Вот образец рекламного объявления Ассоциации Рансайтера, лидера на процветающем рынке физической защиты. Телепаты, провидцы, антителепаты, антипровидцы, — есть из чего сплести интригу, которая поразила бы образованных читателей; карма Дика требовала, писатель полностью отказался от логических доводов и заставил своих термитов маршировать, плести невероятные интриги и бомбардировать Джо Чипа, «испытателя псионического поля» (профессия будущего, не так ли, моя дорогая?) Кроме тестирования псионических полей и поиска денег на мелкие расходы Джо Чип также занимался организацией отряда нейтрализаторов, настоящей элиты технократии, который должен был отправиться на Луну, чтобы очистить заводы одного бизнесмена, наводненные разнообразными и в высшей степени зловредными психами. Описание процесса вербовки тех и этих, всех в той или иной степени шизофреников, могло бы занять несколько страниц, да еще и выглядеть вполне разумным, если вспомнить широко разрекламированные фильмы, вроде «Семи наемников», который целиком посвящен тому, как набирается отряд, а что до его миссии, она изображена в картине лишь эпизодически: перед заключительными титрами несколько сцен боевых действий исключительно для проформы. Однако Дик добросовестно отослал свою небольшую группу психов на Луну, где власти и их противники должны были сойтись, согласно техническим требованиям. Он набросал на клочке бумаги своим все более и более неровным почерком несколько строк, развивая сюжет дальше: там неясно вырисовывался некий образ коварной девушки с черными глазами, какие нравились ему самому и Джо Чипу, который, как выяснилось, был способен вернуть всех в прошлое, в параллельный мир, откуда нельзя выйти, а если и можно, то только на его условиях и не будучи уверенным, куда в итоге попадешь, такова специализация компании.
Казалось бы, термиты, выполнив раз десять похожие операции, должны были без особых проблем справиться и теперь. Но с Диком вдруг что-то случилось: внезапно он понял, что на одиннадцатый раз это не проходит. Кончено. Бесполезно настаивать. Попытки громоздить одни слова на другие, подобно тому как в детстве он играл в конструктор, больше ни к чему не приведут. Тогда с упрямой враждебностью, которая леденила его сердце, рушились кубики, теперь точно так же себя вели слова и буквы. Они были даже не враждебны, а инертны. Мертвы. И его зомби будут навсегда заблокированы на Луне, дрожа от холода в своих одеждах из кожи вуба. Термитник, не без помощи таблеток, дернувшись несколько раз напоследок и подарив ему слабую надежду на повторный запуск, застыл окончательно. Термиты были мертвы. Говорят, что клетки мозга начинают умирать еще с рождения, тысячами каждый день. Возможно, его собственные уже все были мертвы. Возможно, он сам был мертв.
Остатки мыслей плавали в мозгу Дика как рыбы в банке с затхлой водой. Хмурая неприязнь, смутные опасения, воспоминания о болезненных воспоминаниях. Когда они случайно начали вырываться наружу, его затопил приступ ледяного страха, мгновенно распространившийся по всему телу, хотя нервная система уже почти не функционировала. Приблизительно те же ощущения Филип испытывал, будучи ребенком, в приемной у дантиста: в тот момент, когда ассистент открывал дверь, мальчику казалось, что наступило мгновение, которого он боялся всю свою жизнь.
Возможно, именно это и чувствуют люди в момент смерти.
Однажды Дик прочел в одном из журналов статью о достижениях криогеники: покойников не хоронят, а замораживают, с тем чтобы воскресить их в тот момент, когда наука достигнет невероятных успехов. Уолт Дисней, как говорят, рассчитывал на это, надеясь стать бессмертным. Также можно было заморозить человека непосредственно перед наступлением клинической смерти, с тем чтобы сохранить минимальную мозговую активность, что, безусловно, повышало шансы на то, что он сможет однажды пробудиться. Неподвижно сидя перед печатной машинкой, Дик рисовал в своем воображении черный экран монитора, помещенного у изголовья замороженного тела, на котором в тишине отражается электроэнцефалограмма, почти прямая линия, но не совсем. Что могло соответствовать этим едва различимым вибрациям в мозгу человека, замороженного полуживым? Сны, обрывки мысли, плавающие во тьме образы? Остатки сознания? Нечто такое, что смутно продолжает воспринимать себя как «я» и существовать в пространстве, во времени в своем прежнем виде? Возможно, в глубине этой комы кто-то или что-то, недавно бывшее кем-то, видит себя в образе писателя научной фантастики с растопленным мозгом, преследуемого налоговой полицией, терзаемого энтропией, сидящего перед некрополем букв, которые отказываются заниматься судьбой Джо Чипа и его товарищей. В конечном итоге, им тоже придется умереть. Никто не будет сожалеть о них, а недостатка в таких возможностях у героев романа не будет, если лунные заводы действительно так полны опасностями, как он заявлял. Будет достаточно любого пустяка, чтобы поставить в книге последнюю точку, скажем, на странице 80. Например, пригласивший их владелец заводов явится, чтобы поздороваться с гостями и, не переставая приветливо улыбаться, поднимется, подобно огромному шару, к потолку.
А этот шар окажется гуманоидной саморазрушающейся бомбой.
И она взорвется.
Занавес.
Когда дым рассеялся, все герои начали ощупывать себя, удивляясь, что до сих пор еще живы. Только Рансайтер, шеф, оказался тяжело ранен. Джо Чип и другие, с удивительной легкостью выскользнув из мышеловки, вынесли его, добрались до своего корабля, поместили умирающего Рансайтера в холодильник и направились к Земле, а точнее, по направлению к Мораториуму Возлюбленных Собратьев, где Рансайтера мигом заморозят. Покончив с делами Джо и его спутники тщетно пытаются понять, что с ними произошло, в чем же тут подвох. Казалось, что они удачно выпутались, но именно это, странным образом, больше всего наших героев и беспокоило. «Со стороны все выглядело так, — думали они, — так, как если бы некая злая сила сыграла с нами шутку, позволив нам удрать и потом радостно пищать, как безмозглым мышам. Все наши усилия, наше беспокойство и различные гипотезы развлекают эту силу. Когда ей надоест, она сожмет кулак и швырнет наши бесформенные останки на конвейер».
В разгар дискуссии Джо достает из пачки сигарету. Она, рассыпавшись, буквально проходит сквозь пальцы.
— Как странно, — вздыхает Венди, девушка, которую Джо любит. — Я чувствую себя старой, я старая, ваши сигареты старые. Мы все старые из-за того, что произошло.
Чтобы ободрить Венди, Джо приносит ей кофе. Но кофе имеет привкус пепла. Беловатая противная плесень плавает на поверхности. Автоматы не принимают деньги, что лежат у них в карманах, а вместо знакомого лица Уолта Диснея на них изображение Джорджа Вашингтона, такие монеты вышли из обращения лет тридцать назад. И вскоре они находят в глубине платяного шкафа тело совсем еще недавно живой, нежной и пылкой Венди, — сморщенное, мумифицированное, закутанное в лохмотья. Явно происходит что-то ужасное, но хуже всего то, что в событиях нет логики. Было бы ужасно, но понятно, если бы речь шла о последствиях взрыва, которому группа подверглась на Луне. Но тогда они должны были бы стать единственными жертвами, однако, судя по всему, мир вокруг них тоже пострадал. Все старело, но одновременно и регрессировало, возвращалось в прежнее состояние. Странный процесс, лишенный какой бы то ни было логики, безразлично стремящийся превратить предметы в конечную пыль или в начальную субстанцию, живое существо — в труп или эмбрион, по ту или по эту сторону жизни. Молодая женщина превращается в мумию, сигарета — в пыль, но при этом монеты оказываются старинными, телефонный справочник — устаревшим, телевизор трансформируется в радиоприемник довоенного образца. «Может быть, это оно и есть, — думает Джо, — это ощущение неуверенности вплоть до распада, знак овладевающей смерти. Не только энтропия, но и непоследовательность. Как если бы некая ужасная лабораторная крыса, решив отомстить за все то, что перенес ее род, развлекалась бы, мучая нас бесконечной сменой правил игры. Куда бы вы ни поставили ногу, выясняется, что местность заминирована, но везде по-разному. Тут ускоренное старение, там регресс, а иногда совсем ничего. Вы заходите в лифт, в суперсовременный лифт, а он может запросто превратиться в агломерат из расплавленного металла и пластмассы, в старый лязгающий механизм прошлого века, запускаемый лифтером, который странным образом похож на вас в детстве, или же лифт может начать спускаться, и при этом вы не способны его остановить, на много этажей вниз, десятки, сотни, и остается только догадываться о том, что ждет вас внизу. Не исключено, что там обнаружится нечто такое, что вы предпочли бы, чтобы спуск продолжался вечно.
