Такая чисто женская реакция расстроила мои действия, и левая нога, скользнув по внешней губе, провалилась во влагалище.

От неожиданности я чуть было не разжал рук. Однако опыт скалолазания, приобретенный мною после памятного бегства из подводных казематов острова Ту, помог, и я удержался, хотя женщина вздрогнула баллов так на шесть по шкале Рихтера. Осторожно вытащив ногу, я хотел, было, продолжить движенье наверх, но она, не пуская, уперлась ладошкой мне в голову. Ладошка была раз в десять больше моей, но это не охладило чувства противления, напротив, оно разгорелось костром. Охваченный им, я поднял голову и куснул обидчицу в самую линию жизни. Господи, кожа ее была столь нежна, нежная ладонь розово просвечивала, и потому зубы мои немедленно разжались, и укус тотчас гусеницей обратился в чудесную бабочку поцелуя.

Поцелуй, конечно, возымел соответствующее воздействие, в результате коего я оказался тесно прижатым к тому, от чего пытался бежать.

— Что делать?! — судорожно думал я, всем своим телом чувствуя жажду ее ненасытных губ, представляя, как у меня встанет, и как она этому засмеется и назовет меня милым и смешным комариком.

В трудные минуты я редко теряю самообладания, с детства следуя первому императиву бродяг и авантюристов: «Испугался – погиб». Этот настрой помог найти решение: я трупом обездвижил. Так, было мне известно, в минуты опасности поступают некоторые мелкие животные, одному из которых я по воле судьбы уподобился.

Подумав, что со мной что-то нехорошее случилось, хм, партнерша поднесла меня к лицу, распахнула ладонь. Липкий от секрета бартолиниевых желез (именно они увлажняют стенки преддверия влагалища — это мне было известно из книг, на «Эксельсиоре» заменявших вашему покорному слуге общение с женщинами), я, приподнял голову, посмотрел. И тут же красота моей обладательницы, ее совершенство, ножом вошли в мое бешено бьющееся сердце.

— Итак, я вновь игрушка женщины, — подумал я, оглядывая свою грудь с прилипшими к нему волосками с лобка своей обладательницы. — Что делать? Получать удовольствие? А почему бы и нет? Тем более, это удовольствие по многим статьям обещает стать уникальным?

Я улыбнулся, вспомнив фразы, любимые Круглым Джоном, нашим коком, коком, кормящим теперь, увы, не матросов, но рыб. Любитель крупных гладеньких женщин, он часто повторял мне, ценителю изящности, что «хорошей женщины должно быть много» и «качество женщины напрямую зависит от количества ласкательной поверхности». Взгляд мой обратился на обладательницу поверхности, способной дать любой дюжине очаровашек сто квадратных дюймов вперед. Красивая, притягательно непорочная, да, да, несмотря на все, непорочная – смущение, смешанное с желанием его преодолеть, удивительно живило ее глаза, глаза цвета моря, решившего отдаться крепкому ветру страсти. Ну, великовата чуть-чуть. Раз в десять с гаком. Но я ведь никогда не испытывал чувства неполноценности, общаясь с высокими женщинами? С высокими… А как мы будем разговаривать? Ведь любит женщина ушами. Услышит мой голос, покажется ей высоким? То есть комариным? Как и пенис?

Рука моя инстинктивно сокрыла соответствующее место личной комплекции. Женщина, мягко улыбнувшись, плавным движением переместила меня на грудь. Присев меж двух персей, я ошеломленно покачал головой – они, даже осевшие, были вровень со мной. Сладив с необычными ощущениями, прилег на одну из них. Она, теплая, родная, услужливо подалась, услужливо и символически подалась, как бы принимая меня в себя, в свое лоно. Улыбка женщины стала загадочно-туманной, рука потянулась к груди, той, на которой я расположился. Стала разминать сосок, нежно розовый и небольшой, относительно, конечно. Это заводило, и я не смог не заняться вторым соском. Переместившись к нему на четвереньках, стал нежно щекотать языком и целовать. Женщине это понравилось, и я, поощренный этим, принялся его страстно посасывать. От этого у меня развилась сильная эрекция. Сняв спешно исподнее, я обхватил грудь женщины руками и, продолжая ласкать сосок, стал угождать члену движениями тела.

Женщина застонала, вожделенно двигая задом, затем, прошептав:

— Напрягись, напрягись всем телом, — схватила меня за ноги и понесла через небо, конечно же, к оголодавшему своему влагалищу.

Поняв, что произойдет через мгновение, я напрягся, почувствовав мою готовность, она вогнала меня в самую свою середину.

Свет дня померк – я оказался там, куда всю свою сознательную жизнь стремился, правда, стремился всего лишь сердцем и крайней плотью. И вот, я весь там, в склизкой пещере. Я, всем своим нутром бывший членом, стал им фактически.

Все в жизни проистекает закономерно. В детстве, оставленный родителями, я не научился подчиняться обстоятельствам, а обстоятельства мужчины — это, прежде всего, отсутствие женщины, способной удержать, способной замкнуть весь мир в одну себя. Ни одна из них не могла удержать меня. После очередного разрыва я опускался в пропасть, чтобы, полежав на самом ее дне, вновь приняться искать выход — женщину, которая дарит счастье, придвигая к тебе плошку с овсянкой, которая заставляет смотреть лишь на себя, а не на каждый уходящий из Портсмута корабль, уходящий на край света. И вот, когда невиданных концов света не осталось, когда оставлены сотни женщин, когда последний корабль, мой старый «Эксельсиор», разбит в щепы, когда последний друг зарыт в прибрежный песок на радость прибрежным крабам, появляется она. Мы одни на этом острове, и я в ее власти, я в ней, в ее влагалище. Что ж, жизнь продолжается…

Все прошло хорошо – мы кончили одновременно. Бурно и сладко. Бурно и сладко, потому что я, тертый всеми частями света заклятый авантюрист, не испугался. Умея с детства задерживать дыхание — для моряка это необходимо, и зная из журналов определенного содержания, что длительная задержка дыхания многократно усиливает оргазм, я вошел в роль и исполнил ее, по словам партнерши, просто восхитительно.

…Спустя некоторое время, когда мы вполне привыкли друг к другу, я, терзаемый дурными мыслями, сбивчиво сказал, что нашел подходящее дерево и хочу сделать лодку, с тем чтобы покинуть остров навсегда.

Как это было, расскажу подробнее.

…Мы, утомленные любовью, с каждым днем становившейся все безумнее и безумнее, лежали на пляже у самой воды, и я рассказывал, как бежал с острова Ту-Ту, основной достопримечательностью которого была религия, священнослужители которой в прямом смысле этого слова продавали верующим путевки в загробный мир, воспринимавшийся ими в виде благодатного острова, застроенного отелями.

— Неплохая религия, — сказала она, сладко зевнув. — Там, наверное, никто не боится смерти.

— Разумеется. Но всю жизнь они вкалывают с утра до ночи, чтобы купить больше звезд, то есть путевку получше.

— И ты сбежал, чтобы не вкалывать с утра до ночи?

— Нет, не из-за этого. Понимаешь, я — моряк… И без моря жить не могу…

Она молчала, и я продолжал врать:

— Знаешь, я уже присмотрел дерево... Саппановое, из семейства цезальпиниевых. Из него получится неплохая посудина. Вот будет приятный труд! — ведь это дерево пахнет фиалками…