Причём малыш не просто верит в окружающие его фантомы и видения – он находится среди них, воспринимает их как настоящие, подлинные, всамделишные. Потому и разрушить эти стены, развеять эти грёзы, переубедить ребёнка в реальности волшебства и превращений решительно невозможно. Равно как и не нуждаются в подтверждениях колдовство и чудо. Рациональные аргументы бессильны и бессмысленны в иррациональном мире.

«…Мы рассмотрели отпечатавшиеся на снегу следы мужских сапог, которые вели к реке. По внимательном их исследовании было единогласно решено, что это следы того волшебника, который ночью вышел из реки и поселился в нашем замке. Это было так ясно, что никому и в голову не пришла самая простая мысль, именно, что волшебник ходил к реке за водой. Почему неизвестное существо, поселившееся в пустой бане, непременно волшебник, а не просто человек, – тоже было ясно, как день, и не требовало доказательств».

(Д. Н. Мамин-Сибиряк «Волшебник»)

И когда маленькие дети капризничают или шалят, они тоже находятся не «здесь и сейчас» (например, в кроватке или за обеденным столом), а, возможно, где-то очень далеко либо совсем в другом измерении (скажем, в пещере с сокровищами или на другой планете). В такие моменты ребёнок преодолевает невероятные препятствия, совершает великие подвиги и открытия, решает задачи вселенского масштаба. Отсюда, кстати, и мотив героического детства в мифологии многих народов мира[27].

Вот, например, каким невероятным и захватывающим приключением может быть банальное поедание клюквенного киселя.

«Это была история тяжёлой и героической борьбы кучки русских с огромной армией турок. Русские (ложка) врезываются в самую гущу турок, пробиваются до другого конца, – но сейчас же за их спиною враги смыкаются. Русские повернули опять в самую гущу. Долго тянется бой. Всё жиже становится красная гуща врагов, всё ленивее смыкается за кучкой героев. Наконец силы её истощились. Русские проносятся из конца в конец, – за ними остаются широкие белые полосы, и они уже не смыкаются. И уже русские шарят по всей долине, и захватывают, и беспощадно уничтожают жалкие остатки турок…»

(Викентий Вересаев «В юные годы»)

При этом дети с цирковой ловкостью, поистине виртуозной сноровкой умудряются управлять взрослыми. Им ничего не стоит дотянуться до нас из своего «прекрасного далёка» и заварить кашу погуще той, что стряпали незадачливые герои Николая Носова! Посмотрим, как это воплощается в литературных образах и сюжетах.

В детских произведениях очень интересен повторяющийся (т. н. бродячий) мотив «принуждения к непослушанию» с помощью вымышленного персонажа – сверхъестественного существа, которое заставляет ребёнка плохо себя вести, не подчиняться родителям, совершать дурные поступки.

С одной стороны, это отличный товарищ по играм, неутомимый изобретатель всяческих проказ, друг-компаньон, с которым не скучно, которому можно доверить самый страшный секрет, поделиться тем, чего никогда не расскажешь взрослым. С другой стороны, это лукавый искуситель и коварный подстрекатель, который ссорит ребят между собой и со старшими, лишает воли и самостоятельности, ставит в неловкое или опасное положение, а в самый острый момент прикидывается невинным либо вовсе исчезает. Но ненадолго, лишь на какое-то время – чтобы потом непременно вернуться и начать всё заново…

Одно из первых появлений такого персонажа в русской детской литературе – мистическая история Владимира Одоевского «Игоша». К маленькому мальчику приходит непонятное существо без ручек-ножек, безобразничает от его имени, а нянюшка с папенькой думают, будто это проделки самого малыша.

В современной детской прозе самым известным персонажем подобного рода можно назвать, наверное, всё того же Карлсона, который живёт на крыше и прилетает к Малышу, чтобы вместе бедокурить и издеваться над грозной, но недалёкой гувернанткой фрекен Бок.

Отечественные авторы тоже неравнодушны к такому герою. Так, в сказке Софьи Прокофьевой «Упрямая морковка» к Зайке приходят два братца, Капризик и Зловредик, и подговаривают его не слушаться маму. «Что она тебе ни скажет – ты ей сразу в ответ: „Ещё чего! Отстань! Не хочу, не желаю!“»

В повести Владимира Воробьёва «Капризка – вождь ничевоков» действует «маленький человечек ростом с кошку», с грязными ручками и личиком, в надетых задом наперёд штанишках. Он постоянно подбивает маленького Павлика нарушать дисциплину и порядок: «Скажи: не хочу!.. Скажи: не буду одеваться… Плачь, плачь, дрыгай руками, дрыгай ногами. Увидишь, как здорово получится!..»

В книгах Тамары Крюковой «Алле-оп! или Тайна Чёрного ящика», «Дом вверх дном» этот персонаж называется «плутыш» и носит имя Тришка. Внешне это маленькое, беленькое и пушистое существо, с мохнатой кисточкой на хвосте, похожее «сразу на котёнка, обезьянку и озорного человечка». Из-за дружбы с Тришкой у девочки Агаты ни дня не проходит без озорства и нареканий от взрослых, которые не перестают дивиться и ужасаться её проделкам. Не мудрено, ведь они не могут видеть плутыша и даже не подозревают о его существовании…

Важная особенность поведения подобных существ – отсутствие меры. Они готовы творить безобразия с Прометеевой дерзостью, производительностью стахановца и энергией батарейки «Энерджайзерс». Действительно, очень многие детские проступки совершаются в состоянии сильного возбуждения и даже неистовства. При этом представление баловника об окружающей действительности расширяется до космических, поистине вселенских масштабов. «Я ширюсь! – так сказал бы младенец» (Андрей Белый).

Ребёнок стремится вовлечь в озорство множество участников, но не способен вовремя остановиться, дать себе внутреннюю команду «стоп». Его захватывает вихрь чувств и страстей, его кипучая энергия требует выхода. Он упоён своей затеей, он полностью поглощён своим занятием, будь то банальное обдирание обоев или экстремальные прыжки по крыше сарая. И многие свои «злодеяния» (на взрослом языке) или «великие подвиги» (в переводе на детский) он творит в блаженном беспамятстве – забывая о времени и месте, обо всех папы-маминых наставлениях и запретах.

Такому состоянию – отчаянной резвости, бесшабашности, необузданности, азарта – более всего соответствует разговорное определение войти в раж. Интересно, что слово «раж» происходит от лат. rabiēs – «бешенство». Сравним также: безум – диалектное название беспокойного и озорного ребёнка. И правда, озорство подчас очень похоже на кратковременное помешательство, на изменённое сознание: войти в раж – как войти в сон, в гипноз, в медитативный транс.

Точно так же не случайно буйным называют и душевнобольного, и расшалившегося малыша. А глагол шалить предположительно имеет родство с глаголом шалеть – то есть беситься, сходить с ума.

Причём очень показательно и одновременно поучительно: в одном ряду с этими словами стоят такие понятия, как исступление, неистовство, ярость. Очевидна прямая причинно-следственная связь: перевозбуждение, нервная горячка, накал (любых!) эмоций – верный путь к агрессии. От беззлобной шалости до злостного озорства – полшажка!

А ещё такому поведению соответствует специальное философское понятие хюбрис (гибрис), которое происходит от греч. ubris – «необузданность, невоздержанность, бесчинство». В античности оно обозначало персонифицированное свойство характера человека, а в современных социальных практиках используется для определения стихийных и неконтролируемых процессов. Тут же снова вспомним обожаемых ребятнёй «дурака» и «дуру»: это слово восходит к древнегреч. θοῦρος – «стремительный, напористый».