Трудно сказать, в какой степени мандеям удалось пережить эти атаки на них. Согласно одному источнику, в Иране и Ираке до войн последних двадцати пяти лет насчитывалось примерно двадцать тысяч практикующих мандеев. Сейчас это число должно быть значительно меньше.
Если мандеи являются последователями Иоанна Крестителя (они считают Иисуса ложным мессией), то что тогда делает их гностиками? Главным образом их теологические взгляды. Хотя мандейская теология является весьма гибкой и заключает в себе множество разных систем (которые не всегда взаимно совместимы), по сути, она говорит о первооснове, известной как Жизнь, Великая жизнь или Первая жизнь. Первооснова порождает царства света, населяемые небесными посредниками, которых сами мандеи приравнивают к ангелам христианства. Но есть также и злые силы. Одно из первоначал, известное как Руха ха-Кудса, «дух святости», имеет инцестные отношения со своим братом, в результате чего рождается космический змей по имени Ур, напоминающий Уробуроса, «поедающего свой хвост змея», присутствующего в западной эзотерике. Ур, в свою очередь, создает явленный космос, управляемый планетами и знаками зодиака. Это место тьмы. Для того чтобы освободить это царство от зла, сюда спускается космический спаситель по имени Хибил Зиуа, но он попадает в западню. Подобно герою гностического «Гимна жемчужине», он сам нуждается в освобождении.
Даже это поверхностное описание дает представление о том, в какой степени учение мандеев напоминает многие гностические и близкие к ним эзотерические системы. Имеется процесс эманации, порождающий Вселенную; присутствует первоначало тьмы, ставящее ей пределы; и наличествуют разные уровни бытия, из которых наш, земной, является самым темным и самым поврежденным. Есть также момент нисхождения в это царство тьмы — то, что Филипп К. Дик назвал бы «божественным вторжением», — оно приводит к двойственным результатам. В итоге все будет спасено, но лишь в самом конце этой эпохи, которая прекратит свое течение под действием сил воздуха.
Сомнительная категория?
В мандейских вероучениях обращает на себя внимание сходство космологии мандеев с экосистемой, поддерживающей их существование, — она замысловатая, хрупкая, готовая обрушиться в любой момент. Скажем, трудно представить себе типичного студента американского богословского колледжа, проявляющего какой бы то ни было интерес к их теологии, если, конечно, она не является предметом его диссертации. Случись человеку серьезно отнестись к подобным идеям, и он начнет выписывать «теологические вензеля» — учредит соответствующую церковь в Калифорнии или начнет писать произведения наподобие романов Филиппа К. Дика.
Возможно, неудивительно, что гностицизм как концепция подвергается сейчас нападкам в определенных академических кругах. В недавнее время вышли в свет две книги ученых, принадлежащих академическому мейнстриму. Это «Переосмысление гностицизма: Аргументы для пересмотра сомнительной категории» Майкла Уильямса и «Что такое гностицизм?» Карен Кинг. В них утверждается, что этот термин слишком непроясненный, чтобы продолжать оставаться значимым. Было бы слишком сложно и утомительно перечислять все их аргументы, но суть мысли обоих авторов в том, что термин «гностицизм» слишком упрощенческий и ко многим текстам, духовным течениям и персоналиям, к которым его принято относить, он просто не подходит. Уильямс, к примеру, высказывает мысль, что стандартный взгляд на гностиков как на «ненавистников мира» неверный, поскольку у них было значительно меньше трений с властями Римской империи, чем у протоортодоксальных христиан. Кинг заявляет, что «множество феноменов, классифицируемых как гностические, не подпадает под единое монолитное определение, и в целом никакие базовые фактические данные не укладываются в рамки стандартного типологического определения».
Хотя Уильямс и Кинг, обсуждая тему, ограничиваются рассмотрением раннего христианства, возможно, они также держали в уме такие причудливые примеры использования термина, как у Фёгелина, Гарольда Блума и других современных авторов. Один специфический пример использования термина «гностицизм» мы обнаруживаем в докладе за 2003 год Ватиканского епископального совета по культуре, посвященном реалиям нового периода. В докладе цитируются слова папы Иоанна Павла II:
«Гностицизм никогда всецело не покидал территорию христианства. Он всегда существовал бок о бок с христианством, иногда принимая обличье философского движения, но еще чаще обретая характерные черты религии или парарелигии, находящейся в явной, если не декларированной, оппозиции ко всему, что в основе своей является христианским».
Авторы доклада добавляют: «Пример этого можно видеть в эннеаграмме, особом способе анализа характера. Она, будучи использована как средство духовного совершенствования, вносит двусмысленность в доктрину и сущность христианской веры».
Ясно, что Ватикан хотел бы противопоставить христианство гностицизму, однако трудно понять, каким образом эннеаграмма может быть «гностической» в каком бы то ни было разумном смысле. Эннеаграмма действительно является психометрической системой, выделяющей девять типов людей. Она используется для выявления определенных психологических искажений и дисбалансов. Но она не имеет ничего общего с гностицизмом или гносисом, также она не является «религией или парарелигией». Ирония заключается в том, что эннеаграмма имела значительную популярность среди иезуитов и бенедиктинцев — отчасти потому, что данная система (с некоторыми модификациями) оказывается хорошо приложима к представлению о семи смертных грехах, присутствующему в традиционном католическом учении. Определение эннеаграммы как «гностической» должно свидетельствовать о существующей путанице в понимании гностицизма.
Отчасти в результате подобной путаницы в представлениях критические выпады Уильямса и Кинг оказали значительное влияние на их коллег. Даже Элейн Пейджелс избегает употребления термина «гностицизм» в своей последней, невероятно популярной книге «За гранью веры». Но следует ли совершенно сбросить со счетов этот термин? Конечно, есть определенный смысл в указании на чрезмерное упрощение, связанное с повсеместным употреблением слова «гностический», и в этом смысле Уильямс и Кинг убедительны. И в той мере, в какой они предостерегают нас от упрощенческого представления о гностиках как о людях, «отрицающих мир» или «ненавидящих тело», их предложения являются конструктивными.
И все же взгляды Уильямса и Кинг наводят на определенные подозрительные мысли. По-видимому, некоторые из их возражений мотивированы чрезмерной политкорректностью. Кинг, например, утверждает, что «многие типологические определения гностицизма… основаны на неартикулированном, но имплицитном сопоставлении с нормативными уложениями христианства и иудаизма или же некоей умозрительной “истинной религии”». Но такой подход представляется чрезмерно добросовестным. Трудно рассматривать этот термин как сугубо уничижительный, принимая в расчет то, что все большее число людей активно пользуются им.
И вот еще один аспект вопроса. Специалисты демонстрируют склонность к отказу от какого-то термина, в то время как он обретает широкую употребительность. Наиболее яркий пример подобной практики демонстрирует психология, где такие слова, как «комплекс», «невроз» и «истерия», некогда использовались в клиническом смысле, но позднее, когда они вошли в общий обиход, от них стали отказываться. Может быть, некоторых ученых не удовлетворяет термин «гностицизм» потому, что он становится предметом пользования все большего числа простых людей? Уильямс предлагает заменять слово «гностицизм» на «библейский демиургизм». Каковы ни были бы достоинства подобного употребления слов в глазах ученых, очевидно, оно не приживется в широкой среде. Журнал «Тайм» в обозримом будущем не будет помещать материалы о подъеме «библейского демиургизма».
Марвин Мейер, еще один специалист в данной области, предлагает более сбалансированный подход. Во введении к своей недавно вышедшей работе «Гностические Евангелия Иисуса» Мейер говорит:
