Программист обрел, наконец, дар речи:

– Так ведь все нормально! За четырнадцать месяцев ни одного глюка не было, ну ни одного! Нет, если вы приказываете, я буду писать, конечно… – он сглотнул, обозначив микроскопическую паузу. – Вы не думайте, я просто поменял плату в пи-си и хотел посмотреть, как оно будет ходить, вот и запустил игрушку, а так… Я больше не буду!

Нортон вздохнул.

– Ладно уж. Доигрывайте ваш уровень.

Марк прикусил губу и досадливо помотал головой.

– Теперь вряд ли выйдет. Тот последний меня подстрелил, и здоровья осталось восемь процентов. Не дотяну…

Да нет, это все-таки смешно. Просто смешно – и ничего больше.

– Постарайтесь дотянуть, – он шагнул к выходу, и дверные створки предупредительно разъехались в стороны. – И я жду рапорта, программист Олсен.

Никогда не отменять своих приказов – даже самых что ни на есть идиотских. Правило, которое тебе вбивали в голову всю жизнь. Так что теперь справедливости ради придется обязать всех членов экипажа подавать ежедневные рапорты. Может быть, это не такая уж глупая мысль. Может, даже временный выход. Горы никому не нужной бумаги – не слишком высокая цена за полчаса убедительной имитации деятельности. Пожалуй, стоило раньше додуматься до подобного решения: бюрократия во все времена служила неплохим прикрытием и оправданием тягучего безделья. На этом приказе можно продержаться какое-то время…

Если бы знать, сколько его впереди, этого времени: еще четырнадцать месяцев, или четырнадцать лет, или двадцать четыре, или?… В Ближних экспедициях все было известно заранее, просчитано до минуты, – да, собственно, они никогда не длились больше двух-трех месяцев. Впрочем, тогда никому не приходило в голову называть эти экспедиции Ближними. Они измельчали лишь в сравнении с нынешним проектом, этим чудовищем гигантомании по названием Первая Дальняя. Ты должен был предвидеть, что она не станет просто удлиненным вариантом прежних полетов, которых у тебя за плечами многие десятки. Что помпезный, идиотский, непродуманный эксперимент обязательно выродится в новое, уродливое качество… В Ближних все казалось естественным: и относительное безделье во время перелета, и непререкаемая власть командира.

Ты сам виноват. Ты согласился.

– Вы можете отказаться, Нортон, – предупредил тот человек, и по его лицу было не понять, насколько его расстроил бы отказ. – Но, если вы соглашаетесь, вы должны стать нашим союзником. Пусть вам кажется не совсем честной такая постановка вопроса: поверьте, все просчитано до мелочей и делается только ради обеспечения нормального психологического климата на борту. Экипаж должен считать «Атлант» обычным пилотируемым кораблем, управление которым осуществляете вы. Согласитесь, мы не можем послать корабль в Дальнюю экспедицию без командира… О Самодостаточной навигационной системе, которая лежит в основе устройства корабля, – этом шедевре конструкторского бюро Улишамова, – будете знать только вы.

– А если система выйдет из строя?

Было бы странно, если бы ты об этом не спросил.

– Не выйдет, – жестко поджав губы, оборвал тот человек.

Теперь уже и ты не сомневаешься в этом. «Атлант», идеальный космический гроб, способен лететь и лететь ровно столько, сколько осталось до цели, которую сочтешь достойной не ты, командир, и не начальник экспедиции Брюни, и не кто-либо другой на борту, – а Самодостаточная навигационная система. Которая никогда не выйдет из строя, как и ничто другое на корабле. Разве что люди, – а вот за людей как раз отвечаешь ты… должен отвечать.

Тут, пожалуй, организаторы проекта допустили свой главный просчет. Ты, опытнейший навигатор, командир многих десятков Ближних, и неплохой, черт возьми, командир! – оказался неспособен хладнокровно создать и поддерживать иллюзию собственной власти и права на нее. Ты дал слабину, позволив людям догадаться, что ни от тебя, ни от них ничего здесь не зависит. Что ты, командир, не можешь сделать даже самого элементарного…

Повернуть назад.

Он споткнулся и в полный голос выругался. Какого дьявола ты изо дня в день изводишь себя сеансами самокопания, которые реально представляют из себя один бессмысленный пшик?! Сегодня ты сделал одно настоящее дело: отправил на вахту наглеца Димича. Сделай хотя бы еще одно: сходи в Центральный узел и озвучь приказ о ежедневных рапортах.

Да, но для начала не мешало бы согласовать с Селестеном. Все-таки пять человек на борту – научный состав экспедиции, подчиняющийся непосредственно биологу Брюни. Вахту они несут наравне с прочими членами экипажа, но отчитываться узкоспециальным ученым сейчас, во время перелета, попросту не о чем. Нортон поморщился и замедлил шаги. Если элементарно не распространять требование на этих пятерых, получится неприкрытая дискриминация на борту, которая рано или поздно выльется в конфликт. А если распространить…

Отменять идиотские приказы нельзя. Но можно, черт возьми, думать перед тем, как их отдавать!

На мониторе при входе в каюту Брюни мерцала синими и фиолетовыми огоньками надпись «не беспокоить». Впрочем, биолог, кажется, не отключал ее никогда. Александр Нортон бесцеремонно дернул за рычаг аварийной разблокировки.

И остановился в открывшемся проеме.

Звенела тонкая, мелодичная, негромкая музыка, не веселая и не печальная, словно естественное звучание самого воздуха. Начальник экспедиции Селестен Брюни, – невысокий и сухощавый, с узким лицом аскета, – сидел, откинувшись в кресле и опустив выпуклые, все в прожилках, веки без ресниц. При вторжении командира под ними на мгновение возникла темная щель – и тут же снова сомкнулась.

– Входи, Алекс.

А все-таки ты мог хотя бы постучать.

– Я уже вошел, – усмехнулся он. Дурацкая улыбочка, дурацкая неловкость… – Что это ты такое слушаешь, Стен?

Под извилистой кожей век прокатились туда-сюда шарики глаз. Длинная рука стареющего аристократа сделала в воздухе неопределенный восьмеркообразный жест.

– Молодой композитор, не помню фамилии. Псевдовосточные фантазии на двенадцати тонах. Попса, конечно, но расслабляет.

Селестен, разыгрывающий из себя пресыщенного эстета. Ерунда какая-то, даже нелепее приросшего к компьютерной игрушке Олсена. Стен, с которым вы налетали пять или шесть Ближних экспедиций, которого ты привык видеть жестким и сосредоточенным, у которого даже руки на самом деле совсем другие!.. И музыка – раньше он ни за что не стал бы так пренебрежительно отзываться о том, что слушал.

Если эта ржавчина сумела разъесть даже такого, как Селестен…

– Стен, я пришел, чтобы… Короче, мне нужен твой совет.

Приподнятые брови – над закрытыми по-прежнему глазами.

– Мой? Но ты ведь командир корабля, Алекс. Мои полномочия вступают в силу только в том случае, если…

Неуловимая пауза.

– … когда мы куда-нибудь прилетим и начнем исследования, – он зевнул, почти не открывая рта. – А пока что я на «Атланте» практически пассажир.

– Прекрати, Стен, – бросил Нортон.

Брюни и теперь не шелохнулся. Ни единой мышцей на расслабленном лице. Тоненько и бесстрастно пела восточная музыка. Очень хорошая музыка, – если кого-то интересует мнение полнейшего дилетанта…

– Рассказывай.

Рассказывать расхотелось. Через силу выплевывая скомканные фразы, Нортон коротко изложил биологу суть дела.

– И что?

Нежные монотонные звуки. Неподвижная фигура. Кстати, а ты, налетавший со Стеном пять или шесть Ближних, помнишь, какого цвета у него глаза?

… Что? В смысле – что теперь делать?

Пожалуй, только повернуться и шагнуть к выходу.

– Я пойду. Отдыхайте, биолог Брюни.

– Моих ребят озадачишь исследовательскими планами. Всего-то.

Нортон остановился. Действительно, всего-то, – понял он еще раньше, чем обернулся и посмотрел в лицо Селестена. Спокойное, с опущенными веками. Даже движение тонких губ было почти неуловимо. Голос звучал ровно – как музыка на двенадцати тонах.