"Позвоню на мобильный. – Я подняла трубку. – Пусть определится номер". Не понимаю почему, но это единственное разумное действо пришло мне в голову. Главное было моментально дать отбой, лишь только тявкнет в сумочке мой телефон.

В кухне зашумела вода, чиркнула спичка. На стуле, не распакованный, лежал пакет с продуктами (я заметила его только теперь). Старушка вынесла чайный сервиз, стала протирать чашки полотенцем сомнительной чистоты. Я отвернулась, чтобы не видеть, как одна рухлядь пачкает другую, стала рассматривать обои. Сине-серые пятна складывался в какой-то странный, подсознательно знакомый рисунок. "Где-то я это видела". Ромбы-прямоугольники медленно поплыли перед глазами, как танцующие арлекины. "Репин, – подсказала память, – Ваня Грозный привёл в исполнение…"

"Что я здесь делаю? Зачем я припёрлась, дурында? Что надеялась обнаружить?" От мысли, что липкую чашку придётся подносить ко рту, сделалось дурно. Бочком я пробралась к двери и, не попрощавшись, выскочила наружу.

– Заходите как-нибудь, милочка! – неслось вослед.

"Ещё чего!" Я глубоко вздохнула и прислонилась к стене. Сумрачный коридор казался теперь райским местом, почти кущами. Опасность миновала, однако колени противно дрожали.

Дверь напротив – обычная стальная дверь, душевного мышиного оттенка – распахнулась, в коридор вышла женщина. Обычная наша советская тётка. У меня камень с души упал, захотелось возопить, подобно герою Семёна Фарады из "Чародеев": "Люди! Здесь есть люди!"

Очевидно, мой эмоциональный порыв отразился на лице – женщина удивлённо оглядела меня с ног до головы, и принялась запирать замки, заслонившись крепкой спиною. Замков было много.

– Скажите… – произнесла я, не зная толком, о чём хочу спросить. – А…

– Вы к Лидии Степановне? – помогла тётка. – Так померла она.

– Давно?

– Года два уж.

– Понятно.

"С кем же я тогда беседовала?" – повис незаданный вопрос.

Я ещё раз поблагодарила тётку, и мы медленно пошли по коридору. Как две закадычные подруги. Я соврала, что двоюродная племянница старушки, что ныне проездом в городе (Из Москвы в Ялту) и вот: "Решила зайти. Повидаться. Проведать любимую родственницу". Тётка язвительно отметила, что милочка не больно-то спешила! Я покорно склонила голову, мол, ваша правда – не успели.

– А за квартирой кто-нибудь смотрит? – спросила я.

– А кому оно надо? – вопросом ответила тётка. – За чем там смотреть? Вода перекрыта, газ выключен. Кошка была, так и она сдохла… следом за старухой. Нет, – тётка зыркнула на меня проницательно, – никто сюда не заглядывает. Ты первая за два года.

На улице я обернулась, посмотрела внимательно. Таинственное окно было закрыто и занавески плотно задёрнуты. И всё же, могу в этом поклясться, за занавесками кто-то стоял. И держал на руках кошку.

"Я сошла с ума! – пронеслась шальная мыслишка. – Какая досада".

Часы показывали половину шестого.

"Если Валентин трудоголик, – думала я, – он вернулся в лечебницу. И я смогу с ним поговорить". Идея казалась правильной. Во-первых, мне теперь есть, что рассказать психотерапевту. Во-вторых, уже пора пойти на сближение. Ресторан, танцы, музыка, так, кажется, хотела Тёрка? Так и будет.

В глубине души я надеялась, что Валентин уехал. В этом случае можно будет взмахнуть рукой: я выполнила дневную норму! И со спокойной совестью отправиться домой, в свою уютную двухкомнатную квартирку. Поужинать, почитать журнал о жизни богатых и красивых и заснуть сном праведника. Слишком много получилось впечатлений для одного дня.

Могла ли я тогда подозревать, что приключения только начинаются? Что этот день ещё в самом разгаре и окончится он далеко за полночь.

Валентин оказался на рабочем месте – если кабинет психотерапевта можно считать рабочим местом.

Я осмотрелась. Определение "плюшевый" более всего подходило этому местечку. Тёплые тона, мягкие формы, неяркий свет. Обычно на стенах висят дипломы и всяческие грамоты (это я знаю по фильмам), в этой клинике ничего подобного не было. Только у входной двери блестела бронзовая табличка: "Валентин Сергеевич Кугель. Врач-психотерапевт".

