Когда же в просторной, нарочно выстроенной солдатами избенке Меншикова успокаивали Якова Федоровича горячим ренским, Шереметев со свойственной ему угрюмостью спросил:
- Яков Федорыч, какого прибытка ради ты с оным сучьим хвостом связался? Али смуту в войско ввести хотелось? Не видал я за тобой прежде такой прыти.
Долгорукий, чуть не плача, глотая горячее вино, заговорил:
- А потому и сучий хвост, что связался! Швед нас здесь на заклание оставил! Не сегодня - завтра Карл с войском явится! Чем ему ответим? На дюка в битве надежду возложим? Нельзя! Нельзя! Вот и решил я войску сообщить, что Петр не бросил их, а токмо в Новгород за припасами поехал, меня же военачальником оставил! Не сказал бы я такое - все войско б разбежалось, не остановил бы!
Долгорукий, вдруг голову на руки уронив, громко, хрипло зарыдал. Меншиков и Борис Петрович на него взирали молча. Наконец с осторожностью Алексашка молвил:
- Да, оставил Швед нас, но да и Бог-то с ним. Сами пойдем на Нарву. Таперя уж по правилам осаду поведем, с подкопами, с минами, пушки стенобитные близехонько к стене поставим да и станем пролом долбать...
Но Долгорукий поднял на Алексашку мокрые глаза и пролепетал:
- Много хочешь, Саша, да мало заполучишь. Порох уж почти весь извели, инженеры, пушкари иноземные токмо и ждут, чтоб жалованье получить да и смотать отсюда. На наших тож надежды мало: ежели вначале бодры были, лестницы ладить хотели, чтоб на приступ идти, то таперя ничему не верят. Вышел из них дух воинский, как дым из бздюхи-гриба. Уходить отсель надо, покуда нас Карл не перерезал, на Москве Собор созвать да думать, кому царить над нами. Самозванец, мню, боле к нам не заявится. Сотворил он уж свое дело...
И снова зарыдал князь Долгорукий, горюя о русской неудаче.
Бомбардирский капитан Гумморт, тридцатилетний крепкий малый, обносившийся и небритый, сидел за широким столом в покоях коменданта Горна и, не стесняясь, спешил отправить в свой жадный и соскучившийся до лакомств рот как можно больше из всего того, что соблазняло его голодный желудок. Горн и приглашенные к столу офицеры с нескрываемой неприязнью следили за перебежчиком, их соплеменником. Впрочем, они знали, что Гумморт сполна удовлетворит их любопытство, когда наестся, а поэтому и они сами будут удовлетворены.
- Итак, - не выдержал Горн, - вы утверждаете, что в лагере у русских царит настоящая паника?
- О, не то слово, сударь, - отправляя в рот уже пятую цыплячью ножку, проговорил Гумморт. - Это уже не армия. Его величеству Карлу не составит никакого труда взять их голыми руками. Пороха нет, ядер и бомб тоже, солдаты едят конину и то, что удается награбить у окрестных жителей. Иностранные офицеры давно уже не верят, что им заплатят жалованье сполна, и поэтому ропщут, а русские - те давно уж предаются только пьянству, безразличны ко всему. Но главное, главное, сударь, - Гумморт с улыбкой на замасленных губах поднял вверх куриную косточку, которую успел чисто обглодать, - нынешней ночью царь Петр тайно покинул лагерь, что привело в беспокойство и даже в панику все войско. Генералы никак не могут решить, кому управлять армией, офицеры скоро овладеют полковыми деньгами, если отыщут таковые, а дикие русские солдаты и стрельцы готовы резать иностранных офицеров и генералов, потому что в них видят корень зла, считая их изменниками, не желающими штурмовать Нарву решительно и смело. Кроме того, мой полковник, я перед своим уходом к вам успел сделать съемку русских укреплений с указанием мест, где размещены орудия разных типов. Вот этот план, - и Гумморт извлек из внутреннего кармана своего кафтана сложенный вчетверо лист бумаги и передал его Горну.
Полковник с нескрываемой брезгливостью взял лист в руки и даже не стал рассматривать его - отложил подальше.
- Расположение русских укреплений нам известно довольно хорошо. А что же, не ведут ли они к стенам Нарвы минную галерею?
- Да что вы! - глумливо усмехнулся Гумморт. - Об этом не было речи и в начале осады, теперь же им и вовсе не до этого. Ждите государя Карла, мой полковник, и потом совместными усилиями вы возьмете в клещи армию русских, положив все это стадо между молотом и наковальней. Победа будет полной, уверяю вас!
И Гумморт, осушив полный бокал вина, с победным восторгом оглядел присутствующих. Офицеры почему-то отвели глаза.
