Борис Екимов

ВОЗЛЕ СТЫЛОЙ ВОДЫ

Приметный, с желтым кузовом "газик" районной рыбоохраны катил от райцентра по замерзшему Дону, шершавому белесому льду его. Катил и катил, неторопливо, но без остановок, другой уже час. Незачем было останавливаться.

С самого утра по Дону мело. Тянула низовая кура. Лениво, волна за волной, тащились белесые дымы поземки. Под черными ярами правого берега было тихо, на левом, луговом, - вьюжило; по льду замерзшей широкой реки дуло, словно в трубе, несло старый крупитчатый снег.

По стеклам машины скребло, шуршало. На воле лицо сразу начинало гореть, и глазам было больно от снежного чичера.

И, конечно, людей на льду не было. Лишь возле Калача сидели несколько рыбаков, прячась в жесткие брезентовые плащи с куколем да целлофановые мешки. А дальше, в долгом пути, - вовсе никого. В устье речки Кумовки обычно толокся народ городской, с электрички. Нынче - пусто. Возле Пятиизбянской - тоже никого.

Неторопливо ехали и ехали, пробираясь к конечной цели - к хутору Рычковскому, что на Цимле. Там ждали их. Но по дороге, службу неся, нужно было ухватить каких-нибудь рыбаков - нарушителей правил подледного лова. Обычно с этим было просто: крючков больше положенного, снасть не та. Но нынче километр за километром тянулся пустынный замерзший Дон. Кое-где ледовая дорога была обозначена вешками, обходя места опасные - полыньи да майны на быстром течении. Чернели, обдутые ветром, береговые обрывистые холмы. Луговая сторона тонула в снежной замяти. Дымила поземка. Секло по стеклам машины. Шуршало по фанерному ее верху. В кабине было тепло, даже жарко. Сидели там двое: шофер и инспектор рыбоохраны, похожие друг на друга, крепкие, круглолицые мужики, в теплых тяжелых полушубках.

- Никого... - со вздохом сказал шофер. - Собаку хозяин не выгонит по такой погоде... Надо бы хоть пару квитанций выписать. А то опять начнется: ездите... - передразнил он начальника рыбинспекции. - Бензин жгете... Бьете машину... Свои делишки...

- Надо бы, - согласился спутник. - Придется на Цимле погонять. Там из города едут.

- Нежелательно, - ответил шофер. - Подвижка была. Трещины. Перемело. Залезешь и не вылезешь.

Так и катили. И уже близок был железнодорожный мост через Дон, за ним просторная Цимла, водохранилище, и хутор на берегу - конечная цель пути.

Справа, у берега, увидели темную на заснеженном льду фигуру человека.

- Поворачивай, сетку поднимает.

- Да это же Сашка, - сказал шофер.

- Ну и ладно. Квитанцию выпишем.

- Да он же - дурак, бич. А сетка - смех один.

- Выпишем для отмазки. Чем искать кого-нибудь.

Шофер пожал плечами и, свернув, подъехал к сидящему на корточках человеку, который и впрямь выбирал из проруби рыболовную сеть, выпутывая и бросая рядом рыбешку. Это был Сашка. С приехавшими он поздоровался, поднимаясь и вежливо кланяясь:

- Здравствуйте.

- Здорово, здорово... Как рыбалишь?

- Плохо, - ответил Сашка и стал выбирать последние метры невеликой сетчонки, местами рваной, местами связанной узлами.

Поймал он и вправду немного: пяток подлещиков, двух красноперок и увесистого толстоспинного рыбца. На белом снегу только что поднятая из воды рыба нежно розовела.

- Почему закон нарушаешь? - строго спросил инспектор. - Кто разрешил сетью ловить? Браконьерствуешь.

Сашка слушал приезжих и, конечно, не понимал ничего. Он был бездомным придурком: резиновые сапоги, заношенная телогрейка, худое, темное от мороза и ветра лицо. Он жил здесь в убогой землянке, на берегу, вдали от людей. На ближнем хуторе знали о нем.

- Сеть изымаем. Какие еще есть запретные снасти? Пошли проверим.

Инспектор, а за ним - шофер зашагали по набитой тропке к берегу, к землянке под обрывом. Они прежде ее видели лишь издали. Теперь шли к ней, с удовольствием разминаясь и продыхиваясь после долгой езды и прокуренной душной кабины. Бедный Сашка тащился позади незваных гостей, удивляясь, взмахивая руками, что-то бормоча.

Землянка пряталась в обрыве холма, на выходе балки. Устроили ее когда-то шахтеры с Украины, обычно отдыхавшие в этих краях при воде и рыбе. Устроили для жилья летнего. Снаружи в обрыве была видна лишь горбылевая дверь, кое-как обитая толем, да торчала из земли труба.

Любопытствуя, инспектор открыл дверь, чиркнул спичкой и позвал товарища: "Погляди... Во зверье как живет..." Но тот отмахнулся. И вправду, чего было смотреть: земляные закопченные стены, железная печурка, дощатый топчан да стол. Била в нос кислая вонь нечистого жилья, сажи, дыма.

А Сашка стоял рядом, все так же что-то бормоча себе под нос и взмахивая руками. Рядом с крепкими, щекастыми мужиками в полушубках, шапках да валенках Сашка гляделся какой-то птицей-заморышем: вязаная шапочка на голове, хлопающие по тощим икрам резиновые сапоги, на худом, обрезанном лице лишь сизый нос да больные воспаленные глаза.

- Рыбка плохо ловится... - бормотал он. - Холодно...

И впрямь было холодно на ветру.

- Составляем акт, рыбка... - оборвал его инспектор. - Изымаем орудия лова.

Возвратились к машине, к проруби, к сетке, которая уже обмерзла под ветром на льду. Ее отодрали комом и бросили в кузов. Туда же - пешню. Составили акт и сунули Сашке под нос:

- Читай и расписывайся. Не хочешь? От подписи отказался.

С тем гости и укатили, оставив на льду бормочущего Сашку. Теперь их дорога была коротка: перед мостом объехали припорошенную снегом майну, с ледостава обозначенную пучками желтого чакана, нырнули под мост. Вдали виден был хутор, где ждали их. Машина, словно сама собой, побежала скорей.

Сашка же постоял на льду, глядя вослед уходящей машине, все так же бормоча и взмахивая руками. Потом он вернулся к землянке, колом подпер дверь и заспешил вдоль берега, к разъезду, к хутору, к рыбакам - единственным людям, которые знали его и жалели.

Сашка появился на разъезде ранней осенью. Сейчас по свету бродит людей немало: одних война да горе тронули с места, другие - всякая пьянь да рвань, почуяв волю, полезли наружу. Так что бродягами никого не удивишь, ни в городе, ни в селе.

Объявился Сашка еще по теплу. По хутору он не шлялся, глаза никому не мозолил, с первого же дня прибившись к рыбакам. Хутор стоял на берегу просторного водохранилища. Сюда, в места рыбные, наезжали колхозные рыбаки с верховьев Дона, с Иловли да Калача. Возле них кружился всякий народ. Помогали невод тянуть да с сетями управляться, за труд получая кров, харчи, а главное пойло. Такой народ появлялся и пропадал. К этому привыкли.

Прибыл Сашка неизвестно откуда. Еще нестарый. На лицо - темный, словно чугун. Непьющий. Но явно с дурью, не в себе человек. Появился он в тюбетейке, рубашке и кедах на босу ногу. Пристроился к рыбакам. Его приодели: нашлась старая телогрейка, резиновые сапоги. Стал он жить, старательно рыбакам помогая. А потом исчез. Но его видели порой у хуторского магазина, где он менял рыбу на хлеб. И уходил к Скитам. Было такое место вверх по течению: обрывистые холмы, меж них - лесистые балки. Там он устроился в землянке, летнем приюте отпускников-горожан. Помаленьку рыбу ловил, кормился ею, никого не трогал. Ударили холода. А он так и жил в своей норе. Больной человек, дурак - какой с него спрос. Никому не мешает, и слава Богу.

Порой он навещал рыбаков. Они его привечали. Ведь страх было глядеть, как он в дырявых резиновых сапогах, считай на босу ногу, среди зимы бедует. В портянки его одели, в носки, оставляли жить. Дары он принимал, но уходил к себе.

И теперь, когда его обидели, куда было податься? Лишь к рыбакам. И Сашка заспешил к ним вдоль берега, отмеряя привычный путь от холмистых Скитов, чье название восходило ко временам давним, монастырским, - от Скитов к хутору.

Рыбаки квартировали в казенном доме железнодорожного обходчика, над самой водой. Они только что пришли со льда, от сетей, еще не сняв клеенчатые оранжевые робы. В санях была рыба, и Сашку встретили весело: