Литмир - Электронная Библиотека

– Ну, так что насчет Анохиной? Давай поспорим, что ты ее не ебал?

– Зачем мне с тобой спорить?

– Значит, пиздишь.

– Нет.

– Ладно, кончай приебываться, – говорю я. Не хватало еще, чтобы они тут драку устроили. – Ебал, не ебал – тебе какая разница?

Наталья, учиха по рус-лит, злится с самого начала урока.

– Наверное, муж недоебал, – шепчет мне Бык.

– Ну, ты бы помог, – отвечаю я.

Про нее много разговоров насчет этого. Она еще молодая по сравнению с остальными – лет 27 или 28, не больше. Что у нее за муж, конечно, никто не знает. А злая она почти всегда. Ненавидит нашу школу и всех нас. Постоянно орет на нас: «Что вы за идиоты такие, что за дебилы? Пролетарии недоделанные, вот что значит рабочий район. Одно скотовье».

Она вызывает Куню, который уже недели две, как выписался из больницы. Он выходит к доске в своем грязном костюме, с немытыми ушами и торчащими на голове «петухами».

– Ну, что ты нам сегодня расскажешь интересного и глубокомысленного о проблеме героя в «Евгении Онегине»? – спрашивает Наталья.

Класс смеется. Куня морщит подбородок, как будто сейчас заплачет, потом поворачивается к классу жопой и несколько раз громко пердит.

– Вот вам, вот вам! – кричит он и выбегает за дверь.

Все хохочут, Наталья зажимает нос и тоже хохочет.

– Я думала, такое только в анекдотах бывает, – говорит она. – Ладно, продолжаем урок. Шмаров – к доске.

– Давайте Куню завафлим сегодня, – предлагает Вэк перед физкультурой. Мы только что пришли в раздевалку.

– Что, по-настоящему? – Бык тупо смотрит на него.

– Ну, а хули? Смотреть на него? Он же чмо, самый последний.

– Таких лучше вообще не трогать, – говорит Бык.

– А ты не защищай, не надо. Решили дать ему за щеку, значит дадим.

Вэк выходит из раздевалки в предбанник. Куня уже снял штаны и пиджак и остался в своем спортивном костюме. Штаны заправлены в носки, и носки натянуты почти до колена. Кеды он, наверное, забыл дома, потому что остался в своих рваных тапках.

Вэк хватает его за плечи и тащит в раздевалку. Куня цепляется за батарею. Подскакивает Быра и бьет Куню кулаком в живот. Вдвоем они втаскивают его в раздевалку и закрывают дверь.

– Ты что, по правде хочешь? – спрашивает Клок. – Думаешь, он у тебя будет сосать?

– Не будет – заставим! – Вэк ржет. Они с Бырой сажают Куню на скамейку, Клок хватает его за ноги, а Вэк начал расстегивать свои штаны.

– Кощей! На шухер! – кричит Клок. Обычно на шухер ставят Куню, но раз он «занят», приходится идти Кощею. Он с недовольной рожей выходит в «предбанник».

Кроме нас, в раздевалке еще несколько пацанов – Егоров и «примерные», но они переодеваются и в нашу сторону не смотрят, чтобы, если что, сказать, что ничего не видели.

Вэк вынимает хуй и подносит к губам Куни. Тот хочет отвернуться, но Быра дает ему по челюсти.

– Будешь сосать? – спрашивает Вэк.

Куня мотает головой. Быра еще раз бьет его в челюсть.

– Тогда обоссы его хотя бы, – говорит Клок.

Вэк улыбается, и из его хуя начинает литься струя мочи – прямо на голову Куни. Клок с Бырой отскакивают, чтобы не попало на них. Куню теперь никто не держит, и он выскакивает из раздевалки. Вэк подтягивает штаны.

– Жалко, что не взял.

Следующий раз я его... это... Хорошо? – спрашивает Быра.

Никто ему не отвечает.

Воскресенье. Я сижу дома и от нечего делать смотрю со своими какую-то ерунду по телевизору. В дверь звонят, и я иду открыть. Это Бык с Вэком, оба пьяные.

– Привет, мы бухло принесли.

Я закрываю за собой дверь и выхожу на лестничную площадку.

– Вы что, ебанулись? Сегодня же воскресенье, у меня все дома.

– А-а, – недовольно бурчит Бык.

– Хуй на, – говорит Вэк. – Ты же говорил – у него свободная хаза.

– Ну, я думал...

– Ладно, вынеси хоть пожрать. А сигареты есть?

– Нету.

– Ну, тогда хоть спичек и газету.

– Ладно.

Я возвращаюсь в квартиру.

– Кто это? – спрашивает мама.

– Это ко мне.

– Так впусти своих друзей, что они будут под дверью стоять?

– А куда я их впущу, на кухню, что ли?

– А хоть и на кухню.

Я отрезаю на кухне немного хлеба и сыра, беру с табуретки старую газету, потом коробок спичек с полки и незаметно прохожу через комнату.

– Что это ты взял? – спрашивает мама.

– Так, ничего.

Выхожу на площадку. Бык ссыт, повернувшись к перилам. Его струя льется на нижние площадки.

– Ты что, охуел? – говорю я. – А если соседи?

– Я их в жопу выебу.

– Своих будешь ебать, а эти настучат моим, потом придется разъебываться.

Бык стряхивает капли со своего хуя. Я только сейчас замечаю, какой он у него маленький, намного меньше, чем мой. Я думал, такие только у детей бывают. Я даю Вэку сыр, хлеб и газету со спичками. Бык забирает газету, отрывает кусок и сворачивает самокрутку без табака, поджигает и сует себе в рот. Мы с Вэком хохочем.

– Это ты так куришь? – спрашивает Вэк.

– Ну, а хули? У тебя что, сигареты есть?

– Хуй, завернутый в газету, заменяет сигарету. Газета у тебя уже есть, только хуя не хватает.

– Ну, ладно, я пошел, – говорю я.

– А ты что, с нами не бухнешь?

– Как я бухну? Мои же дома – сразу засекут.

– Ну, оденься, пошли, типа, погуляем.

– Неохота, такой мороз.

– Ну, ладно, давай.

– Давай.

– Пять минут на подготовку, – говорит Синицкая. Она ведет у нас «Основы Советского государства и права». Потом берет в рот дужку своих очков и начала лизать ее, перелистывая журнал.

Синицкая ставит много двоек, и ее боятся. Все сидят, уткнувшись в учебники. Она еще некоторое время лижет дужку, листает журнал, потом говорит:

– Так, первый вопрос. Судебная система Советского государства. Так... так... так... Быркин.

Быра медленно выходит к доске, поворачивается к классу и смотрит в пол.

– Ну, включай звук, а то видимость есть, а изображения нету, – говорит Синицкая. – Форма не соответствует содержанию: на вид – нормальный ученик, в костюме, с галстуком, все, как положено, – она улыбается, показывая три золотых зуба вверху. – А вот содержание... Содержания пока не вижу.

Быра что-то мычит.

– Ну, выучил или нет? – спрашивает Синицкая.

– Нет.

– Садись. Два.

Быра идет на свое место, бурча под нос:

– Дура, проститутка, бля.

– Ты у меня там еще побубни, – говорит Синицкая. – Будешь иметь бледный вид и макаронную походку.

– Пошла на хуй, дура, – громко говорит Быра, но Синицкая не слышит или притворяется, что не слышит.

– Как по улице ходить в шапке натянутой на глаза, так это он может, – говорит Синицкая. Все пацаны на Рабочем, в том числе я и Быра, уже недели две, как натягиваем свои шерстяные шапки низко на глаза. Как это началось и кто первый придумал – уже никто не помнит. Просто так все на Рабочем ходят – и все.

– А вы ведь даже не знаете, почему так носят и откуда это пошло, – продолжает Синицкая. Все радуется, потому что если она начинает учить нас жить, то это надолго, и может уже никого не спросить. – Это все оттуда, с Запада. Но там так носят шапки, чтобы показать, что они не хотят видеть ужасы буржуазной действительности. А у нас-то действительность социалистическая, здесь ужасов никаких и в помине нет. Есть отдельные недостатки, но мы с ними обязательно справимся. А вообще, скажу вам не как учительница, а просто, по человечески, – Синицкая снова улыбается и блестит золотыми зубами. – Остерегайтесь всего этого западного, иностранного. Вот у моих соседей дочка купила майку на барахолке, надела, а кто-то увидел и говорит: а ты знаешь, что на ней написано? Это же плохое слово, и, значит, что ты – и есть это плохое слово. Вот.

Перед восьмым марта в школе вечер, потом будет дискотека. Я, Клок и Быра курим у входа, а мимо нас прут накрашенные и начесанные бабы из восьмых, девятого и десятого классов.

10
{"b":"58399","o":1}