– Ну, тогда ладно… – начал он. – Как я уже говорил, мимо этого дома я часто ходил еще мальчишкой – специально делал крюк, чтобы оказаться поблизости от него. Я вырос на Эннансиэйшн-стрит – это в шести кварталах отсюда, у реки. В саду возле особняка я часто видел одного человека, того самого, который был там и вчера вечером. Помните, я спросил вас, видели ли вы его? Так вот, вчера я видел его дважды: возле забора и потом чуть поодаль, в саду. Что тут за чертовщина, не знаю, но будь я проклят, если на этот раз он не выглядел точно так же, как в дни моего детства. А мне было всего четыре года, когда я увидел этого типа впервые. В шесть лет я встретил его в церкви.

– Вы видели его в церкви?

И снова Майклу показалось, что, слушая, Лайтнер буквально ест его глазами.

– Да, это случилось в Рождество, в церкви Святого Альфонса. Встречу с ним я запомнил навсегда, потому что он стоял не где-нибудь, а в святая святых… Вы понимаете, что я имею в виду? У алтарных перил установили ясли с младенцем Иисусом, а он стоял чуть сзади и сбоку, на ступенях алтаря.

Лайтнер кивнул.

– Вы не сомневаетесь в том, что это был именно он?

Майкл засмеялся.

– Учитывая, из какого квартала я родом, совершенно не сомневаюсь. А если говорить серьезно… Да, это был один и тот же человек. Была еще одна встреча… Я почти уверен, просто многие годы как-то не задумывался об этом. Однажды я увидел его на концерте. Сам концерт я запомнил навсегда, ибо тогда выступал Исаак Стерн. Я впервые услышал музыку не по радио, а со сцены. Так вот, среди публики я заметил все того же странного незнакомца. И он смотрел прямо на меня…

Майкл замолчал. Он вдруг вновь окунулся в атмосферу того давнего незабываемого вечера. Непрошеные воспоминания о грустном и противоречивом периоде его жизни разбередили душу, и он тряхнул головой, словно сбрасывая и отгоняя их от себя. Майкл не сомневался, что Лайтнер снова читает его мысли.

– Когда вы расстроены, они лишаются ясности, – мягко заметил Лайтнер. – Но все, о чем вы рассказываете, очень важно, мистер Карри.

– Без вас знаю! Все это связано с тем, что я видел, когда утонул. Я пришел к такому убеждению, снова и снова перебирая в памяти события тех лет, поскольку после случившегося со мной не мог сосредоточиться ни на чем другом. Понимаете, я просыпался и видел перед собой этот дом – и каждый раз в голове была только одна мысль: «Я должен туда вернуться». Роуан Мэйфейр назвала это навязчивой идеей.

– Значит, вы и ей рассказали…

Майкл кивнул и допил пиво.

– Рассказал, и очень подробно. Она терпеливо слушала, но не могла понять. Хотя одно ее замечание показалось мне очень дельным. Роуан сказала, что все это слишком разумно и определенно, слишком конкретно, чтобы смахивать на обычную патологию. Мне думается, ее слова отнюдь не лишены смысла.

– Прошу вас набраться еще немного терпения, – сказал Лайтнер. – Пожалуйста, постарайтесь припомнить какие-нибудь подробности вашего видения, быть может, мелкие детали… Вы говорили, что они не полностью стерлись из вашей памяти.

Майкл проникался все большим и большим доверием к этому человеку. Возможно, манеру поведения Лайтнера следовало бы назвать авторитарной, но он обладал даром повелевать в мягкой форме. И никто еще не расспрашивал Майкла о видениях так серьезно и заинтересованно, даже Роуан.

Исходившие от англичанина понимание и сочувствие обезоруживали.

– Вы правы, – поспешно произнес Лайтнер. – Поверьте, моя совершенно искренняя симпатия к вам вызвана не только произошедшим с вами печальным инцидентом, но и тем, что вы неколебимо верите в истинность случившегося. Прошу вас, расскажите мне о видении.

Майкл коротко описал ему черноволосую женщину, драгоценный камень, связанный с нею, и неясный образ (или идею?) некоего входа… или портала…

– Не входной двери, нет. Но этот вход имеет какое-то отношение к дому.

