Я знаю, что мне нужно отослать ее прочь.

Однако я не хочу. И у нас контракт. Мне, в конце концов, нужно двести все до конца.

Но как только все закончится, мне больше нечего предложить ей. Я ничего не могу сделать для нее в том направлении, что ей нужно. Я могу направить ее, но она только больше привяжется. Это слишком эгоистично.

Она поджимает губы, беря один из пяти ошейников. Звенит браслет на запястье от Pandora, который я подарил ей на Новый год, когда она поднимает ошейник и прикладывает его к горлу.

Он самый тонкий из всех, выполненный из розового золота, и представляет собой две тонкие полоски металла, пересекающиеся в центре. Он будет великолепно смотреться на ней, как, впрочем, и все остальные.

По правде говоря, мне бы хотелось, чтобы она пожелала их все. Я хочу, чтобы ошейник находился постоянно на ее шее. Даже, когда она выходит из дома и находится рядом с людьми, которые не в курсе этого образа жизни. Вот почему четыре из них напоминают ювелирные изделия.

Пятый ошейник — традиционный, но кожа на нем нежно-розового цвета лепестков роз.

— Мне действительно нравится этот, — говорит Катя, когда поворачивается и демонстрирует мне ошейник. Она догадывается, что надеть его на нее должен я. Мои цепи должны быть размещены на ней по-моему, и сняты только мной.

— Хозяин? — негромко спрашивает Катя, пока я застегиваю ошейник на ее шее. — Могу ли я также носить цепочку?

— Конечно,— я рассеянно касаюсь тонкой цепочки, в очередной раз удовлетворен моими правами на нее. — Я жду.

Пока она играет со своим ошейником перед зеркалом, я вспоминаю прошлую ночь. Она попросила меня спать с ней, и когда я задал ей вопрос, было ли это связано с ее потерянным браслетом на щиколотке, она ответила, что нет. Она не просила утяжеленное одеяло, и последние три ночи спала, не просыпаясь.

Она хотела быть доступной для моих потребностей. И она призналась, что ей доставляет удовольствие, когда я держу ее спящую в своих объятиях.

Я также наслаждаюсь этим.

Я почти сказал «да», просто потому, что хотел чувствовать ее мягкое тело рядом со своим, пока мы спали. Я хотел находиться там на случай, если у нее будет еще один ночной кошмар. Но в ее глазах было кое-что еще, что заставило меня оттолкнуть ее.

Для нее все изменилось, я знаю, что изменилось. Когда она прикасается ко мне, целует меня, даже то, как она разговаривает со мной.

Катя чувствует себя непринужденно и доверяет мне. Она отдала мне контроль надо всем. Полностью.

— Как ты думаешь, я хороший Хозяин? — спрашиваю я Катю, мои пальцы дразнят ее внизу, прежде чем прижать ее спину к моей груди и положить подбородок на ее плечо. Ее бледно-голубые глаза находят мои в зеркале.

— Хороший. Я очень благодарна вам, — говорит она нежно, слегка поворачивая голову, чтобы потереться своей щекой об мою.

Я закрываю глаза, наслаждаясь ее теплом, ее искренностью, но празднование Нового года продолжает проигрывать в моей голове.

Когда она сказала мне, что боится. Катя имеет полное право бояться. Ее жизнь и ее цели не совпали с моими. Она знает это, но продолжает верить в меня, и наши долбанные отношения будут продолжаться так долго, как я позволю.

У меня осталось пять дней.

Я целую ее нежно в губы, ненавидя, как сильно я люблю нежность ее прикосновений и мягкие звуки ее вздохов.

Я не хочу прощаться с ней, но должен.

Я буду выполнять контракт в течение следующих нескольких дней, только потому, что я эгоист. Но я буду держать дистанцию. Я все упрощу для нее, как смогу. Я не хочу причинить ей боль, но я должен отпустить ее.

— Катя, что означает быть Хозяином?

— Это означает любить кого-то настолько сильно, что твоя жизнь вращается вокруг них. Что каждое действие производится с учетом их благополучия. Их счастье становится твоим. Их удовольствие — твое. Их жизнь — твоя. И, наоборот.

Любовь? Мне жаль, что я не могу сказать ей, что она ошибается. Но она не ошибается.

