-Не, наоборот, что бы я без них делал? Жил бы как-то, но вот родишь, поймешь какой это кайф когда приходишь со службы, а тебя три пары любящих глаз встречают и каждый раз распирает от восторга.
Аверу очень не нравилось бывать в исполкоме, он старался на всякие второстепенные совещания посылать Щелкунова, но приходилось и самому. Уж очень не нравились ему всяческие намёки, завуалированные предложения, так сказать, интрижек.
Вот и в этот раз на выходе из райкома, в небольшой нише у окна, где всегда собирались курильщики, стояли две женщины. Одну Авер искренне и глубоко уважал - бессменный секретарь Редькина, Елизавета Васильевна, пухленькая, вся такая уютная, знающая всех и вся, ходячий справочник, курила свою неизменную сигарету, вставленную в длинный мундштук. Вторая же, хамоватая, лет тридцати пяти, дама из отдела учета, уверенная в своей неотразимости, остановила Авера:
-И не надоело Вам, капитан, все время одни и те же щи хлебать? - она выставила вперед свою немаленькую грудь. - Надо же когда-нибудь и рассольничка попробовать, - подбоченилась она, явно намекая на себя.
-Щи, они такие вкусные, не оторваться. А рассольник? Кто знает, из чего он приготовлен, может, там мясцо или почки чьи-нибудь, например, собачьи, да и огурцы с душком, отравишься вот так невзначай... Придется всю жизнь на лекарства работать мы уж как-нибудь проверенные щи продолжим хлебать.
-Какой у вас юмор, капитан, ...солдафонский.
-Товарищ капитан, - поправил Авер, - а юмор? Что, вы разве не знаете расхожую байку о том, что у офицеров всего одна извилина и та от фуражки?
-Вот-вот, - вступила в разговор Елизавета Васильевна, - я так однажды отравилась: муж с сыном с большим аппетитом, я бы сказала, зверским, уплетали рыбу горячего копчения, я же, взяв кусочек, даже не проглотила, выплюнув: "какую гадость вы едите". Они нормально, а меня в ночь на "Скорой" увезли.
-И я про то же, отравиться - оно легко...
-Хмм, хамло, и вправду, солдафон! - кинув окурок в урну, дама выскочила из ниши.
-Именно что, Александр Борисович, Именно, пусть одни щи у Вас и будут. Поверьте, не стоят эти интрижки тепла и любви семьи. Не всякая женщина может простить такие вот рассольнички, я вот не смогла, - она грустно вздохнула, - и дети со временем смогли простить, и просили за него, и сам не теряет надежды вернуться, а у меня ничего не осталось, ни зла, ни обиды. Верите, даже не проклинала вслед, отпустила сразу, и как умерло у меня в душе все к нему: не хо-чу! Не же-ла-ю, - по слогам проговорила она. - Знаете, что больше всего останавливает? Раз предавши, сможет и ещё, а зачем мне это? Так, к чему это я? Берегите, Саша, все что у вас сейчас есть, я частенько вижу вас четверых, когда вы гуляете, не стоят такие вот вамп - или как их ещё назвать, доверия и тепла семейного, поверьте старой сове.
Саша молча взял её руку и поцеловал:
-Спасибо, Елизавета Васильевна, вы поистине мудрая сова.
А дома подрастающая папина капелька обожала ковырять пальчиком папин шрам на щеке, мусолить его пальцы, и заливисто смеялась, когда папа вертел и подбрасывал её как хотел.
Алька первое время боялась, а сейчас уже привыкла:
-У десантника и дочка десантура.
Дочка в восемь месяцев имела уже шесть зубов, аппетитно ела, но больше всего обожала мамину грудь, стоило Альке взять её на руки, она тут же лезла в вырез платья. Шустро ползала, цепляла все, что можно, тащила на пробу в рот. Спокойно сидеть могла только возле Миньки, когда тот рассказывал ей сказки, или оба с неослабевающим вниманием смотрели мультики и 'Спокойной ночи малыши!'
Ванька Чертов озадачил, позвонив им:
-Ребята, у нас двойню признают. Мы не поверили, съездили в Центр матери и ребенка, там подтверждают два сердцебиения. Авер, я в ауте... у нас же в родне ни у кого двойни нет, откуда? Правда, мужик этот в центре сказал, что так бывает. Вроде как оплодотворяется одна клетка, а в первую неделю под воздействием чего-то самопроизвольно делится на две, а бывает наоборот, из двух одна рассасывается. Механизм зачатия изучен поверхностно, сказал, и кто знает, отчего так случается.
-А ты не рад, что ли?
-Да рад, я рад, а если оба пацаны? Это ж караул случится. В общем, надумал я по совету Толюшки в академию поступать, там тоже и Витек собрался. Все на месте будем, куда мне с двойней, пока не подрастут, уезжать, тут вон сколько нянек, мамулька, Галинка, старшенькие грозятся прибегать, а там посмотрим. Вот и сидим вечерами, учимся с женушкой, спорим, правда, часто, по ерунде, но мириться так сладко бывает! Я тебя частенько теперь вспоминаю, на самом деле, прирастаешь всеми клеточками к ним. Не ожидал, сам от себя тащусь. Во я какой хороший и муж, и производитель, а?
Авер долго смеялся:
- За раз и меня догонишь, будет и у вас парочка. Наташка когда уезжает?
-Да, блин, завтра! Как эти две недели буду... ведь годом покажется.
-Точно, я в Литву себя на канате тащил, а там вроде и времени свободного не оставалось, а все равно тоска заедала, я домосед, а вот ты-то... удивил. Но здорово!
Отметили пять лет Мишуку, успешно провели призыв. Натаха как раз попала домой в день проводов в армию её двух пажей - Валька и Юрика, затем заскочила на немного к Аверам - они залюбовалась на округлившийся животик и сияющие глаза жены Чертовой. Натаха же с восторгом тискала хорошенькую куколку - Настюшку. Алюня, смеясь, сказала, что скоро и у них будут аж две куколки. Через день конопушечка поехала к истомившемуся без своей козы-дерезы Ваньке.
-Думал, не доживу! - прогудел он, жадно обнимая свою девочку на выходе из вагона.
-Да ладно, всего-то две недели.
-Кому две недели, а кому и два года!
Иван не стал ей говорить, что без неё фактически не спал. Едва засыпал, начинали сниться дурные сны: опять он полз между камней, зная, что вот сейчас его зацепит душманская пуля... судорожно вздрогнув просыпался, ища свою Наташку и с тоской осознавая что нет её рядышком. Кряхтя как старик, вставал и шел на балкон, долго сидел там, покуривая и боясь опять заснуть.