Было еще какое-то число, которое напрочь вылетело у него из головы. Нет, не номер дома. Число было совсем коротким, состоящим всего из двух цифр; тем не менее оно имело громадное значение. И разумеется, цель. Цель стала его спасением, она обусловила его возвращение. Правда, Майкл четко помнил, что у него был шанс отказаться.

– Мне не верится, что они дали бы мне умереть, если бы я отказался. Они предоставили мне выбор во всем. Я предпочел вернуться и выполнить порученную мне миссию. Открывая глаза, я твердо знал, что должен осуществить какую-то чертовски важную задачу.

Лайтнер выглядел совершенно ошеломленным и даже не пытался скрыть свое изумление.

– Вы помните еще что-нибудь?

– Нет. Иногда мне кажется, что я вот-вот вспомню все. Однако каждый раз образы быстро ускользают, не успев проясниться. О старом доме я вспомнил только почти через сутки после случившегося. Нет, наверное, даже чуть позже. И тут же у меня возникло ощущение взаимосвязи между ним и видением. То же ощущение появилось у меня вчера вечером. Я оказался там, где следовало оказаться, чтобы найти ответы на все вопросы, но я по-прежнему не могу вспомнить! Это просто сводит меня с ума.

– Охотно верю, – негромко отозвался Лайтнер, до сих пор не сумевший оправиться от удивления, точнее, от полного замешательства, вызванного рассказом Майкла. – Позвольте мне высказать предположение, – добавил он: – Не могло ли случиться так, что, когда вы пришли в себя на палубе яхты и коснулись руки Роуан, образ этого дома перешел от нее к вам?

– Я бы не исключил такую версию, если бы… если бы не одно весьма важное «но». Роуан понятия не имеет о старом особняке в Новом Орлеане, как, впрочем, и о самом городе. Она не знает никого из членов своей семьи, кроме приемной матери, которая умерла в прошлом году.

Похоже, Лайтнер просто ушам своим не верил.

Майкл понял, что чрезмерно увлекся. Ему было приятно беседовать с Лайтнером, но разговор зашел слишком уж далеко. Майкл решил повернуть его в иное русло:

– Знаете что, мистер Лайтнер, теперь ваша очередь рассказывать. Прежде всего, откуда вы знаете Роуан? Когда она приехала за мной в прошлую пятницу и заметила вас, то упомянула, что, как будто, видит вас не впервые. Пожалуйста, будьте откровенны со мной. При чем тут Роуан? Что и откуда вам о ней известно?

– Я непременно все расскажу вам, – с неизменно присущей ему учтивостью ответил Лайтнер. – Но позвольте спросить: уверены ли вы, что Роуан никогда не видела этот дом – хотя бы на фотографиях?

– Уверен. Мы говорили с ней об этом. Она родилась в Новом Орлеане…

– Да, это правда…

– Но ее увезли из города в тот же день. Впоследствии приемная мать заставила ее подписать некую бумагу – обещание, что Роуан никогда не вернется сюда. Я спрашивал, попадались ли ей на глаза какие-либо снимки или рисунки с видами Нового Орлеана. И ответ был отрицательным. После смерти приемной матери Роуан не удалось отыскать ни малейших сведений о здешних родственниках. Неужели вы не понимаете? Образ дома исходил не от Роуан! Но во что-то связанное с этим домом Роуан втянута точно так же, как и я.

– Что вы хотите этим сказать?

Майкла удивил вопрос Лайтнера.

– Я хочу сказать, что их выбор обусловлен всей моей жизнью – всем тем, что со мной когда-либо происходило, тем, кто я и что я, и тем, что мое детство прошло именно здесь, в Новом Орлеане… Неужели вам еще не ясно, что все это взаимосвязано? Однако центром событий являюсь не я. Возможно, центр событий – Роуан… Извините, я должен сейчас же ей позвонить и сообщить, что дом, о котором мы столько говорили, на самом деле дом ее матери.

– Прошу вас, Майкл, не делайте этого.

– Что?!!

– Майкл, пожалуйста, сядьте.

– Да о чем вы говорите? Вы что, не понимаете, это же уму непостижимо! Дом принадлежит семье Роуан, а она ничего не знает о своей семье. Не знает даже имени своей матери.

– Я не хочу, чтобы вы ей звонили! – В голосе Лайтнера неожиданно прозвучали твердые нотки. – Прошу вас не забывать, что я еще не выполнил свою часть сделки. Вы еще не слышали моего рассказа.