– Здравствуйте, доктор, – я протянула руку.

– Валентин, – поправил он, пожимая мою ладонь. – Мы же сегодня познакомились.

Я кивнула, и сказала, что у меня проблемы. "Э… небольшие". Моя подруга порекомендовала психотерапевта. Конкретно – доктора Кугеля, как прекрасного специалиста и хорошего человека. И вообще…

Пока я говорила, Валентин рассматривал пылинки на своём столе. Их было немного – две или три штуки.

– У меня особая специфика, – заметил доктор, когда я закончила петь ему дифирамбы.

– Боюсь, что я, – румянец выступил на моих щеках, – именно по вашей специфике.

Он погладил карандашом усы, сказал, что лучше бы записаться на приём, оформить карточку и бумаги. Сделать, как заведено в его практике.

– Лечение, естественно, проходит анонимно, – он поднял на меня свои красивые мудрые глаза. – Даже я не знаю настоящих имён пациентов.

– Секретарь уже ушла, – сказала я с лёгким нажимом. – А мне очень нужна помощь.

– Это правда, – кивнул он. – Я говорю о секретаре. Она ушла. – Валентин всё ещё сомневался. – И вы хотите…

– Хочу! – инициативно согласилась я. – Очень!

Он сложил кончики пальцев, задумался и предложил начать с теста Люшера.

– Это несложное задание. Вам нужно выбирать цвета.

На столе он разложил разноцветные квадратики, попросил выбрать самый приятный. Когда я сделала выбор, доктор убрал этот квадратик, и предложил выбрать опять. Так продолжалось, пока на столе остался только один квадрат – жёлтый. Я не люблю этот цвет.

Было легко и даже приятно. Я имею в виду, приятно быть пациенткой психотерапевта. Это совсем несложно: нужно немного (вернее много) фантазии, чуть экспрессии и дать волю тараканам в голове. "Э-гей, ребятишки! – обратилась я мысленно к насекомым. – Сегодня ваш день, веселитесь!"

После Люшера мы перешли к Роршаху. Этот тест оказался значительно сложнее и неприятнее. Чёрные кляксы невольно возвращали меня, то к умершей старухе, то к кровавому Ивану Грозному. От пятен кружилась голова, казалось, не я управляю своими ответами, а кто-то посторонний. Это было мучительно.

"Что если напрямик заговорить о старухе? – подумала я. – Спросить кто она?"

После тестов, Валентин попросил рассказать о себе. Внимательно слушал, кивал, делал в тетради пометки. Я считала, что дело у меня на мази, что я безоговорочно стала пациенткой, когда он поднял голову и объявил, что со мною полный порядок:

– Вы меня обманываете, Анна. У вас отменная фантазия, вы многое себе воображаете – живёте в своём радужном мире, – он улыбнулся, – кроме того, вы легко поддаётесь внушению, но это всё. Никаких психических отклонений.

Доктор захлопнул тетрадь, а я задохнулась от возмущения. Я понимаю, когда меня упрекают во лжи, если я кого-то обманула. Но называть меня вруньей, когда я говорю чистую правду? Это слишком.

Тогда я рассказала о "длинном" доме и о беседе со старухой.

– Какое это отношение имеет ко мне? – сухо осведомился доктор. – Я здесь при чём?

Пришлось рассказать шпионскую историю о пакете с продуктами, о старухе и о соседке – независимой свидетельнице, – которая утверждает, что старушка дала дуба. Причём уже давно.

– Чепуха. Я ни с кем не встречался. Был в том доме из профессионального интереса. В этом бараке работала психиатрическая лечебница… вернее психиатрическое отделение. – Валентин нахмурился, припоминая. На лбу проявилась морщина. – Очень давно, в прошлом веке. Потом была молельня, потом несчастный дом отдали под квартиры. – Валентин сделал паузу, словно давая мне прочувствовать историю. – В лечебнице работал Выготский, знаете такого? Нет? Ну откуда вам знать этого терапевта… В этом печальном доме родилась и умерла, в своё время, теория хирургического врачевания психических заболеваний. Мне хотелось понять магию того времени, впитать его ауру. Я осматривал двери, касался пальцами стен, искал…