© Р. Валиуллин

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Шарль вышел из кинотеатра, достал сигарету и закурил. В Булонском лесу его чувств было спокойно как никогда. Мужественное лицо, пережившее не одно падение нравов, скачков курса душевных акций и обмена валюты ценностей, выражало полное безразличие к этому миру, даже когда рядом проехал грузовик. Это был другой Шарик, который уже никогда не сможет броситься за ним с весёлым лаем выгонять накопившиеся эмоции и гормоны. «Куда всё ушло?» – подумал пёс. Он поправил рыжий меховой воротник чёрного пальто, на котором благородная проседь блестела серебром благополучия, и медленно двинулся в сторону дома. Жизнь, какой бы она ни была собачьей, всё же удалась.

– Дорогу! Дорогу!

Я поднял глаза, навстречу ко мне двигалась сама весна. Дружно и громко. Зеленая клумба, скорее даже Газон, вдруг сорвавшийся с ручника, сметал с пути застывшее, застоявшееся, ненужное. Зима в виде пуховиков и пальто уступала. Весна шла южными ногами. Средняя Азия толкала тележку, груженную зеленью, которая оставляла после себя свежий шлейф укропа, кинзы и тархуна. Весна наступала с Востока, она тонко прорастала во всем и во всех.

Рядом с Кузнечным рынком – особенно плодородно. Как настоящий кузнец, рынок ковал весну, и каждый уходя мог захватить с собой пучок весны, а может быть даже кусок лета. Сунул в пакет зелени, помидоров, клубники и пошел греться.

Здесь, на Владимирской, город звенел буднями вызывающе, базар был тем неутомимым дизелем, от которого люди получали энергию. Говорили все: машины, прохожие, двери, телефоны, деревья, птицы… Все о своем. Эта какофония, изъятая у различных инструментов, создавала впечатление великого хаоса, из которого в конце концов что-то должно было родиться. Гений, благодетель, злодей или беспородная помесь того и другого, в зависимости от настроения. Каждый день город-оркестр играл одну и ту же мелодию: в будни концерт начинался в шесть утра, когда свет еще был привязан к столбам, с наполняющих улицы авто; в выходные музыканты приходили позднее, где-то в девять. Медленно, вальяжно они доставали из чехлов свои инструменты, долго настраивались, чтобы наконец дунуть, создать какой-никакой ветер. Стоило только прислушаться, как звуки – режущие, колющие, шипящие – начинали бить барабанную дробь в мои перепонки. Обрывки чужих разговоров, словно обрывки газет, считывались и пропадали мгновенно.

– А тебе слабо со мной поговорить? По душам. С глазу на глаз.

Не было бы ничего странного в этой случайно упавшей в мою раковину реплике, ее бы смыло скоро другими, если бы не человек. Всегда забавно смотреть на человека с гарнитурой, который болтает сам с собой, по душам. Монолог – он всегда выглядит искренне.

– Огурцов и помидоров? Хорошо. Что-нибудь еще? Я понял – свежих, – это серое пальто получало рекомендации, видимо, от жены, потому что не заметило лужу и прошло по ней, как посуху. Весна – это время, когда возомнившая себя вода снова становится водой. И только человек остается человеком. Он решителен, он послушен, он непотопляем. Его лакированные туфли, словно рыбки, ныряли и выпрыгивали вновь, пока не пересекли океан. Пример обычного бытового вдохновения. Пример для всех, но не для меня, так как не было у меня никакой жены, кроме бывшей. Я пошел бережком, вслед за двумя дамами, которые еще не прошли в дамки и ходили пешком.

Слух мой уже начал разбор предложений на слова, что несли они с собой, и скоро я мог узнать, чем дышат дамы весной, но в этот момент в симфонию вступила звонница собора, словно кто-то великий начал играть в колокольчик в беспокойных покоях города, с каждым взмахом проникая все глубже в самую душу, вызывая слуг на службу.

От звона воздух стал еще свежее и прозрачнее, захотелось закурить. Делал я это редко, потому что бросил. Бросил, но не завязал окончательно, как это часто бывает в отношениях. Затягиваешь это дело, словно вредную привычку, травишься и продолжаешь бросать, словно это доставляет тебе удовольствие.

