– Йухху! Давай, Настена! Давай! – полупьяно орет Лилька, размахивая над головой руками, и тут же повторяет за подругой неприличные движения, во всю виляя задницей и строя глазки парням. – Танька, не старайся, у меня все равно лучше всех получается! – громко смеется, и я смеюсь вместе с ней, и не думая вытворять нечто подобное. Мои ноги и бедра вполне послушны музыке, руки вскинуты над головой, но мне до черта долгое время мешают голубые глаза. Его глаза – проклятого Рыжего, нашедшие меня и не отпускающие ни на минуту.

Файерболы под потолком вспыхивают желтым светом, и я вновь вижу высокую фигуру Бампера в просвете между танцующими. Ухожу от его взгляда, забываясь в чужих руках, проклиная про себя, вспоминая, как его ненавижу, но снова и снова сама возвращаюсь к нему, отыскивая глазами в толпе.

Это как наваждение. Как тоска. Как голод. Внезапно проснувшийся голод по человеку, что находится от тебя в десяти шагах, и которому ты противостоять не в силах… Вот уже в пяти шагах… двух…

– Убирайся! Видеть тебя не хочу! – но сильные руки отрывают меня от незнакомого парня и притягивают к груди Рыжего.

– Тогда просто закрой глаза, – уверенно, без права выбора. Как будто эта мелочь все решит.

Черта с два! Но глаза послушно закрываются, а язык немеет, едва щека касается твердого плеча, а теплая ладонь Бампера – голой кожи спины, обжигая прикосновением.

И снова этот одуряющий запах дорогого парфюма и табака. У самого изгиба шеи. Там, где отчетливо бьется пульс…

Да, это он. И вот уже мир под ногами рушится в бездну, выпуская на волю из-под разломов языки пламени, что вновь – я чувствую это – сожгут меня. Оставив душу плясать на пепле.

– Отпусти.

– Нет.

– Сволочь.

– Знаю, – так близко у виска, не позволяя взглянуть друг другу в глаза.

Руки Рыжего куда смелее рук Мишки. Они ищут, вспоминают, сминают кожу, а тело отказывается протестовать против их прикосновений. Напротив, само льнет к этим наглым рукам, бесстыже изучающим меня, обещая и позволяя. Предавая…

Я чувствую напряжение в его широких плечах и скрытую дрожь в нетерпеливых пальцах, ползущих по моей спине. Слышу учащенное дыхание, спустившееся к уху, будоражащее проснувшееся желание похлеще откровенных слов…

Черт, мне не нравится эта власть Рыжего надо мной! Сейчас! Я должна сказать ему все прямо сейчас! Как глубоко его ненавижу. Как он мне неприятен и чужд! Омерзителен в своей вечной самодовольной ухмылке! Бабник, гад, и просто наглая морда! Но губы со вздохом размыкаются, чтобы вместо слов коснуться мужского подбородка чуть слышным предательским стоном…

Нет! Я просто пьяна и сошла с ума. Это не может повториться.

– Пойдем! – и больше ничего. И вот я уже иду за его рукой, поймавшей мое запястье, послушно переставляя ноги, пробираясь сквозь толпу танцующих тел в темный коридор, и дальше – в незнакомую комнату. Слышу, как громко хлопает за нашими спинами входная дверь, и вдруг оказываюсь распластанной на стене. Так быстро, что едва ли успеваю сделать вдох и податься навстречу встречающему мои губы рту…

Все-таки стол… Нет, диван… Черт, не знаю! Топ слетает с меня, застежка бюстгальтера рвется в нетерпеливых пальцах, а следом я сама стаскиваю с Рыжего куртку, стягиваю футболку, встречая голой грудью навалившуюся на меня горячую тяжесть сильного тела. Наш поцелуй настолько крепок, что не разорвать, и я спешу помочь жадным рукам Бампера обнажить себя. Обнажить его. Чтобы встретить, пустить, почувствовать… Еще раз пережить самую яркую в своей жизни кульминацию…

– Коломбина, – жаркое дыхание на запрокинутой шее обжигает, как и скользящие вдоль линии скул губы. – Почему так долго?

– Что? – не понимаю я, а он уже со стоном входит в меня, дергая за бедра себе навстречу. Вжимаясь, толкаясь, насаживая… Фиксируя руку, в неосознанном жесте метнувшуюся к нему, над головой крепким захватом.

– Ты меня так измучила, девочка. Чуть не сдох!.. Да, вот так, милая, вот так, – царапает щетиной щеку, находит губы, жестким давлением требовательных бедер заставляя шире развести ноги для него и для нашего общего с ним схлестнувшегося желания.

