Опять не то! Измочаленная половая тряпка выглядела лихим знаменем атакующего Семёновского полка, по сравнению с тем, что вышло из-под копирки. Виктор был в отчаянии!
Его жена Мария, видя эти мучения, предложила свою помощь в изготовлении эскизов. Но и она, помучившись несколько минут, благоразумно отошла в сторону. Следующим, кто попытался одолеть проблему, был сосед Василий Ситников. Он служил начальником поселкового отделения милиции и жил в этом же доме, только в соседней квартире. "За стенкой" - так было принято называть в посёлке такое соседство. Полковник милиции, ветеран Великой Отечественной войны. Серьёзный, одним словом, мужик.
За дело Василий Ситников принялся основательно. Принёс несколько книг о войне, с фотографиями. Даже свои фронтовые фото принёс (правду сказать, на этих фото он был без оружия, так как служил в СМЕРШе следователем). Затем посидел, посмотрел на все художества Виктора, и сходил в милицию, благо, что отделение располагалось через дорогу. Он принёс... Он принёс револьвер системы Наган и брошюры Артиллерийского Управления РККА. Серенькие такие книжки, в твёрдой обложке с коричневым переплётом, потёртые от частого использования, с пятнами ружейного масла. Каких только руководств не было! Руководство по устранению неисправностей и повреждений в 7,62-мм револьвере Наган, устройство и ремонт автоматов ППШ и ППС, пулемётов систем Дегтярёва и Горюнова...
Виктор, видя всё это богатство, встрепенулся!
- Дело, Василий Николаевич! Сейчас мы срисуем аккуратно! Или обведём карандашом револьвер... - вскричал он. И затих, как кляп в рот вогнали! Последовало долгое молчание, и он разразился: - Так ведь не было "Дегтяря" в Гражданскую! И ППШ не было, я их в Туле, пацаном, начал собирать на заводе, уже в войну! А Наган на памятник не пойдёт! Маленький он! Делать-то что? Что делать-то?!
Сосед, поняв свою промашку, попытался сам нарисовать карабин, что были у стрелков в Гражданскую войну. Он долго пыхтел, низко наклоняясь над листом и старательно слюнявя карандаш.... Но результат оказался ещё хуже, чем у Виктора. Он отодвинул локоть, и все посмотрели на рисунок... С листа на них смотрела палка колбасы с крючком снизу и кружком сверху...
- ...лядь! Стрелять проще, чем нарисовать, из чего! Никогда бы не подумал, что это такая... "мутота"! Мария извини, не удержался! - Василий Николаевич смущенно тер лоб, весь красный от напряжения и мокрый от пота.
Виктор обреченно махнул рукой.
- Опозорился я перед дедом. Как теперь ему рисовать-то? Пропала моя идея!
Жена и Василий Николаевич, как могли, успокаивали Виктора. Мол, если хороший художник, если он тракторы рисовал, и даже (!) драгу, то саблю и винтовку-то он изобразит. Буденовку, чтобы дед нарисовал, решили не предлагать - сложная вещь, да и куда её "примострячить"-то, на какой стороне памятника?
Рано утром, испытывая неловкость и стыд, Виктор поплёлся к памятнику.
Утренний туман полностью скрыл дома, улицу. Он был настолько плотным, что взору открывалась только часть дороги и черные ветки стоящих по сторонам, лиственниц - не было видно даже стволов этих деревьев. Звуки шагов поглощались серой стеной тумана, и Виктору казалось, что он идёт по вате.
Постепенно туман рассеивался. Из его отступающей серости медленно выдвигались, приобретая зелёный цвет, лиственницы опушки поляны, на которой расположился памятник. Желтая полоса дороги, которая, пересекая поляну, уходила в тайгу, стала видна четче.
У памятника, облокотившись на оградку и сгорбившись, стоял дед.
Виктор, как ему казалось, подходил к ожидавшему его деду, совершенно бесшумно. Он специально замедлил шаги, чтобы не потревожить замершего у памятника.
- Доброе утро, Виктор Михайлович, - дед говорил это, не оборачиваясь. - Давно вас слышу. А что шаги-то замедлили?
- У вас и слух, Матвеевич! Я сам себя не слышал, а вы-то как меня услышали?
- Это у меня сызмальства. Бог наградил таким слухом, вот и пользуюсь. Годов, видишь сколько, а не утерял ещё слух-то. - Матвеевич довольно улыбался. - А вы правы. В таком тумане не то, что шаги, - выстрелы будут еле слышны.
