«Получили свое, – подумал Вилсон. – Пусть не думают, что этот лес им принадлежит».

– Убивать без жалости! – закричал он. – Пленных не брать!

Дротик был не только любимым оружием ускакавшего шимпанзе – это было его имя. Еще ребенком, едва научившись лазить по деревьям, он бесстрашно бросал себя с ветки на ветку и с дерева на дерево, так что имя «Дротик» нашло его так же неотвратимо, как дротик находит свою цель. И сейчас ему очень хотелось действительно лететь подобно дротику, а не просто скакать галопом на своей лошади – пусть даже быстрее, чем это когда-либо ему удавалось.

– Быстрее! – кричал он ей. – Быстрее!

Лошадь мчалась по лесу, пытаясь скрыться от воплей, выстрелов и взрывов у них за спиной, ее копыта стучали по лесной подстилке, вздымая вверх громадные клубы пыли. Она ловко петляла между деревьями и перепрыгивала через гнилые стволы упавших сосен и колючие кусты ежевики. Дротик сидел на лошади без седла, крепко вцепившись в поводья и постоянно подбадривая ее ударами ног по ребрам, хотя в этом явно не было необходимости – лошади, так же как и наезднику, очень хотелось избежать лютой смерти. Шимпанзе тоже хрипло дышал, почти на пределе своих легких, не в силах произнести ни звука. Он до сих пор не мог поверить, что люди так быстро нашли их. Вот он стоит на часах, рядом со своими товарищами, не ожидая никакой опасности, и вдруг – его товарищи мертвы, стена разрушена, и повсюду кровь, огонь, дым и смерть.

Нужно предупредить племя. Нужно предупредить Цезаря.

У него за спиной снова послышалось эхо выстрелов. Дротик стал молиться, чтобы его товарищи пришли в себя и наконец открыли ответный огонь. Ему казалось, что звуки битвы преследуют его, а не затихают, пока он галопом мчался прочь от места сражения. Могло ли случиться так, что началось отступление и выжившие обезьяны начали отстреливаться от безжалостного людского напора, пытаясь спастись?

Дротику хотелось так думать.

Его отчаянный визг смешивался со стуком лошадиных копыт. Дротик боялся, что никто не услышит его вовремя, но затем на его отчаянные вопли впереди откликнулся хор обезьяньего визга и гиканья, с каждым мгновением становившийся громче и громче.

«Да!»

Надежда вспыхнула у него в груди. Натянув поводья, он резко осадил лошадь. С ее вздымавшихся боков падали клочья пены. Она хотела вырваться, безуспешно пытаясь продолжить свой бег от смерти, и приседала на задние ноги. Дротик натянул поводья и сжал бока лошади ногами, чтобы она не сбросила его.

«Нет, – подумал он. – Подожди… подожди!»

Он пристально вгляделся в стоявшие перед ним деревья и воспрянул духом, когда ему навстречу с грохотом выехала группа вооруженных до зубов обезьян-солдат. Здесь были обезьяны самых разных подвидов, объединившиеся для защиты своей колонии, и их было много, как деревьев в лесу, из которого они выехали. Дротик был поражен тем, как быстро, в ответ на его вопли, собралась вся эта кавалерия. Цезарь хорошо готовил свои войска.

И тому были причины.

Дротик ухмыльнулся подкреплению. На его спине и плечах агрессивно топорщились густые черные волосы, отчего он выглядел больше и страшнее, чем был на самом деле. Он обнажил клыки. «Хватит отступать», – поклялся он про себя. Хватит бегать от людей. Учение Цезаря наполнило его гордостью и смелостью.

«Вместе обезьяны – сила».

Завизжав от ярости, он повернул лошадь в ту сторону, откуда прискакал. Потом взмахнул дротиком и указал им в сторону тех, кого он оставил перед лицом ружей и ярости врагов.

Все больше всадников-обезьян спускались с окрестных холмов и присоединялись к нему, направляясь вниз по покрытому лесом холму в направлении своего злейшего врага.

Люди начали эту битву, обезьяны ее закончат.

Битва на холме достигла решающей стадии. Пастор сражался плечом к плечу вместе с солдатами своего отряда против отступавших обезьян, которые сдавались совсем не так легко, как он надеялся. Ему раньше доводилось видеть сражения, но такие яростные – никогда. Обезьяны вели прицельный огонь по людям, которые преследовали обезьян с единственным желанием – уничтожить их всех до последней, несмотря на пули, стрелы и копья, летевшие в них со всех сторон. Мертвые тела, человеческие и обезьяньи, валялись по всему лесу, а стоны и завывания раненых с разных сражающихся сторон странным образом не отличались друг от друга. Паника начала овладевать Пастором, но дезертиром он никогда не был. Найдя укрытие за стволом гигантской секвойи, он раз за разом стрелял из своего арбалета, вынимая стрелы из колчана на бедре. Он попадал в цель чаще, чем промахивался, валя на землю одну обезьяну за другой. Потянувшись за очередной стрелой, он с ужасом обнаружил, что колчан пуст.

Как получилось, что они кончились так быстро?

Он начал лихорадочно оглядываться в поисках Рыжего, который вместе с другими носильщиками упал на землю, чтобы не попасть под огонь. Пастор заорал во всю глотку:

– Стрелы давай!

Рыжий помчался к нему на четвереньках, неся сумку с амуницией. Пастор быстро извлек из рюкзака снаряженный колчан, выбросил пустой. Кивнул головой горилле, благодаря за расторопность, и тут же заметил, что обезьяна смотрит мимо него на передние линии битвы, где отступавшие обезьяны падали, сраженные выстрелами из ружей и арбалетов. Гориллы, такие же, как Рыжий, валились замертво или умирали на склоне холма, орошая кровью зеленую растительность. Рыжий наблюдал за битвой холодными коричневыми глазами и с непроницаемым выражением лица, которое ни единым намеком не выдавало то, что творилось в его обезьяньем разуме.

«Что он чувствует? – подумал Пастор. – Винит себя за то, что предал своих? Или он рад быть на стороне победителя?»

Даже если это кровопролитие и тревожило Рыжего, его лицо ничего не выражало.

Пастор пристегнул новый колчан к бедру и осторожно выглянул из-за ствола дерева, готовый присоединиться к бою. Рыжий остался рядом с ним. Они сделали несколько шагов, как вдруг поразительное зрелище заставило их задрать головы вверх.

Две – нет, три спирали белого дыма прорезали воздух высоко над их головами. Конденсационные следы от падающих снарядов дугой прочертили холодное серое небо. Шмякнувшись на землю, снаряды покатились по ней в направлении Пастора и его товарищей, заливая все вокруг густым клубящимся дымом. Молодой солдат громко охнул, не понимая, что происходит, но уже догадываясь, что ничего хорошего в этом не было. Он бросил непонимающий взгляд на Рыжего, который, кажется, был так же удивлен и дезориентирован этим дымом.

«Какого черта?»

Зарядив арбалет и взяв его наизготовку, Пастор бесстрашно осмотрелся, но плотный лиловый дым смазал линии прицела и скрыл все цели. Он не мог выстрелить из арбалета, опасаясь, что попадет в человека вместо обезьяны.

А потом он услышал оглушительный стук копыт.

Множества лошадиных копыт.

«Вот дерьмо».

Рот Пастора внезапно пересох, как пустыня Мохаве, когда он вспомнил того шимпанзе, который недавно удрал от них.

«Да, это тебе не просто мартышка на лошади».

Обезьянья кавалерия прогрохотала вниз по склону, выскочив из леса чуть выше разрушенных укреплений. Всадники с пращами снова швырнули дымовые бомбы через головы отступавших обезьян, и вторая волна дымящихся ракет ударила в землю возле нападавших, вызывая смятение. Дротик, находившийся в первых рядах кавалеристов, с удовольствием заметил среди солдат явное удивление и замешательство. Этого было недостаточно, чтобы отомстить за смерть и кровопролитие, которые люди принесли в лес, но для начала это было неплохо. В памяти Дротика все еще всплывали лица друзей, и волосы на его загривке стояли дыбом от ярости.

«Мы только начинаем заставлять их платить, – подумал он. – Если им кажется, что когда-то они напугали обезьян…»

Всадники натолкнулись на волну спасавшихся бегством обезьян, пребывавших в совершенно плачевном виде. Дротик был поражен и раздосадован тем, как серьезно поредели ряды выживших и до какой степени многочисленны и страшны были их раны. Искалеченные и истекающие кровью обезьяны, многие из которых до конца своих дней будут носить следы от ран, полученных во время предательского нападения людей, сломя голову бежали прочь с места побоища. Вот раненый шимпанзе, вцепившийся в хромающую гориллу, которая с ног до головы покрыта множеством ожогов и ран. Еще одна обезьяна, прижимающая к груди сломанную руку и поэтому вынужденная ковылять на трех конечностях. Кривящийся от боли орангутанг, в боку у которого застряла арбалетная стрела; одна из его круглых щек разрезана в клочья. Обезьяны, способные двигаться, взбирались на деревья и стреляли оттуда в людей из ружей и луков. Дротик восхищался их отвагой и даже поблагодарил Провидение за то, что он привел кавалерию не слишком поздно.