— Мое счастье – твое? — спрашиваю я ее.

Она смотрит мне в глаза и отвечает уверенно:

— Да, Хозяин.

Глава 28

Катя

Я присаживаюсь на корточки у стола Айзека, наблюдая за его работой на его ноутбуке. Я чувствую тепло его ноги и хочу прислониться к нему, но не делаю этого. Нахмурив брови, он печатает что-то важное, не обращая на меня ни малейшего внимания. Тем не менее, он все, о чем я могу думать. Я беспокоилась о нем. О нас.

В последнее время он был сам не свой, его слова и поступки слишком отдаленные, его глаза наполнены болью, как будто он что-то теряет. Я хочу помочь ему с тем, что беспокоит его. Как он помог мне. Но когда я пытаюсь заставить его открыться, он закрывается от меня. Всплеск эмоций грозит задушить меня, но я отталкиваю их. Ненавижу это.

Я изучаю его профиль, его точеный подборок и отросшую щетину, слушая щелкающие звуки клавиатуры, по которой бегают его пальцы. Я не знаю, что происходит, но что-то не так. Что-то изменилось. Я чувствую, словно он стал менее привязан ко мне.

Может, это из-за ошейника, — спрашиваю я себя, бессознательно поднося руки к шее, чтобы дотронуться до него. Мне нравится ошейник и это заявление прав на меня. Но с тех пор, как я надела его на себя, кажется, будто между нами выросла стена. Меня это бесит. Я хочу вернуться к тому, что у нас было. Я желаю пережить все, что его беспокоит. Мы можем пройти через это вместе. Все, что он должен сделать, это просто позволить помочь.

Я думаю, он специально дистанцируется от меня. Он знает, что наш контракт скоро закончится. Я постоянно напоминаю себе, что наши дни сочтены, и договор заканчивается. Но я не хочу, чтобы все закончилось. Если бы он хотел удержать меня, то я бы с удовольствием осталась. Мне плевать на деньги. Меня волнует все, что он сделал для меня. Я никогда бы не обрела эту внутреннюю силу без него. Я знаю, что не смогла. Я снова чувствую себя целостной. Я даже ощущаю себя неприкасаемой.

Я не хочу покидать его. Не могу произнести это вслух, возможно, не хочу признавать этого. Но я люблю его. Мне плевать, правильно это или нет. Мне необходимо дать ему повод удержать меня.

— Хозяин? – спрашиваю я.

Айзек перестает печатать, глядя на меня сверху вниз. Мое сердце замирает, кожу покалывает под взглядом этих зеленых глаз. Но не из-за интенсивности, которая была раньше. Он не смотрит на меня так больше. Его глаза полны печали.

— Да?

Разочарование накрывает меня из-за того, что он не использует мое имя питомца. Еще один признак того, что что-то не так. Но, возможно, я параноик и слишком мнительная. Хотя что-то подсказывает мне, что это не так.

— Что я могу сделать, чтобы порадовать вас? — спрашиваю я, сглатывая комок в горле, ненавидя стеснения в своей груди.

Айзек смотрит на меня, и я прикусываю щеку изнутри, все более ощущая, как будто что-то не так. Это так.

— Ты уже делаешь это, — отвечает он, нежно поглаживая мои волосы.

Обычно я бы чувствовала себя уверенно, но его слова делают меня более неспокойной. В них нет ни силы, ни страсти. Даже его ласки слабы.

Я облизываю губы, не желая напрямую обвинить его во лжи, но я знаю, так не должно продолжаться.

— Но я не чувствую, будто прямо сейчас радую вас. Я ощущаю, что … мне нужно делать больше, чтобы удовлетворить вас.

Айзек хмурится, его рука падает с моей головы и безжизненно повисает сбоку кресла.

— Тебе нет необходимости делать больше.

Его слова говорят одно, но я чувствую что-то еще совсем другое. Ощущается так, словно ледяное копье медленно пронзает мое сердце.

— Я не могу принять, что вы дарите мне столько удовольствия, в то время как я не даю ничего взамен.

Я знаю, что тебе больно. Я вижу это каждый день.

Айзек бросает на меня взгляд, который заставляет меня напрячься. Его глаза сужены, как будто подзадоривая продолжать ход моих мыслей. Но, по крайне мере, в них есть страсть.