___________________________
В тумане выстрелы были еле слышны. Их звук напоминал равномерный треск хвороста в костре. Но различия в этом треске всё же были.
Капитан ясно различал равномерные, тупые стуки выстрелов винтовок-драгунок - это били пластуны. Им отвечал, и довольно резво, сухой кашель японских винтовок "Арисака" - это красные. Стрельба становилась частой - бой ожесточался. Судя по звуку, он перемещался в сторону тайги. Но этого нельзя было допустить, ни в коем случае! Красные могли уйти. И они уходили, вернее - организованно отходили, грамотно прикрывая друг друга и не растягиваясь в длинную цепь. Командовал ими кто-то очень толковый.
- Комиссар! Здесь ты, сволота! - капитан даже зажмурился...
Вслед красным, ныряя в траву и вспыхивая оттуда оранжевыми всполохами выстрелов, коротко двигались пластуны. Они не торопились. И было что-то жуткое в этой неторопливости. Это "что-то" заставляло черные фигурки красных всё чаще и чаще вспыхивать злыми точками выстрелов. Капитан знал ответ. Этим "что-то" была неизбежность... Смерть уже внимательно смотрела в ту, противоположную от пластунов, сторону.
Вскоре редкая цепочка красных поравнялась с левым углом сектора стрельбы пулемёта.
- Ну, Юра! Ну же!!!- резкими выдохами, на бегу, прокричал капитан.
Пулемёт молчал.
Цепь красных сжалась, полыхнула залпом_ и начала откатываться к подножью холма. За ним была тайга. Но это был уже середина сектора стрельбы пулемёта...
И он ударил! Ударил сдвоенным: ту-туп!
- Давай-давай! - капитан кричал и смеялся.
Ту-туп!
-Золото ты моё!
Ту-туп!
- Родной! Не подведи!
Длинные, голубые, как молнии, струи пламени из-под брёвен разметали цепь красных. Трассирующие пунктиры выстрелов пулемёта вонзались в черноту фигурок, ломали их стройность.
Два пунктира - фигурка замирала, сгибалась, падала...
Два пунктира - фигурка отлетала назад и исчезала в траве...
Два пунктира...
Одна фигурка поползла - два пунктира!
Два пунктира...
Красные поняли, что попали в засаду. За несколько секунд они потеряли пятерых! Это конец! И тут...
Из их рядов, длинными прыжками, к пулемёту кинулся человек в черном бушлате и бескозырке. Матрос! Он не бежал - летел! Обе его руки были подняты вверх, как будто он собирался сдаваться. В обеих его руках что-то белело!
- Гранаты! Берегись! - пластуны открыли ураганный огонь по бегущему.
Тщетно! Он летел, как заговоренный! Ленточки бескозырки матроса победными вымпелами трепетали за его спиной! Ещё прыжок и...
Р-р-рык! Длинная очередь пулемёта перерезала матроса пополам. С размаху он ткнулся лицом в камни, и, проехав по инерции метр, замер.
В руках убитого рванули заряды! Тело подбросило на месте, голова, оторванная взрывом, отлетела и, прокатившись вниз по склону, застряла в бочажке с ржавой водой, которая мгновенно окрасилась в бурый цвет. Бескозырка, рассеченная осколками, подлетела в воздух и упала на брёвна, показав надпись на истрепанных черных лентах. Там, блеклой позолотой, траурно, как на старом венке, проглядывалось имя корабля: "Гангутъ".
Короткое замешательство у подножия холма... И яростный залп ударил по пулемётному гнезду! Красные стреляли сериями, целясь в бойницу, под брёвна, откуда недавно било смертельное для них, пламя.
Пулемёт молчал.
И снова цепочка черных фигурок, огрызаясь огнём, начала обтекать подножье холма в направлении тайги.
-Цельсь в крайнего! Все разом! - просипел капитан.
Залповый огонь пластунов обездвижил, по очереди - одну за другой, ещё две фигурки.
Пулемёт молчал.
Ответный огонь красных был убийственно точным. Вскрикнул, схватившись за голову, унтер-офицер Скуратов. К нему кинулся поручик Бекетов. Но, через секунду, Саша Скуратов, уроженец Екатеринослава, начинающий поэт-романтик, умер.