Не слышу. Не хочу слышать. Это не обо мне. Не со мной. Я крепко закрываю глаза, прогоняя мысли, разрешая себе лишь чувствовать… Сама прогибаюсь навстречу и встречаю. Требую внимания от Рыжего еще и еще, не позволяя ему вести самому, каждым движением все увереннее заявляя о себе, да он и не хочет. Он играет со мной, умело уступая лидерство… Вновь отбирая… Распаляя непрошенным поцелуем грудь, встречая укусом, взлетевшие в вялом протесте к его щеке пальцы.

– Давай! – милостиво разрешает взойти на пик, и сам тут же поднимается следом, с хриплым стоном ударяясь в меня, запечатывая поцелуем рот, почти бесчеловечно продлевая вспоровшее меня надвое удовольствие. Прижимая к себе так сильно, что я едва ли могу дышать…

И после всего тихое. Не ко мне, к себе:

– Проклятье, Коломбина, что к чертовой матери происходит?

За дверью гремит музыка, удары пульса стихают, и все, о чем я могу думать, это о том, что вновь совершила глупость. Я или все же не я? Другая, сумасшедшая и незнакомая мне, охваченная слепой похотью девчонка?

Поцелуй Рыжего в плечо, уже без страсти – спокойный и ленивый, смущает и кажется фальшивым. Как и взгляд голубых глаз, остановившийся на моих голых ногах. Рука, вдруг вернувшаяся на бедро, скользнувшая между ног и собравшая на ладонь все, что он во мне оставил, довершает дело…

– Перестань. Уже… уже все, слышишь! Не надо больше.

– Ты покраснела, Коломбина.

Какая к черту разница? Это слишком даже для меня. Мои руки все равно отталкивают его.

– А ты делаешь все только хуже.

– Почему?

– Потому что.

– И все же? – напрасно он поднимает к себе мое лицо, я больше не смотрю на него, отдернув подбородок. – Мне казалось, мы хотели «этого» оба.

– Потому что ты уже все получил. И я… – я должна сказать это, иначе распишусь под собственным лицемерием. – Я тоже… получила.

– Коломбина, послушай… – Черт, до чего упрямый!

– Я просила тебя не называть меня так!

– Не могу, – и вновь ухмылка на пол-лица. – Ты Коломбина для меня, милая.

Это слишком. Хотя, скорее видится правдой, чем ложью. Я все же поднимаю лицо и стараюсь смотреть на Бампера прямо.

– Что, такая же до жалкого смешная? Или дешевая и доступная, как бульварная комедиантка? А-а, ну да, – делаю шаг в сторону, чтобы поднять с пола свой желтый топ. Прикрыв им грудь, одергиваю на бедрах, вздернувшуюся было к талии юбку. – Девчонка без вкуса. Не чета тебе – завидному парню. Посмешище всех местных газет. Ну давай, скажи уже, Бампер, что обо мне думаешь? Или я даже твоего ответа не стою? Оскалься так, как умеешь только ты, чтобы я от стыда провалилась сквозь землю!

И он говорит, больше не улыбаясь. Просто и зло. Отворачивается к стене, чтобы голым пройти к умывальнику и помыть руки, оставив меня с открытым ртом обозревать его бесстыже-упругий, мускулистый зад. И крепкую, развернутую в плечах спину:

– Дура.

– Что?

– К тому же глухая и пьяная.

– Да п-пошел ты…

Мы одеваемся молча. Не гладя друг на друга, и больше не касаясь словом. Мой бюстгальтер безнадежно испорчен, и я бросаю его в мусорное ведро, уже не надеясь отыскать в том бедламе, что мы с Рыжим устроили, вихрем пройдясь по его рабочему кабинету, нижнюю часть своего белья. Натягиваю одежду и обещаюсь себе тотчас же убраться в общагу, едва переступлю порог этого чертового клуба, хозяин которого умеет не только удовлетворять женщину, не хуже Казановы, но и читать мысли, как долбанный Калиостро.

– Я сам отвезу тебя. Черта с два ты поедешь со своим хлыщем на его спортбайке.

– Попробуй, помешай мне.

– Сомневаешься?

– А ты нет?

– Нет, – твердо отвечает Рыжий, открывает дверь, чтобы выпустить меня в полутемный коридор, шагает следом… а уже через секунду, резко обернувшись, рушится у стены, как подкошенный, сраженный в висок точным ударом кулака. На моих глазах теряя сознание от удара головой о дубовый косяк двери…