Я вышел из магазина, держа в руках пачку сигарет. Остановился возле массивной урны для мусора и стал медленно тянуть за ленточку, на которую была закрыта пачка. Скомкал целлофан и бросил в урну.

Рядом с ней, выискивая чей-то след, одинокий лохматый пес поднял глаза и посмотрел в мои очень трогательно. Как не всякий окулист, прямо на самое дно моих яблок. Его средиземноморские не моргали.

«Курить будешь?» – не знал я, с чего начать знакомство.

«Я не курю», – повела мордой собака.

«Это правильно», – открыл я пачку и достал сигарету. Пес внимательно наблюдал за моими руками.

«Голодный?» – послал я ему мысленно вопрос.

«Спрашиваешь», – ответил он мне короткой эсэмэской.

«Жди здесь», – указал я ему пальцем и снова зашел в магазин.

Пока я стоял в мясном отделе, в голове крутилась собака, которую я когда-то всерьез хотел завести. Я листал справочники по кинологии заранее, чтобы не как после женитьбы, когда мы послесловием изучаем гороскопы, сваливая все на звезды. Сначала моему мягкому характеру выпал спаниель. Оказывается, он, несмотря на всю свою пушистость, лидер по развлечению. Жену, детей, скуку – их надо развлекать постоянно. Так думал я, но спаниель, хоть и нравился мне своими добродушными кучеряшками, никак не встраивался в мою концепцию верного друга.

Я склонялся к сторожевым, все-таки дом, его надо охранять, особенно в мое отсутствие. Овчарку? Она бы напоминала мне соседку. Лабрадора? А где взять столько чувств? На жену-то не хватало, по ее словам. Кавказца, среднеазиата? Слишком популярны, их на каждом углу. Кане-корсо, фила-бразилейро? Этими нужно заниматься серьезно, иначе можно потерять лидерство. Заниматься не было времени. В итоге остался без собаки, а потом и без жены. Договаривались остаться друзьями, но куда там! Кому нужны такие друзья? Ни ей, ни мне.

– Хватит столько? – перебила меня продавщица, поглядывая на весы.

– Да, пожалуй.

– Тифлюнь, тифлюнь, – дергали за связки весенние птички, потом позвонили еще раз: тифлюнь, тифлюнь. Не думай, что это смс-ка с бесполезной рекламой. Открывай, это пришла весна. Все ручейки слез, суеты, эмоций, все стекалось так или иначе в Неву, как стекаются улицы, переулки, дворы, подворотни в Невский. Человечество, граждане, люди, людишки, мысли, помыслы, поступки, подвиги, все стекалось, в эту артерию, достаточно было выйти на набережную. Медленно, но туда же, меня тоже несло к Неве.

Весна – таяли даже самые замороженные. Таяли в Неву, это было заметно, стоило только опустить глаза. Отдохнуть от серого вещества лиц, интересы которых только начинали пробуждаться, лица которых едва-едва начинали примерять улыбку. Внизу бежали ручьи, толкая по воде случайные фантики, веточки, соломинки к планам, мечтам, победам. Вспомнилось детство, когда любой спичечный коробок становился фрегатом в бурных потоках весеннего половодья. Бежишь за ним до тех пор, пока он не врежется в гладь огромной глубокой лужи, в которую уже не полезешь, заругают. Прощай, мечта. Наблюдаешь ее с берега, пока не скроется, а ты побежишь за новой.

Я бросил неприкуренную сигарету в стремнину. Вода подхватила яхту и понесла за собой. Собака, быстро покончив с сосисками – она заглатывала их сразу по две, кинулась с лаем за моей мечтой. «Так можно и напугать», – не успела пророчески вильнуть хвостом мысль, как судно мое промокло окончательно и зацепилось за берег. «Напугал», – усмехнулся я, но тут же заметил, что пес летел отнюдь не за моей мечтой. У него была своя. Подружка ждала его метрах в пятидесяти и уже виляла хвостом. «Какая костлявая. Но, видимо, сахарная косточка, раз кобель ее так лобызал». Тут мой баркас снова сдвинулся с места и пошел к своему морю. Теперь это была уже груженая баржа. Кто ее так нагрузил? Когда? Мою мечту? Я только взглядом за ней. Чем дальше она, тем громче вокруг незнакомые голоса: