– Штиблеты не забудь, и спасибо!
– Спасибо, мама Маша!
– На здоровье, сынок! Я же заинтересованное лицо. Кому нужен глухой зять?
– До свидания!
– Теперь уже да. Куда деваться?
Я ныряю в люк, привычно стукаюсь макушкой. Шиплю от боли.
«Ты всё понял, что я тебе показала?»
«Всё. Правда всё. Только не обижайтесь – ничего нового для себя я не узнал. Она моя. Я её. Остальное мелкие детали»
«Ну-ну»
* * *
– А, Рома! Гляди-ка, живой! Неужто сумел отбиться?
Дед Иваныч сладко потягивается. Выходит из машины, пересаживается на кресло справа.
– Уступаю, значит, место законному владельцу. Поехали.
Понимание приходит в виде сложного образа – я должен сам научиться управлять ловушкой и шлагбаумом.
– Точно, Рома. Теперь, похоже, ты сюда зачастишь, так что давай без провожатых обходись отныне.
Я долго вожусь с разломанным замком, никак не могу завести мотор. Ну, дед…
Наконец мотор завёлся, и мы тронулись со двора. Ворота бесшумно и плавно распахнулись перед нами, пропустили и тут же сошлись снова.
Дорога-газон сменяется обычной лесной дорогой, и вот уже впереди блестит вода.
«Так, Рома, напрягись» – улавливаю я бесплотную мысль деда. Интересно, как это я понимаю, чья мысль?
«Не отвлекайся. Представляй мокрый асфальт»
Я представил, что мы едем по мокрому, после летнего ливня, асфальту. Машина въехала на асфальт, разбрызгивая воду. Здорово! А где же густая, липкая грязь?
Машина тут же рывком осела, будто проломив тонкую корку льда, заюлила и снова выскочила на твёрдый асфальт.
– Олух и есть. Не думай ни о чём, только об мокром асфальте!
Лужа наконец кончилась, машина выскочила на лесную дорогу.
– Стоп, парень! Давай задний ход. Учись, покуда со мной, а то в другой раз завязнешь насмерть. Будем, значит, кататься, покуда не освоишь.
* * *
«Шестёрка» резво бежит по асфальту, подпрыгивая на колдобинах, и мне кажется, она разделяет мою радость. Мотор пел, ветер пел, и сердце моё пело.
Солнце неудержимо заваливалось на запад, длинные тени пересекали дорогу. Надо же, уже вечер. Нет, наконец-то вечер. Какой день! Как год. И я с утра не видел Ирочки.
Мне вдруг страшно захотелось увидеть мою Ирочку. Или хотя бы услышать.
Да, я же теперь полноценный телепат? Проверим!
«Ира, Ир…»
«Ау! Что случилось, любимый? Второй башмак потерял?»
«Проверка связи. Ты далеко?»
Бесплотный смешок.
«Служебная тайна»
«Представь чего-нибудь»
В мозгу немедленно всплывает образ кота, жмурящегося от удовольствия.
«Не отвлекай по пустякам, я работаю. Кстати, проверяют не так. Работай с посторонними»
С какими посторонними? Кто посторонний? Дед Иваныч посторонний? Или, может, доктор – нет, нет, мама Маша посторонняя? Ау, мама Маша, где вы?
«Здесь мама Маша, если так угодно» – всплывает в голове бесплотный, безликий голос. – «Что-нибудь умное скажешь?»
Я слегка опешил.
«Простите… вырвалось…Всё в порядке, проверка связи»
Шелестящий смешок.
«В следующий раз, когда будешь баловаться, называй меня на «ты», обращение во множественном числе дезориентирует. И представляйся сам. Ладно, пусть для тебя я буду мама Маша. Отбой связи»
Та-ак. Это что же, телепатия навроде сотового телефона работает? А ну-ка!
«Дед, а дед…»
«Здесь Дымов. Ты, что ли, Рома? Представляться надо»
«Я же неучёный. Просвети, Пётр Иваныч»
«То-то. Ладно, делаешь так – когда вызываешь, представь лицо, значит, и позови, тогда будет вызов. А поодинке эти вещи не действуют, и слава богу, а то такой олух, как ты, и спать бы не дал никому. И Ирке в первую голову. Да, и представляйся всегда, значит, голос-то бесплотный трудно понять, чей. Ещё вопросы есть?»
«Есть, Иваныч. Как мыслеобразы эти передавать?»
Передо мной немедленно возник мыслеобраз: чья-то голая задница с прилипшим банным листом. Понятней некуда.
