«Лучше уж принять на грудь гранату, чем идти на пленер в такую погоду, — подумал он, вернувшись в комнату и усевшись на кровать. — Да и бежать в принципе никуда не нужно. Перестанет лить, пойду и на другом конце города сниму комнату. А когда дожди прекратятся, пойду в Адлер, нет, в Туапсе до железной дороги».

Полутора литровая бутылка «Анапы» у него была, а с полутора литровой бутылкой вина всегда разумнее оставаться, чем идти.

Когда бутылка стала наполовину полной, фантазия Смирнова освободилась от плена трезвости, и он решил не бежать, а устроить спектакль.

Он загорелся идеей сделать эффектный ход, после которого, уже не он, а Олег постарается держаться от него подальше. Решение каким-либо образом завладеть колом Будды, без всякого сомнения, прочно сидит в его сознании. А значит, там же и так же сидит и страх возмездия. И потому надо лишь напугать парня, напугать до дрожи в коленках, когда тот явится проверять факт бессмертия человека, которому он скормил две порции шашлыка из молодой баранины и столько же из прекрасной осетрины плюс полтора литра вина. Это, конечно, будет юморно и с последствиями, потому что Олег — пробивной мужик, и бесспорно повторит попытку удостовериться в действенности… в действенности кощеевой иглы, то есть буддистского кола. Повторит, но уже гораздо более проворными руками наемного убийцы.

Но это будет потом, когда дожди пройдут, и Смирнов уйдет на природу, на скалистый берег, где нет «Мерседесов», их жадных на жизнь владельцев с дурацкими мистическими наклонностями.

Выпив еще стакан, Смирнов придумал, что делать.

Он придумал обрушить к ногам Олега, — сомнений в том, что тот явится, уже не было, — сохранившийся фрагмент стены снесенного по соседству дома.

Не обращая внимания на продолжавшийся ливень, он вышел во двор и обследовал стену. Она, промоченная дождями, покачивалась под порывами ветра. Приготовить из нее страшилку для любителя жить вечно было плевым, вернее, мокрым делом — привязывая бечевку к гвоздю, торчавшему в верхней части стены, Евгений Евгеньевич промок до нитки.

Кстати, моток крепкой нейлоновой бечевки он сунул в рюкзак в Москве просто так, как сунул кол, и сунул вслед за ним.

Олег появился у калитки, когда Смирнов, допив вино, об этом грустил. Постояв немного, алчущий бессмертия вошел во двор, вынул из-за пояса пистолет, направился к кибитке.

Останец стены обрушился к его ногам, как подкошенный — Смирнов дернул за бечевку со всех сил, так, что последняя залетела в форточку без вариантов, залетела вместе с державшим ее гвоздем. Несколько кирпичей рикошетом ударили в ноги Олега, и он упал. Смирнов, ликуя, бросился к нему, но тот продолжая лежать, выпустил в обладателя кола Будды всю обойму. Увидев, что подопечный азиатского бога и не думает падать и обливаться кровью, но стоит, идиотски хихикая, вскочил и опрометью бросился к машине. Спустя несколько секунд она умчалась, катером рассекая водный поток, рекою текший по улице.

Лис, кобра и коршун

Фархад лежал посереди пещеры. Лежал, плотно закрыв глаза. Время от времени он истошно кричал. Кричал, когда кобра кусала его в нос или когда казалось, что она вот-вот укусит.

— Ты же сказал, что отпустишь его? — импульсивно обернулся я к председателю бандитов.

— У змеи нет яда... — ответил Харон, телекамерой запечатлевая муки моего помощника. — Ей повредили железы, чтобы она убивала как собака, укусами. Восток — жесток, что тут поделаешь.

Я понял, что стою на пороге ада. Не ада вообще, не ада, в котором кого-то мучают, а персонального ада. И проговорил не своим голосом:

— Занятно. А что ты со мной собираешься делать?

— Не знаю еще... Да ты не беспокойся, они придумают, — кивнул на подручных, сидевших на корточках вокруг несчастного Фархада. — Они в этом деле бо-о-льшие специалисты.

Последнее слово он произнес подчеркнуто уважительно. Я, сжавшись от страха, посмотрел на «специалистов».

Один из мучителей, краснобородый, рябой, в серых одеждах и видавших виды адидасовских кроссовках, сидел на корточках, держа в руках большой глиняный горшок, в котором пряталась кобра, время от времени молниеносными бросками достигавшая носа моего коллектора.

Второй — в белых штанах, изношенном свитере; тощий, желтый, борода клочьями, плешивый, голова в струпьях, — обеими руками держал лиса, жадно тянувшегося окровавленной мордочкой к обнаженному бедру истязаемого. Время от времени тощий позволял животному хватануть живой плоти.

Третий, — мужичок с ноготок с окладистой бородой, в стеганом среднеазиатском халате и остроносых калошах, — сидел спиной ко мне. Подойдя ближе, я увидел у него на запястье небольшую хищную птицу с загнутым вниз клювом. На голове у нее был колпак. Потакая моему вниманию, мужичок с ноготок снял последний и, то ли сапсан, то ли коршун (я не силен в птичьей систематике), молниеносно, вцепился когтями в живот Фархада, прикрытый окровавленной футболкой, принялся ожесточенно клевать. Лисенок, испугавшись птицы, спрятался меж колен хозяина. А вот кобра едва не оплошала — лишь только голова ее показалась из горшка, птица, забыв о человечине, бросилась на ненавистную тварь.

— Вот такой у нас зоологический аттракцион, понимаешь, — сказал Харон, подойдя и положив мне руку на плечо. — Я позаимствовал его на время у моего друга Абубакра-бея, местного вождя. Но тебе предстоит другое испытание — животные, к сожалению, уже близки к насыщению.

Я ударил его локтем в печень, сокольничему досталось правой в висок, заклинатель змей получил носком ботинка в подбородок, а плешивый и со струпьями на голове, ну, тот, который был с лисенком, вырубил меня. Не знаю, чем он меня ударил, но, когда я очнулся, на лбу у меня хозяйничала огромная кровоточащая шишка.

Но были и приятные новости. Оказывается, сокольничий отзывчиво отнесся к удару в висок и скоропостижно скончался. А заклинатель змей сидел в углу пещеры с переломанной челюстью. Сидел с переломанной челюстью, благодаря моему любимому преподавателю, профессору, доктору геолого-минералогических наук Дине Михайловне Чедия. Как-то на третьем курсе, на лекции палеонтологии она сказала, что у homo sapiens на седловине нижней челюсти от древних предков-рыб осталась редуцированная хрящевая перемычка, сказала и посоветовала в случае необходимости бить прямо в нее — сломается моментом.

Увидев, что я очнулся, Харон подошел ко мне, сел на корточки, посмотрел в глаза.

— Со второй попытки я от твоей шайки оставлю только рожки да ножки, — выцедил я.

— Верю, — закивал он головой. — И потому постараюсь, чтобы ее не было. Так с чего начнем?

— А может не надо? Не люблю я эти пытки, прямо воротит... Фархада отвезли к посту?

Харон уставился в горизонт и сказал:

— Да.

— Это вы зря... Он же солдат сюда приведет.