После ужина Горн, сухо распрощавшись с Гуммортом, сообщил ему, где он сможет найти пристанище, и предложил пройти ему в тот дом одному - он размещался неподалеку от жилища коменданта. Когда же бомбардирский капитан, очень довольный собой, выйдя на площадь, пошел в указанном ему направлении по темной уже улице Нарвы, он услышал за своей спиной шаги. Обернулся и увидел, что какая-то фигура, закутанная в плащ, нагоняет его довольно быстро. Был тот неизвестный человек более чем высокого роста, а поэтому нагнал он Гумморта довольно быстро. Капитан струхнул немного.
- Сударь, что вам угодно? - спросил он у подошедшего, нащупывая между тем рукоятку пистолета.
- Я собрался проводить вас, - раздался хриплый голос, и круглые, какие-то знакомые глаза сверкнули из-под треугольной шляпы.
- Это весьма любезно с вашей стороны, - вглядывался Гумморт в эти круглые, такие знакомые глаза. - Но скажите, кто вы?
- Я? - молвил незнакомец. - Я - царь и государь Руси, Петр Алексеевич, а ты, я знаю, Гумморт, взявшийся служить мне и изменивший. Разве не известно тебе, Гумморт, что по времени военному полагается изменнику?
Плащ, прикрывавший нижнюю половину лица незнакомца, опустился, и Гумморт вскрикнул - перед ним на самом деле стоял царь Петр, только он был сейчас не в кафтане капитана бомбардирской роты Преображенского полка, а в каком-то богатом полковничьем мундире, но все равно - сомнений не оставалось.
- Так почему же ты изменил мне, Гумморт? - дрожа лицом, кривя губы, допытывался Петр, бывший на ужине у Горна и слышавший каждое его слово. Или ты не подписывал со мной контракт? Или денежное жалованье и рационы тебе, негодяю, платили несвоевременно?
Гумморт трясся. Его страшила скорей не кара за измену, а необычное исчезновение царя Петра и внезапное появление его здесь, в окружении врагов. Во всем этом Гумморт видел что-то бесовское, что-то запредельное, непонятное ему, а поэтому и трепетал.
- Я, я, - лепетал он, между тем все крепче и крепче сжимая рукоять небольшого пистолета, спрятанного под плащом, - я боялся, что русские солдаты меня зарежут. Да, они собирались сделать это с каждым из иноземцев. К тому же, ведь государь сам нас предал первый, уехал...
- Откуда же тебе знать, Гумморт, куда он уехал? - допытывался Петр, все ближе приближая к лицу дрожащего капитана свое страшное лицо. - Видишь, я здесь, я рядом со своим лагерем. А может, я просто провожу разведку? Ладно, пусть ты убежал к врагу... Ну, а план укреплений ты зачем принес сюда? Ответишь?
Но Гумморт, ноги которого уже подгибались от переполнявшего его ужаса, молчал. Петр же вынул из кармана план Гумморта, захваченный неприметно со стола коменданта, показал капитану лист и, видя, что тот онемел от страха, спросил:
- Ну, а может быть, ты мне скажешь, где располагается жилье Меншикова и Шереметева?
Гумморт вначале смотрел на бумажку со своими каракулями, словно не понимая ничего, но потом ткнул пальцем в два места:
- Здесь и здесь стоят их домики, из бревен, - и вдруг, приглядываясь к лицу Петра, чуть усмехнулся и проговорил: - Но... если вы на самом деле царь Петр, зачем же спрашиваете меня об этом? Вы и сами знать изволите...
Еле слышный скрип курковой пружины коснулся слуха Петра - капитан готовил пистолет к выстрелу, и ткань плаща скрывала его руку. Движением быстрым, как молния, Петр схватил его за кисть руки прямо через сукно плаща, крутнул её так, что раздался хруст и крик капитана одновременно, и на камень мостовой с лязгом упало оружие.
- На царя... на помазанника руку поднять хотел?!! - страшным шепотом, искренне веря в то, что страшнее преступления и быть не может, спросил Петр. Потом быстро нагнулся, поднял пистолет и, уже не говоря ни слова, очень спокойно, хладнокровно взвел курок и, не целясь, выстрелил в упор прямо в сердце капитану. А утром, когда коменданту Горну донесли о странной смерти перебежчика, полковник не слишком расстроился, когда узнал об этом. Куда более его удивило то, что рядом с телом убитого - или самоубийцы, доказать было трудно, - обнаружили лист с чертежом его работы, который должен был находиться на столе Горна, но куда-то исчез. И Горн долго ломал голову догадками: кто же мог взять план Гумморта с его стола, кому он понадобился?