«Вот так, представляешь явственно во время разговора, и всё. Рома, навыки надо набирать на посторонних, тех, значит, кто телепатией не владеет. Приедешь домой, и айда, в Москве народу много, читай мысли направо-налево. Всё у тебя?»
«Спасибо тебе, Иваныч, выручил»
«Бывай здоров. Ночами только без дела не буди, я засыпаю трудно»
Вот оно что. Вот, значит, каких посторонних имела в виду Ирочка. Понятно.
* * *
Ну наконец-то я добрался до своего логова. Сейчас в душ – и спать! И есть не буду – во-первых, некогда, во-вторых, нечего – уезжая, я почистил и отключил холодильник. И спать хочется зверски.
Ключ проворачивается в замке, дверь с лёгким скрипом открывается. В квартире темно, я не включаю света в прихожей, скидываю дарёные дедовы штиблеты и прохожу в комнату. Щёлкает выключатель.
– Ау! Привет, любимый!
Я ошалело таращусь на Ирочку, сидящую на краю дивана. Нет, не может быть!
Меня охватывает буйная радость. Значит, она в Москве. Ну конечно! Она прилетела раньше меня, проникла в квартиру и ждёт меня. Неужели наврала про задание?
Она огорчённо качает головой:
– Как всё-таки ты безобразен. Нет, не внешне. Ты почему так плохо подумал обо мне? Я никогда ещё не лгала родным и близким, да у нас это и невозможно. Сейчас же обними меня, пока я не обиделась!
Я широко шагаю к ней и крепко, порывисто обнимаю. Мои руки захватывают пустоту, и я валюсь сквозь неё на диван. Вскакиваю.
Она смеётся. В моём мозгу возникает образ кота, разочарованно шарящего лапой в пустом горшке.
– А меня, значит, обманывать можно? Я, значит, не родной?
– Ты самый родной, и я больше не буду. Да тебя скоро и невозможно будет обмануть, ты уже улавливаешь эмоции. А это связь, Рома, и я сейчас на базе. Вернулась с задания. Поговорим?
Я смотрел на неё, любуясь. Золотистые кудряшки растрепались. Обросла, и от этого стала ещё красивее. Сидит, склонив голову чуть набок, ноги сложены по-турецки, локти упёрты в колени, и маленький острый подбородок утонул в сплетении тонких пальцев. Крылья сложены за спиной, и она даже не пробует прикрыться. Зачем? Я знаю её тысячу лет. Моя, моя!
– Я удрала утром, вовремя подвернулось одно дело. Мама должна была перекипеть. Очень удачно, что папы нет. Мне было бы много труднее.
Я вдруг ощутил настоящий страх. Запоздалый, как эхо взрыва. Папа вернётся и скажет твёрдое «нет». Не отдаст. Не отпустит. Не позволит Ирочке связать свою судьбу с дикарём, нет, хуже – хищным зверем. Примет меры. Да плевать, в конце концов, что будет со мной – что будет с ней?
«Успокойся. Мама перевела тебе наш разговор, я знаю. Чтобы ты понял – сломать мою судьбу можешь только ты»
Меня охватывает такой прилив нежности, что я перестаю дышать.
– А хищничать ты будешь только в моё отсутствие, – она смеётся, – я тебя буду кормить молоком, сыром и яичницей. Знаю, знаю, ты мечтаешь сейчас о расчленённых трупах животных.
– Я всеядный, правда. Согласен на сыр и яичницу. И на молоко. Я голодный, и дома шаром покати.
Она вдруг настораживается, протягивает руку в пустоту перед собой. Рука почти по локоть исчезает, словно обрезанная невидимым кругом. Наверное, перед ней какой-то пульт, не входящий в объём передаваемого изображения.
– Извини, Рома, потороплюсь. Хорошо, что ты знаешь наш с мамой разговор. Я приду к тебе, приду, но не так скоро. Месяц, два, может, три – мне надо закончить работу, и потом ещё больше месяца из меня будут делать… твою женщину.
Она вдруг отчаянно посмотрела на меня, и в глазах её стояли слёзы. Я перепугался.
– Что, что? Неужели это так опасно? Родная моя, не пугай!
– Нет, Рома, ты не понимаешь. Стать бескрылой, навсегда. Ну почти навсегда.
– Маленькая моя!!!
Чем, ну чем я мог её утешить? Я готов был вырвать из груди сердце, только бы ей стало чуть легче.
Она рассмеялась, смахнула слёзы.
– Вот мне и легче, правда. Нет, Рома, мне мало сердца. Мне нужен ты целиком.
