчик. Дряблый слегка, но все-таки достаточно свежий: Единственная зависимость, которую я точно устано-вил, - от времени года и, соответственно, от продолжительности светового дня. Чем дольше светит солнце, тем меньше я нуждаюсь в сне, тем позже ложусь и раньше встаю на следующее утро. Зимой меня не добудишься, а летом вскакиваю с первыми лучами солнца. Как сегодня, к примеру. Хотя, возможно, тут еще волнение сказывается. Впереди - встреча с прошлым.

Ну, не совсем прошлым. По крайней мере не с моим собственным. Малознакомая вдова - бывшая попадья - бывшая жена покойного Сашки Морозова - если и знает обо мне и моих друзьях, то по большей части с Сашкиных слов. Самое большее - помнит, кто приезжал к ним в деревню до того, как Сашка умер. В смысле погиб. Сгорел заживо в собственной церкви. Героически спасая церковную утварь и архив. Это все, что я о нем знаю. А о попадье не знаю и вовсе ничего. Мы и виделись с нею всего один раз, когда я побывал в Сашкиной деревне. А до того все больше он ко мне заезжал - по пути в епархию или на обратном пути из. Тогда он приезжал без попадьи.

Уверен, что поездка моя бесполезна. Ничего не расскажет попадья, ничьих не раскроет тайн. Не потому, что скрытная, а потому, что ничего не знает. Вся моя надежда покоится на тайне исповеди. Мог ведь кто-то из наших друзей - сам Андрей или тот, кто связан с ним этой тайной, - исповедаться Сашке. Чтобы разделить с другом тяжесть. И чтобы попросить у священника отпущения грехов. Но тайна исповеди - серьезная тайна. И вряд ли даже верной подруге своей доверил бы Сашка эту тайну. Наверняка бы не доверил. Так что:

Этими соображениями я поделился с шофером Наташей. Не было сказано, что от нее должен я держать свою миссию в тайне. Вот я и не стал держать. Хоть и понимал, что машина принадлежит холдингу и подручные Игоря Степановича вполне могли напичкать ее микрофонами, чтобы слышать, о чем я буду с Наташей говорить. Пусть слушают, мне на это плевать. Я, в конце концов, живой человек, мне общение нужно, поддержка нужна дружеская. Человеческое тепло. И тут оно и было, это тепло, рядом, справа от меня. Много большого человеческого тепла в моей рыжей помощнице. На всех хватит.

А справа было тепло потому, что ехали мы на сей раз не в "Пассате", а в том самом двухдверном широкобедром, ярко-синем джипе. "Toyota-RAV4" называется мечта Наташина, и руль у мечты - справа.

Как-то непривычно сидеть слева: будто я за рулем, только руля под руками и нету. Так и хочется порой увернуться от встречного автомобиля, а уворачиваться приходится не мне, Наташе. Если она недостаточно быстро увернется, погибну в столкновении я. А она уцелеет.

- В этом смысле машина с правым рулем - находка, - сказал я.

- Находка для кого? - улыбнулась Наташа.

- Для плохих водителей, желающих избавиться от своих тещ.

- Почему - тещ?

- А во многих странах место рядом с шофером так и называют - "тещино". В Японии, надо полагать, тоже.

- Я выделю это место для свекрови, - засмеялась Наташа. И, подумав, уточнила: - Будущей свекрови.

Она кокетничала со мной. Не так чтобы очень - все же формально я был босс, а она - мой водитель и ординарец, так распорядился всемогущий Игорь Степанович. Но мне вовсе не хотелось строить из себя босса перед молоденькой и хорошенькой девушкой. Нет, не так: молодой и хорошенькой женщиной. В первый день показалось мне, что она младше Ирины Аркадьевны, а все существа женского пола моложе двадцати пяти для меня - девушки. Сегодня же, не накрашенная, в цветастой длинной ситцевой юбке, простенькой кофточке и с платком на голове, из-под которого выбивались рыжие пряди, выглядела Наташа старше, лет на двадцать семь - двадцать восемь. Совсем молодая, конечно, рядом со мной, но - женщина.

Зрелой Наташа больше нравилась мне. Проще и приятнее было воображать, что она - моя добрая приятельница. Из того лучшего разряда женщин, с которыми можно и потанцевать, и приобнять их на ходу, за талию подержать, поцеловать в шейку - но не надо долго ухаживать, дарить цветы, назначать свидания. Они - свои парни. Они пьют с нами наравне и с нами наравне работают. Лучший вид отношений между мужчиной и женщиной. Женщина остается для тебя женщиной, но при этом она тебе еще и друг.

До настоящей дружбы нам с Наташей было еще далеко. Но мы двигались к этому. Мы были на правильном пути. Мы ехали в деревню, за сто пятьдесят верст от города, и каждая верста, пройденная нашим широкобедрым внедорожником, приближала нас не только к попадье, но и друг к другу. Ненамного, но приближала. По крайней мере после нескольких верст и после нескольких неудачных попыток мы окончательно перешли на "ты".

- Ты так думаешь? - спросила она о попадье. В том смысле, что Сашка вряд ли поделился с нею тайной нашего друга. Особенно если друг доверил ему тайну на исповеди. - Впрочем, тебе видней:

- Это почему же?

- Ну, ты ведь у нас женатый человек: Даже дважды женатый.

- А ты не замужем?

Она снова рассмеялась.

- Какой ты невнимательный! Я ведь нарочно сказала: "Для будущей свекрови". Чтобы ты понял. А ты мимо ушей пропустил. Значит, смотришь на меня - и не видишь. Слушаешь - и не слышишь. О другой, значит, думаешь:

- Ну, мало ли: Может, ты имеешь в виду пятую будущую свекровь. Или шестую.

- Это уж как-то слишком.

- Я тоже так думаю.

- И вообще у меня еще не было: - Она замялась.

- Желания или необходимости?

- И того и другого.

- А у меня есть. Только я сейчас не про то - я все больше о деле думаю: - Слушайте меня, микрофоны, слушайте. Специально для вас говорю. Чем дальше, тем сложнее мне это дело кажется. И тем меньше у меня шансов, что удастся что-нибудь узнать. Боря Путешественник уже отпал. Скоро и попадья отпадет, уверен. И останется у меня ровно два шанса: Вера да Нина. Возможно, одна из них знает тайну. Очень возможно. Но ни одна из них так просто ее не выдаст. Не те характеры.

- А тебе так важно выполнить задание?

- Очень важно. Можно сказать: жизненно важно. - Ох, не хотелось мне говорить этого под микрофонами. Не хотелось давать Игорю Степановичу дополнительный козырь против себя. У него и так козырей полная колода. Но я все равно сказал. И много еще чего скажу. Пусть считает, что я о подслушке не подозреваю и доверяю ему и его людям полностью.

- Но почему?

- Ты сама сказала: потому что женат второй раз. И женат на женщине, которую от мужа увел. А муж этот: Не знаю, плох он был или хорошо как муж, но должность занимает высокую, деньги загребает большие и жену и детей обеспечивал очень неплохо. Гораздо лучше, чем я когда-нибудь смогу их обеспечивать. Даже если стану доктором наук и профессором. И десять тысяч, которые мне в вашей конторе дали, меня тоже не спасут, тут он тоже прав:

- Кто?

- Да муж этот, кто же еще: Мне десять тысяч дали, а ему за то, что меня к вам привел, сорок пять. Ощущаешь разницу? И жена моя - его бывшая жена - эту разницу тоже ощутит, когда узнает. И всегда будет ощущать. Если я, конечно, не добьюсь чего-то большего: