Рыжик лизнул в лицо еще раз, и Тимофей с трудом открыл глаза: сильнейшая простуда. Одно радовало: не дошло до воспаления легких. Хорошо, друг довез на машине до дома. «И это после бани! Далась она мне, эта баня, век ее не видать, – думал лежа Тимофей. – Но ведь хотелось прогуляться в выходной, да и приятное другу сделать, уж так тот гордился, что новая она у него, только что построенная». Рыжик вертелся по комнате, нетерпеливо повиливая хвостиком, и то и дело подбегал к окну и глядел на улицу. «Не было печали… Придется пока соседку просить выгуливать его». Хотя-я-я?.. – в этом был и определенный плюс: Люся давно нравилась Тимофею, но как-то все не было случая зайти к ней, поговорить. Она тоже жила одна: муж уже несколько лет как в экспедиции пропал – только клочья рюкзака и нашли через месяц, как исчез. То ли с медведем на тропе не разошелся, то ли еще что случилось с ним, а уж затем зверье растащило все по косточкам – кто ж теперь знает? В общем, пропал мужик неведомо как, а жаль: знал его Тимофей, и семья их ему нравилась: они душа в душу жили. Может, оттого и не решался заговорить с Люсей после того, как она овдовела?

Тимофей с трудом натянул халат, вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю дверь. Люся открыла не сразу, слышно было, что сначала посмотрела в «глазок».

– Тимофей Алексеевич! Да на вас лица нет, заболели? – ахнула соседка.

Халатик на ней не был застегнут на две верхних и одну нижнюю пуговицы, и Тимофей сразу же обратил внимание на высокую красивую грудь и пухленькие стройные ножки.

– Да, приболел слегка, а тут собачкой обзавелся… – виновато произнес он.

– Да не волнуйтесь вы, схожу погуляю с ней, и вечером схожу, а вы мне списочек напишите, что купить да приготовить, а нет… так лежите, сама соображу и вечером после работы все сделаю, – скороговоркой выпалила Люся. Видно, соскучилась женская душа по мужскому вниманию.

Тимофей вернулся в свою квартиру, лег в кровать, закрыл глаза, и вновь в памяти стала возникать картина, как обессиленный стоял он на дороге один, около единственного фонаря, посреди какой-то заснеженной и заброшенной деревни; его тряс сильный озноб. В избах не светилось ни одного окна. Он стоял и смотрел на схему, которую дал ему его друг Максим.

«Здесь всего-то километров 6-7 от шоссе; из автобуса выйдешь, – и он назвал остановку, – и направо, прямо по дороге, ведущей в лес. Дорога будет накатана машинами – за час с небольшим дойдешь, только сворачивай точно, как на схеме, а то уйдешь невесть куда, а здесь полно заброшенных поселков и деревень. Ну а если что – звони», – сказал друг.

Собственно, приглашение было на завтра, на утро, но Тимофей сюрпризом решил прийти накануне вечером и поэтому не звонил до последнего, пока надежда дойти еще была у него. В свое время он много ездил по стране; не редко приходилось бывать в тайге, и он не сомневался, что найдет нужный поселок и дом, а потому самонадеянно поздно выехал из дома и даже не заволновался, когда, выйдя из электрички, заметил, что уже смеркается.

Ему уже давно стало понятно, что он заблудился: наверное, свернул где-то неправильно, не на ту дорогу, а поворотов было несколько, и уже решительно замерзал, проплутав полночи: не чувствовал ни рук, ни ног. Дорога была наезжена машинами, и только поэтому Тимофей свернул на нее. Ни одной машины не проехало мимо него с тех пор, как он начал путь от шоссе, и сейчас, глубокой ночью, не стоило и надеяться, что кто-то проедет мимо.

Как-то неожиданно, из-за печной трубы, стоявшей на крыше ближайшей избы, выглянула чуть не полная луна, и Тимофей смог разглядеть все вокруг. Деревня была небольшая – изб 10-12, не больше. Видно было, что когда-то дорога огибала всю деревню вдоль околицы. Позже за ненадобностью дорога выпрямила изгиб и напрямую уходила через поле. Собственно, к самой дороге примыкало только три избы, остальные оказались в стороне, и дойти до них по не топтаному снегу было трудно.

Мысли у Тимофея в голове путались: «В какую сторону идти дальше? Вперед? – но, сколько километров, и где сворачивать? назад? – но ночью, выйдя из этой деревни, найду ли среди леса те самые повороты, чтобы выйти на шоссе, или прежде замерзну совсем?»

Наконец-то он решил позвонить. Трясущимися в ознобе руками он достал из-за пазухи телефон и тупо, какое-то время, смотрел на него – связи не было. Он успокоил себя тем, что даже если бы связь и была, он не смог бы замерзшими пальцами набрать номер, а вот рукавицу он вряд ли бы снова натянул на руку.

«Надо что-то предпринимать. Неужели вот так просто можно погибнуть всего-то в нескольких километрах от шоссе, а еще обиднее – от новой бани, где пар прогревал бы сейчас не молодые, но еще и не старые его косточки, – подумал и грустно усмехнулся Тимофей. – И ведь искать не пойдут: ждут только завтра. Да, надо было выезжать раньше! Простая безалаберность, расчет на «авось» вот так просто могут привести к беде, будь ты в глухой тайге или где-то рядом с городом. Да еще оделся хотя и тепло, но не для зимней ночи на открытом месте».

Одинокий фонарь казался ему большой удачей: все-таки свет поддержал его психологически – пусть чуть-чуть, но тоска отпустила, и он, взяв себя в руки, стал размышлять: «Придется походить по заброшенным избам и поискать, где бы пристроиться до утра».

Однако холод и усталость брали свое. Тимофей прислонился спиной к фонарному столбу и стал оседать на снег: ноги уже не держали его, мысли уходили куда-то прочь, и все закрывалось пеленой. Он видел, как в детстве, маленький, он играет с котом и как тот смешно пытается поймать веревочку, как он ложится спать и мама поправляет на нем одеяло, чтобы он не замерз ночью и не простудился. А еще он увидел цветущее летнее поле; почувствовал в жарком воздухе пряный запах трав и цветов. Тимофей очнулся: показалось, что становится теплее, мелькнула мысль: «Замерзаю?..». Он попытался открыть глаза. Так и не понимая, открыл их или нет, он увидел звездное небо, оно красиво и торжественно было перечеркнуто млечным путем, как наградной лентой, повязанной через плечо.

От холода трясло все тело; хотелось свернуться «клубочком». «Точно, замерзаю. Вот под этим прекрасным небом, перечеркнутым млечным путем, и замерзаю. Красиво! Через день-два будет полнолуние. Как же хорошо жить!» – подумал Тимофей.

Неожиданно невдалеке раздался слабый и жалостливый собачий вой.

«Надо идти на вой, – встрепенулся Тимофей, – вдруг да и встречу людей». Он несколько раз пытался встать на ноги, но получалось лишь перекатиться с одного бока на другой. Наконец ему удалось сначала перевернуться на живот, затем подтянуть под себя ноги и, упершись руками, встать на четвереньки. Он понял, что это его предел: встать на ноги он не сможет. И он пошел на четвереньках туда, откуда раздавался вой.

Чем дальше Тимофей отползал на четвереньках от фонаря, тем вокруг становилось все темней: облака стали закрывать луну. В конце концов Тимофей уже с трудом различал все вокруг. У третьего от фонаря дома, в открытой калитке стояла рыженькая собачка. «Жучка», – первое, что почему-то пришло Тимофею в голову. Порода собачонки была самая обычная для бездомных собак – дворняга. Он только не мог понять: то ли она так промерзла и трясется, что кажется будто раздваивается, то ли двоилось оттого, что он сам дрожит так, что в глазах все двоится, то ли двоилось оттого, что трясутся оба. Иногда Жучка виделась четко, и Тимофей подумал: «В унисон дрожим, колебания совпали… Да что это я? Какой же бред в голову лезет». Изба оказалась, как и калитка, незапертой. В дальней комнате он заметил кучу тряпья, сваленную в углу. Тимофей лег на тряпки; до рассвета было еще часа четыре. «Может, дотяну?» – подумал он и зарылся поглубже в тряпье. Собачонка тут же зарылась рядом и прижалась к животу Тимофея. «Пусть, так теплее. Кто бы еще спину погрел…» – подумал он и закрыл глаза». Едва они чуть согрелись, собака подняла морду и взвыла на всю округу. «Спи», – вяло, в полудреме проворчал Тимофей и тут же заснул.