Витя осторожно вскрыл конверт, письмо было отпечатано на машинке с очень мелким прыгающим шрифтом: «В доме, в подъезде под совой с подбитым глазом, второй этаж».

Ему стало нечем дышать на пыльно-кислом чердаке, он выбрался на балкон и беспомощно огляделся, как будто окружающее могло подсказать разгадку письма и странных стрел. Сердце стучало громко и часто. Это не «казаки-разбойники» и не «разведчики». Он прикоснулся к какой-то тайне, но только успел ее обнаружить, как потерял.

Витя присел на горячую покатость крыши. Волнение сменилось безразличием. Ему уже не хотелось воображать, как он поселится в мансарде, он глянул на скобы за углом — нужно как-то спускаться. А спуститься здесь может либо очень тренированный человек, либо взрослый, у которого ноги подлиннее и руки посильнее Витиных. Звать на помощь стыдно и скандала не миновать.

Он еще раз обошел чердак, обнаружил дверь, обитую жестью, налег на нее, и она, скрипя, стала медленно поддаваться. Он спустился по каменным стершимся ступеням во двор.

Вот так приключение! После него, надо сказать, еще скучнее показалось все вокруг. Он снова осмотрел дом. Что бы значило письмо? Но что бы оно не значило, по крайней мере был какой-то смысл в его прогулке, теперь смысл пропал и можно идти домой.

Опять неслись и ревели машины. У молочного магазина орал ребенок в коляске. А вот и каменный Вакх — рельеф в стене дома, фонтан: огромная пьяная рожа с кудрями, украшенными виноградной лозой. Когда-то изо рта у него бежала струйка в полукруглую чашу на земле. Этот фонтан на Витиной памяти никогда не работал, но всегда ему нравился. Когда Витя был маленьким, он звал Вакха «Дядя Камень».

И тут будто щелкнуло в голове. Это была еще не догадка, тень догадки, но Витя торопливо повернул обратно, миновал переулок, через детский садик выскочил в другой, еще квартал… Он держал ниточку тайны. А привела она Витю к большому серому дому, украшенному каменными рельефами. Над тремя подъездами — три совы. Он внимательно осмотрел их. У одной на глаз спускался какой-то черный подтек. Вот она — СОВА С ПОДБИТЫМ ГЛАЗОМ.

Витя взбежал на второй этаж. Две двери квартир и дверь лифта с решеткой. Наверно, тот, кому предназначалось письмо, знал, в какую дверь позвонить, и Витя упал духом — опять ниточка в руках ослабла, возможно, оборвалась.

Он еще раз изучил двери и кабину лифта, потом стены лестницы, ступени, окно. Присел на подоконник. Лестничная решетка была вычурная — фантастические стебли хвощей, скрученные листья папоротника. Какой-то силач-хулиган пытался раскрутить, расплести листья и стебли. Человек, наверно, из тех, кто кочергу сгибает, потому что Витя попробовал, ему узор решетки и пошевелить не удалось. Хвощи Витя тоже исследовал и только потом обратил внимание на старый раздавленный коробок между секций батареи. Открыл коробок, точно — записка! «У церкви, скамейка, где мы сидели после дня рождения С. Д.».

История становилась интереснее и загадочнее с каждым шагом. Только шагать уже было некуда. Мало ли в городе церквей? А если эти люди после дня рождения С. Д. уехали на Васильевский или на правый берег Невы? А может быть, они вообще были где-нибудь в Пушкине или в Петродворце? Но что же может находиться там, на скамейке возле церкви? Снова письмо? А куда ведет последнее письмо?

Он чувствовал себя Шерлоком Холмсом — прозорливым, спокойным, решительным. Нужно действовать методом дедукции, сказал он себе, дедукция и анализ. Ближайшая церковь — Владимирская, посетим ее. И он вскочил в автобус.

Что же все это значит: клад, ловушка, преступление, шпионаж? Может быть, сообщить в милицию? Но пока есть шанс самому раскрыть это дело, в милицию обращаться он не будет.

Возле Владимирского собора растекся сквер. Витя обследовал каждую скамейку вокруг и даже в церковной ограде, где на него косились сердитые старушки в черных платках. Не было ничего примечательного в скамейках, и Витя подумал, что возможно, тот, кому писали, должен встретить на скамейке определенного человека. Но сколько же времени сидит этот человек, если прошло уже часа три, как Витя нашел кирпичную стрелку и явно нетронутые письма?

Домой он тащился пешком, и вдруг в голову пришла простая мысль: ведь церковь не обязательно должна быть действующей. За мостом, на Каменном острове, тоже есть церковь, правда, теперь это спортзал, но здание-то церковное? До сих пор все знаки, которые он находил, были в одном районе, и церковь-спортзал расположена близко. Эта церковь, он понимал, будет его последней попыткой.

Сквозь листву пробивалась остроконечная колокольня, видны были терракотовые, как куртка у Вити, стены, стрельчатые окна. Церковь была красивая, недаром возле нее пристроилась пожилая художница с мольбертом.

Витя проверил все скамейки, из-под ножки одной вытащил новую записку и лихорадочно прочел: «Через чугун — на восток. Сядь на Дракона. Кресло тебе понравится. Опасайся людей в белом!»

Что такое — чугун? Что за кресло? Что за люди в белом? Но главное не это, поиски обрываются из-за ерунды: у Вити нет компаса, да он и не умеет управляться с ним. Окна на кухне явно выходят на восток — там солнце с раннего утра, но Витя никак не мог сообразить, как расположено окно и поставить его и скамейку у церкви на воображаемую прямую.

Потом Витя вспомнил, что у Альки есть какая-то грамота за соревнование по спортивному ориентированию. Придется вызвать Альку и все ему рассказать, размышлял он в поисках телефонной будки, одна голова — хорошо, две — лучше. Он долго не мог дозвониться по телефону, а когда дозвонился, выяснилось, что Алька ушел на теннис и придет не скоро.

Витя снова вернулся к церкви и сел на скамейку.

Пожилая художница тем временем оставила свой мольберт и села отдохнуть рядом с Витей. Она сняла полотняную шляпу с полями, пригладила рукой волосы.

— Красивая? — спросила художница, ей показалось, что Витя любуется церковью. Витя кивнул и одновременно пожал плечами.

— Необычная. — Он вспомнил, что эта церковь очень нравилась маме, мама говорила, что она готическая, а Витя в этом сомневался. — А вы не знаете, в каком стиле она построена? Разве она готическая? — спросил он. — У нас же не строили готических церквей? Готические церкви строили в западной Европе в средние века.

— А ты и про готику знаешь? — удивилась художница и посмотрела на него с интересом.

— Подумаешь, — польщенно сказал Витя, — я и про романский стиль знаю. — Он хотел было сказать, что проходил это в школе, по истории, но раздумал.

— Очень хорошо! — радостно отозвалась художница. — Очень приятно, когда молодые люди интересуются историей и искусством. А церковь построена в конце восемнадцатого века. Когда Пушкин ехал на дуэль, на Черную речку, он видел эту церковь. И в ней, в самом деле, использованы приемы готики. В книгах называют это по-разному — псевдоготикой или лжеготикой, но мне такие названия не нравятся. Эта постройка прекрасна! А в прекрасном не может быть лжи! — Она задумалась и нерешительно добавила: — Я имею в виду природу и искусство…

«Лжеготика», — повторил про себя Витя, нужно будет рассказать маме.

— Ты, наверно, не обратил внимание, церковь эта связана с парком и дворцом. — Широким жестом художница обвела парк за решеткой, где колыхалось зеленое облако листвы, которое Витя разглядывал с крыши. — Она замыкает комплекс на западе…

— А откуда вы знаете, где запад? — встрепенулся Витя.

— Знаешь, что такое алтарь?

Витя снова пожал плечами, но на сей раз очень нетерпеливо, ему казалось, что художница удаляется от темы.

— Если ты заходил в церковь, то видел прямо перед входом иконостас. За ним — алтарь. А снаружи алтарное помещение называют абсидой, она выделяется. Абсида всегда на востоке, а колокольня — на западе. Так строили.

— Спасибо вам огромное-преогромное! — на ходу крикнул Витя, а озадаченная художница осталась на скамейке.

Витя уже провел воображаемую прямую от скамейки на восток. Она вела к огромным запертым воротам парковой решетки. Вот и ЧУГУН. Ворота и решетка были очень высоки, но у Невки решетка кончалась. В воду метра на три спускалась загородка, по ней можно было пройти над водой, и, завернув, выйти со стороны парка.