Однажды у нас кончились продукты - в горах, в поисковых отрядах, мотающихся туда-сюда, это часто случается. Осталось только полмешка окаменевших заплесневелых каменных буханок, а до вертолета неделя. Оружие в те времена хлопотно было иметь, и стали мы сурков в петли ловить. А они, умные, почувствовали наш нездоровый интерес, и все, как один, залегли в своих норах. Весь сезон табунами бегали, а тут ни одного, хоть плачь! Наконец, через два дня один все-таки удавился... Дохлый такой, шерсть клочьями, и блохи, с муху величиной, тучей из него летают. Стал я его разделывать - шкуру снял, брюхо, блин, распорол. А там, представляете, солитёр, зеленый такой, длиннющий. Шевелился так недовольно, что без приглашения явился - они ведь гостей не любят, они сами любят в гости. Меня, клянусь, чуть не вырвало, хотя, честно говоря, не вырвало только потому, что нечем было. А коллеги, посмотрев на мое кислое от этого лицо, поговорили, поговорили и решили выкинуть беднягу-сурка, конечно же, поручив это мне - я ж был с ним в непосредственном контакте. Ну, я и забросил его на скалы подальше. В полете внутренности вместе с червяком вывалились - пришлось их закапывать. И знаете, что дальше было? Сплошная проза полевой жизни. Два дня мы ходили вокруг сурочьей тушки, а она завялилась на ветру, симпатичная такая стала, в общем, аппетитная почти. Собратья же бедняги вовсе исчезли, как ветром их сдуло. Короче, к вечеру третьего дня, когда буханки кончились, переглянулись мы с товарищами, потом порубили сурка на мелкие кусочки и зажарили в его же жиру до красноты. И съели наперегонки, таким он вкусным оказался. Вот такие дела...
Однажды в Карамазаре - это рудный район в Северном Таджикистане - у нас продукты кончились. Машина во время не пришла и мы одни макароны жрали. А рядом с палаткой, - она в русле пересохшей реки стояла, - под корнями вывороченного дерева была яма, набитая рыбой и... змеями. Чем только я крючок не наживлял - не клюет и все тут! Долго ходил вокруг, но, делать нечего, полез в воду. Смотрю - не трогают гады! А рыбы море - в плавки сама лезет. Такой азарт на меня нашел - ловлю под корнями - и в ведро! Поймал очередную, вынул из воды - змея, не рыба! В ладонь не помещается. Но меня уже понесло - выкинул ее на берег и опять в воду. Вытаскиваю, смотрю - опять змея, а в пасти - маринка, сантиметров на двадцать пять, наверное, только хвост наружу торчит! “Ах, ты, дрянь этакая, - говорю, - отдай на место!” - схватил рыбину и тащу наружу. Змея извивается - жалко ей...
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
ТУРИЗМ ПО-БОЛЬШОМУ
За долгую свою полевую жизнь, как и где я только не ходил по-большому... Особенно нравилось в тайге, в буреломе! Выберешь дерево, что поровнее, повыше легло, заберешься на ствол шершавый, штаны спустишь, обмажешь задницу и все остальное чем-нибудь от комарья и сидишь, природой любуешься. Сопки мохнатые вдалеке разлеглись, белочки по кедрам скачут, бабочки под ногами порхают, а сверху, руку только протяни, гроздь висит кроваво-спелого лимонника... Красота! Сплошная поэзия!
А на вершине повыше или хребтике! Красота кругом - ледники, пикушки заснеженные... Сядешь на проталину, где подснежников поменьше - жалко цветочков, посидишь полчасика и легко как на душе становится - не описать! А в полевой сумке мешочки пробные припасены для такого случая... Особенно я любил ситцевые с цветочками – фантазию они будили только так. Возьмешь такой в руки и видишь воочию швею-практикантку, ее белые руки, плечи открытые, город видишь летний и девушек в таких платьицах...
А в пустыне, когда ветер сильный, туго с этим делом, особенно в иранском Дашти-Луте. Не знаешь, куда и полетит, ведь так закрутит...
хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
ИДИ БУРОМ, ШКЕТ
Великовозрастный хулиган Лякса, отсидевший три года за нетактичность общественного поведения, был первым моим уличным педагогом. «Иди буром, шкет, - говорил он мне, маменькиному сыночку, придвинув голову и презрительно морща лицо. - Всегда иди буром, все они шавки, а другим ты не нужен».
Я не раз успешно следовал этому совету и последний раз в Приморье.
...Был затяжной тайфун, мы выскочили из тайги обсохнуть в Кавалерово. Шустрый Ленька, партийный шофер и приятель, тут же где-то заработал и пригласил меня посидеть в местном ресторане. Поев, попив от души, живую музыку послушав, мы увидели девушку, единственную во всем зале. Симпатичное томное личико, фигурка точеная, и у Леньки слюнки потекли, однако пригласить ее на танец трехпудовый мой товарищ долго не решался: рядом с ней, хищно пригнув головы, сидели такие мордовороты - и я бы не решился! Лишь после четвертой рюмки ринулся он на амбразуру - и, слава богу, вернулся ни с чем. Я принялся над ним подтрунивать, а он послушал, послушал, весь пунцовый от расстройства, и говорит:
- Перетанцуешь с ней - ставлю литр армянского!
Делать нечего - коньяк в графине кончался, и пошел я приглашать. Подхожу, мордоворотов вежливо так спрашиваю:
- Позвольте, уважаемые, вашу даму на танец пригласить.
От наглости такой мордовороты оцепенели и стали в таком состоянии напряженно соображать. А принцесса, недоуменно на них глянув, молвила:
- Ах, нет! Простите бога ради, я устала, я посижу...
А меня понесло, тем более кавалеры ее продолжали цепенеть, выискивая в моем антураже черный пояс или хотя бы финку, и я, пожав плечами, говорю:
- Что ж, будем танцевать сидя
И, усевшись в свободное кресло, стоявшее у соседнего столика, подкатил к девушке, взял сидение за подлокотники и потащил на площадку - какой, извините, политес: полдюжины армянского - это полдюжины армянского! Музыка на мгновенье сбилась, кавалеры набычились, посетители наличные застыли с поднятыми вилками и фужерами, а мы закружили, сидя закружили, под оживший полонез Огинского! Когда он благополучно завершился, я вернул девушку на место, как была в кресле, и не побили меня не только за наглость, но и за то, что к тому времени в глазах у нее светился неподдельный интерес, а на лице - сладкая полуулыбка...
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
ВОЛКОДАВ
В начале одного из полевых сезонов у дверей моей землянки поселился огромный ярко-рыжий волкодав. Кормил я его с опаской, и ни разу не погладил, такой был страшный.
Через неделю после появления пса ко мне зачастили чабаны: продай, да продай, очень породистый, мол, пес. Наконец, не вынес я их назойливости, да и мяса свежего хотелось, и уступил собаку за полбарана. Принес плату пастух, бросил на землю и веревку сует с просьбой псу морду обвязать. А тот голову сразу поднял, оскалился с рыком и прямо мне в глаза весьма выразительно посмотрел: «Разорву, мол, дурачок, на части, и не заметишь...»
Что делать? «Твоя собака - ты и обвязывай», - сказал я пастуху, взял мясо и, подмигнув псу, в землянке своей скрылся. Пришлось чабану самому с собакой договариваться. А через два дня выхожу утром в маршрут и вижу - пес этот опять на своем месте лежит и обиженной мордой в пустую миску тычет! Потом я его еще несколько раз продавал, и мяса свежего у нас было навалом.
