Говорящий – неопрятный, грузный, мясистые щеки заросли щетиной. Волосы седее щетины, собраны в конский хвост. Хотя в здании работают кондиционеры, на нем шорты и шлепанцы.

Монкфорда это вторжение не смущает.

– Дэвид, это Джейн Кавендиш. Она подала заявку, хочет жить в доме на Фолгейт-стрит.

Значит, это – Дэвид Тиль, партнер Монкфорда, специалист по технологиям. Он равнодушно смотрит на меня. Его глаза посажены так глубоко, что их выражения почти не распознать.

– Нет, правда, – снова обращается Тиль к Монкфорду, – единственный выход для городка – завести собственный спутник. Нам надо все обдумать заново…

– Специализированный спутник? Интересно, – задумчиво говорит Монкфорд. Переводит взгляд на меня. – Боюсь, нам придется закончить, Джейн. Извините.

– Ничего страшного. – Я поднимаюсь, и взгляд Дэвида Тиля падает на мои голые ноги. Монкфорд тоже это видит и хмурится. Мне кажется, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

– Спасибо за внимание, – вежливо добавляю я.

– Я с вами скоро свяжусь, – говорит он.

Уже на следующий день приходит е-мейл: Ваша заявка одобрена.

Я просто не верю – хотя бы потому, что в письме больше ничего нет; не сказано, когда нам можно въезжать, не указаны банковские реквизиты, не говорится, что нам делать дальше. Я звоню агенту, Марку. За то время, что я занималась заявкой, я его неплохо узнала, – он, оказывается, не такой неприятный, каким мне показался сначала.

Вроде бы он искренне радуется, когда я говорю, что мы прошли. Он говорит: в доме никого, так что въезжайте прямо на выходных. Осталось подписать кое-какие бумаги, и мне нужно будет поставить вам приложение на телефоны. Вот на самом деле и все.

Вот на самом деле и все. Я начинаю осознавать, что мы прошли отбор и будем жить в одном из самых удивительных домов в Лондоне. Мы. Я и Саймон. Теперь все будет по-другому.

3. Вы попали в аварию и знаете, что сами виноваты. Водительница другого автомобиля растеряна и считает виноватой себя. Полицейским вы скажете, что виноваты вы или она?

☉ Вы

☉ Она

Всем довольная, я сижу в разреженной, полой строгости дома на Фолгейт-стрит.

Мой взгляд усваивает нетронутую пустоту сада. Я выяснила, почему в нем не растут цветы. Сад устроен по образу японских карэсансуй, о которых я прочла в Интернете: это формальные медитационные сады при буддийских храмах. Формы в них символичны: гора, вода, небо. Там ничего не растят, там размышляют.

После гибели жены и ребенка Эдвард Монкфорд год провел в Японии. Потому я и догадалась посмотреть.

Даже Интернет здесь работает иначе. Камилла установила мне на телефон и ноутбук приложение, выдала браслет, настроенный на датчики дома, подключилась к вай-фай и ввела пароль. С тех пор, стоит включить прибор, меня приветствует не «Гугл» и не «Сафари», а пустая страница с надписью «Домоправитель». Вкладки всего три: «Дом», «Поиск» и «Облако». Нажимаешь «Дом» и видишь, что в Доме один по Фолгейт-стрит с освещением, обогревом и прочая. Выбирать можно из четырех режимов: «продуктивный», «безмятежный», «игривый» и «целеустремленный». «Поиск» открывает Интернет. «Облако» – резервное хранилище данных.

Ежедневно «Домоправитель» советует, что мне надеть, исходя из того, какая погода на улице, какие дела меня ждут и что сейчас в стирке. Если я ем дома, то приложение знает, что в холодильнике, как это можно приготовить и сколько калорий я наберу. «Поиск» автоматически блокирует рекламу, всплывающие окна, в которых мне предлагаются методики похудания, пугающие новости, топ-10 чего-нибудь, сплетни о второстепенных знаменитостях, спам и cookie-файлы. Закладок нет, нет истории посещения сайтов, данные не сохраняются. Каждый раз, как я закрываю экран, все стирается. Это дает странное ощущение свободы.

Иногда я наливаю полбокала вина и просто брожу по дому, дотрагиваюсь до предметов, привыкаю к холодным, дорогим поверхностям, поправляю кресло или вазу, чтобы стояли ровно. Я, конечно, знала слова Мис ван дер Роэ[3]: «Меньше – значит больше», но даже не думала, каким чувственным может быть это «меньше», каким роскошным и богатым. Немногочисленные предметы мебели – классика дизайна: столовые стулья от Ханса Венгера из бледного дуба, белые стулья «Николь» на кухне, гладкий диван «Лиссони». К дому также прилагаются специально подобранные и не менее роскошные мелочи: пухлые белые полотенца, простыни из плотного льна, ручной работы бокалы на тончайших ножках. Каждое прикосновение – маленький сюрприз, тихое воздаяние должного качеству.

Я чувствую себя героиней фильма. В доме, построенном и обставленном с таким вкусом, я начинаю двигаться изящнее, обдумываю каждую позу, как можно эффектнее вписываюсь в интерьер. Меня, разумеется, никто не видит, но сам дом словно становится моим зрителем, заполняя пустоты тихой, кинематографической музыкой из автоматического плейлиста «Домовладельца».

Ваша заявка одобрена. Это все, что говорилось в письме. Я сделала дурные выводы из того обстоятельства, что собеседование оказалось таким коротким, однако Эдвард Монкфорд, похоже, во всем стремится к краткости. И я уверена, что не выдумала этот полутон, это легкое напряжение, свидетельствующее об ответном влечении. Что ж, он знает, где меня найти, думаю я. Само ожидание кажется напряженным, чувственным, некоей беззвучной прелюдией.

И еще цветы. В день, когда я въехала, на пороге лежал большой букет лилий, обернутых пленкой. Записки не было; непонятно, одаривает ли он так всех новых жильцов или это – особый жест в мой адрес. На всякий случай я отправила ему письмо с благодарностью.

Два дня спустя прибыл второй, точно такой же букет. Через неделю – третий, лилии в том же порядке, оставленные на том же самом месте у входной двери. Каждый угол Дома один по Фолгейт-стрит наполнен их густым ароматом. Но это уже немного чересчур.

Когда появляется четвертый букет, я решаю, что хорошенького понемножку. На пленке напечатано название цветочного магазина. Я звоню туда и спрашиваю, нельзя ли заказать что-нибудь другое.

Женщина на том конце провода озадаченно отвечает:

– Нам не поступал заказ на ваш адрес.

– От Эдварда Монкфорда? Или «Монкфорд партнершип»?

– Ничего похожего. В ваш район мы вообще цветов не отправляли. Мы находимся в Хаммерсмите и так далеко на север города не доставляем.

– Понятно, – недоумевая, говорю я. На следующий день прибывает очередной букет. Я беру его, намереваясь выбросить в мусорное ведро.

И тут я вижу карточку – впервые за все это время, – на которой написано:

Я всегда буду любить тебя, Эмма. Доброй ночи, дорогая.

Все чудесно, наши ожидания оправдались. Точнее, мои ожидания. Саймон вроде бы смирился, но я вижу, что ему не все по душе. Или же ему претит чувствовать себя обязанным архитектору за то, что тот позволил нам жить здесь, не переплачивая.

Однако даже Саймона впечатлила душевая лейка: она размером с тарелку и включается сама по себе, когда открываешь дверь кабинки, кабинка узнает нас по водонепроницаемым браслетам, которые нам выдали, и сразу выставляет нужную температуру воды. Нашим первым утром мы просыпаемся от медленно загорающегося света – электронная заря, шума с улицы не слышно за толстыми стенами и стеклом, – и я понимаю, что уже много лет так хорошо не спала.

Переезд почти не занял времени: в доме и так много хороших вещей, так что наши пожитки просто отправились в камеру хранения, к Коллекции.

Иногда я сижу на лестнице с чашкой кофе, подтянув колени к груди, и наслаждаюсь красотой вокруг. Смотри, кофе не пролей, завидев меня, восклицает Саймон. Это наша дежурная шутка. Наверное. Ведь именно пролитый кофе обеспечил нам этот дом.