Она пропустила его объяснения мимо ушей.

— Значит, это все, что их занимает? Они паломники, а Солнце для них — Мекка. Мекка.

— Более или менее, — ответил он, сделав ударение на последнем слове.

— Тогда почему они отказываются говорить со мной или с кем-нибудь еще из нас? Ты тот, кто знает про Солнце. Так?

Она стала царапать в блокноте какие-то заметки, лихорадочно тряся локтем.

— Рейнольдс, — сказала она, подняв голову от блокнота, — я только надеюсь, ты соображаешь, что делаешь.

— А почему бы не должен? — спросил он.

Она не потрудилась скрыть презрения. Презрения к нему не скрывали теперь многие, а Келли — меньше всех. Она вообще выступала против того, чтобы Рейнольдс оставался на базе. Отправьте его на Землю, на покой, таково была ее рекомендация. Другие астронавты оказались достаточно разумными людьми, чтобы уйти в отставку, когда стали осложнять жизнь. Что такого особенного в этом человеке, Брэдли Рейнольдсе? Ну да, соглашалась она, десять-двадцать лет назад он был великим покорителем неизведанного, смельчаком. Когда мне было шестнадцать, шагу не могла ступить, чтобы не услышать его имени или не увидеть его лица. Ну и что? В кого он превратился? Я вам скажу, в кого: в жалкую, сморщенную развалину. Какое имеет значение, что он не только астронавт, но и астроном? Какое имеет значение, что в обсерватории лунной базы он лучший? Я все равно уверена, что вреда от него больше, чем пользы. Он тут слоняется вокруг базы, как потерявший хозяина старый пес, и ни с кем не общается. Он ни на одном сеансе психологической разгрузки не побывал с тех пор, как меня прислали, и, надо полагать, задолго до этого их забросил. Он портит моральный климат; другие его не выносят. Да, он справляется с обязанностями, но не более. Послушайте, он ведь даже не в курсе был, что явились чужаки, пока я не вызвала его и не сообщила, что они его к себе требуют.

Последнее утверждение, разумеется, не отвечало истине. Рейнольдс, как и все, знал про чужаков, но вынужден был признать, что их появление его не слишком заинтересовало. Он не поддался истерии, охватившей Землю, когда были получены надежные подтверждения, что в системе появился корабль инопланетян. Власти скрывали эту новость около месяца, прежде чем дать ей ход. Прежде чем оповестить публику, они хотели убедиться, что визитеры не представляют для Земли прямой и явной угрозы. Впрочем, никаких больше надежных сведений о чужаках получить не удалось. А потом звездолет вышел на лунную орбиту, подтвердив тем самым, что чужаки не желают Земле вреда, и все связанные с ними проблемы свалились на Келли. Чужаки заявили, что им нужен специалист по Солнцу, а им оказался Рейнольдс. Тогда — и только тогда — у него возник реальный повод для интереса к ним. В тот день, впервые за полдюжины лет, он послушал в прямом эфире выпуск новостей с Земли. Он обнаружил, что первоначальная волна лихорадочного интереса к прибытию чужаков спала, и не слишком удивился. Наверное, снова назревает война. Теперь в Африке: перемена мест, но не сути дел. О чужаках упомянули однажды, примерно в середине выпуска, но Рейнольдс понял, что главной темой они больше не являются. Ведущий оповестил, что планируется встреча американского представителя из числа работников лунной базы с чужаками. Встреча состоится на борту корабля инопланетян,вышедшего на лунную орбиту, добавил он. Имя Брэдли Рейнольдса не называлось.Интересно, помнят ли еще там обо мне, подумал Рейнольдс.

— Кажется, ты из них не вытянул ничего, кроме балабольства о том, что звезды — это боги, — подытожила Келли, поднялась и стала мерять шагами комнату, уперев руку в бедро. В притворном недоверии покачала головой; ее коричневые кудри в пониженной гравитации закрутились вниз и поплыли разводами темного меда.

— Ну, — отозвался Рейнольдс скучающе, — не только.

— Что?

В комнате заинтересованно зашушукались.

— Несколько фактов об их планете. Детали, которые, думаю, укладываются в согласованную картину. И даже объясняют их теологический подход.

— Объяснение теологии через астрономию? — резко бросила Келли. — Нет ничего загадочного в поклонении солнцу. Это было характерно даже для самых примитивных наших религий.

Мужчина, рядом с которым она проходила, кивнул.

— Не совсем. Наша звезда, как выразился бы Джонатон, сравнительно мягкосердечна. А наша планета на удобной и уютной орбите, практически круговой.

— А у них не так?

— Нет. У их планеты также выражен наклон оси, но куда заметней, чем на Земле с ее двадцатью тремя градусами. Чтобы объяснить упомянутые Джонатоном эффекты, требуется наклон в сорок градусов и более.

— Жаркие лета? — спросил какой-то незнакомец, и Рейнольдс посмотрел на него с некоторым удивлением. Значит, эти люди не просто оруженосцы Келли, как он ранее полагал. Тем лучше.

— Да. Наклон оси заставляет каждое полушарие поочередно обращаться к центральной звезде и отклоняться от него. У них лето жарче и зима холоднее наших. Но есть еще кое-что: насколько я могу судить по словам Джонатона, их мир не следует идеальному пути, в то время как наш — почти не отклоняется от него.

— Идеальный путь? — нахмурилась Келли. — Восьмеричная тропа? Путь просветления?

— Опять теология, — заметил говоривший ранее.

— Не совсем, — повторил Рейнольдс. — Пифагор считал круг идеальной фигурой, прекраснейшей из всех, и не вижу причин, почему бы так же не считать Джонатону.

— Астрономические объекты имеют формы, близкие к округлым, — заметила Келли. — Пифагор мог наблюдать Луну.

— И Солнце, — отозвался Рейнольдс. — Не знаю, есть ли луна у планеты Джонатона. Но звезду свою они наблюдают, и у той круглые очертания.

— Итак, круговую орбиту они считают идеальной.

— Что и требовалось доказать. Но Джонатон сообщил, что их планета обращается по иной орбите.

— Эллиптической.

— С очень большим эксцентриситетом. По крайней мере, так мне кажется. Джонатон употребил термины орбитальное лето и полярное лето: вероятно, они отличают эти эффекты друг от друга.

— Не понял, — сказал говоривший.

— Эллиптическая орбита порождала бы чередование лета и зимы, однако в обоих полушариях одновременно, — резко бросила Келли, чуть дернув подбородком книзу. — Полярное лето у них, вероятно, соответствует земному.

— А-а, — промямлил говоривший.

— Ты упускаешь из виду великое лето, солнышко, — едва заметно усмехнулся Рейнольдс.

— А что это такое? — осторожно спросила Келли.

— Когда полярное лето совпадает с орбитальным, а это случается довольно часто... в общем, не хотел бы я там оказаться. И соплеменники Джонатона, надо полагать, тоже не стремятся.

— А как они выживают? — заинтересовалась Келли.

— Мигрируют. В одном полушарии летнюю жару с трудом можно переносить, но приходится мигрировать туда, потому что в другом сущая адская жаровня. Вся раса мигрирует.

— Кочевники, — констатировала Келли. — Целая культура рюкзачников.

Голос ее звучал отстраненно. Рейнольдс поднял бровь. Он впервые слышал от Келли что-нибудь не резкое, не предельно эффективное и не скучное.

— Думаю, поэтому они и травоядные — это полезно и даже необходимо для кочевой жизни. Великое лето выжигает всю растительность; великая зима, а такая неотвратима, замораживает континенты.

— Господи, — вырвалось у Келли.

— Джонатон упомянул великие бури, ветра, способные сбить с ног, и песок, за ночь насыпающий дюны. Резкие климатические сдвиги должны порождать ураганы и торнадо.

— И поэтому они вынуждены мигрировать, — сказала Келли.

Рейнольдс отметил, что в комнате воцарилось странное безмолвие.

— Джонатон, судя по всему, родился во время одной из Кочевок. У них мало естественных укрытий, поскольку ветра и зимы способствуют скальной эрозии. Наверное, в такой обстановке технологию развить сложно. И вполне ожидаем интерес к астрологии.

— К чему? — удивленно переспросила Келли.

— Ну да! — озадаченно воззрился на нее Рейнольдс. — А как еще это назвать? Они преуспели в астрономии, чтобы определять точное время года и срок прихода следующего великого лета, ну так во что им верить? Естественно, астрология стала непоколебимой религией, потому что она работает! — Рейнольдс улыбнулся своим мыслям: ему представилось стадо атеистов-жирафов, застигнутое песчаной бурей и обессиленное.