- Ты тот ночной страж!

Он кивнул и улыбнулся. По-настоящему. И я не видела нигде оружия.

- Я Данэлло. Мне очень жаль…

- Зачем ты так меня схватил?

- Я боялся, что ты убежишь, подумав, что я хочу тебя арестовать.

Я скрестила руки на груди.

- Чего надо?

- Мне нужно, чтобы ты исцелила моего отца.

Мое усталое тело протестовало. Я не могла принять еще боль, даже если это будут волдыри.

- Не могу.

- Можешь. Ты дважды исцелила меня.

Нет, лишь раз. В другой я перенесла боль, а этого делать не стоило. Испуганное лицо мамы вспыхнуло перед глазами. Нельзя вкладывать в кого-то боль, Ниа. Это очень плохо. Обещай, что не будешь так делать. Я старалась придерживаться обещания.

- Иди в Лигу. У них есть дежурный Целитель.

- Мы не можем позволить Лигу.

- Тогда идите к торговцам болью, - если раны его отца очевидны, они справятся. Но серьезное, например, перелом ноги, они могут не исцелить. Или хуже – исцелить наполовину. Один из торговцев фруктами не мог ходить после того, как сходил к торговцу болью.

- Я ходил… нас прогнали. Они всех гонят.

Это меня заткнуло. Случай с паромом был для них днем наживы. Никто не отказывался от грошей, что предлагали людям с раненными членами семьи. Люди порой хотели сами платить им, и они зарабатывали на исцелении и продавая безделушки, наполненные болью. Вокруг было много беженцев, жезлы из пинвиума требовались чаще обычного. И не каждый рискнул бы лезть в окно, подоконник которого мог ударить болью.

- Они не могут прогонять людей, - сказала я. – А к тем, что у пристани, ходил?

- Я ходил ко всем пятерым в городе. Трое принимали, хоть и не платили, но когда я пришел, они сказали, что больше не принимают.

Плохо дело. Если они прогоняли всех, то не примут и меня, а у меня было уже много боли на продажу.

Данэлло неуверенно шагнул ко мне.

- Прошу… папа был на пароме. Он серьезно ранен, сломал руку и ногу, может, пару ребер. Он не может работать. Может даже потерять работу.

Я не могла этого сделать. Я уже несла слишком много боли, и кто знал, когда Тали сможет забрать ее у меня.

- А ты? Не можешь заплатить за дом, пока он не может работать?

- Геклар меня выгнал, - он не сказал, было ли это из-за меня, но я это понимала.

Я огляделась.

- Ты мог бы работать вместо отца, пока ему не станет лучше. Тебе должны позволить.

- Не могу. Отец – мастер кофе, а меня даже не учили этому. Это умеют ребята из Верлатты. Если отец не сможет работать, нас выгонят. Младшим братьям едва исполнилось десять. А сестре всего восемь.

Слишком маленькие, чтобы быть на улице, даже если Данэлло будет приглядывать за ними, если их отец умрет. А он мог умереть, раз торговцы не принимали. Некоторые старые солдаты умели вправлять кости, но я не слышала о тех, кто делал это хорошо. Данэлло мог поискать торговцев травами с болот, но их порошкам и зельям доверять нельзя было. Тогда уж лучше идти к необученному торговцу болью, Забирателю. Даже если Забиратель исцелит не все раны, большую часть – сможет. Мое горло сжалось, я кашлянула, чтобы прочистить его.

- У меня нет пинвиума.

- Тебе и не нужно! Ты исцелила меня и передала мою боль Геклару. Ты можешь сделать так с моим папой.

- А кто потом возьмет его боль? Ты?

Он кивнул. На самом деле!

- Да.

Это было безумием. И у его отца было сломано много костей.

- Забранная боль не лечится, как обычные раны. Она не твоя, и она остается в теле. Если ты ее принял, тебе нужен обученный Целитель, чтобы забрать ее.

- Я избавлюсь от нее, когда торговцы снова начнут принимать.

- Ты не можешь. Тебе будет так же больно, как ему сейчас. Разве тебя не ждет работа? – мастер кофе не мог обеспечить всю семью. В Гевеге было мало такой работы, по крайней мере, для местных.

- Тогда мы возьмем по чуть-чуть: я, братья и сестра. Так ведь будет лучше?

- Это будет ужасно, - мне было плохо от мысли. – Я не могу так с ними поступить.

Он схватил меня за плечи с мольбой.

- Ты должна. Нам больше не к кому обратиться. Мы можем заплатить, хоть и не много. Немного еды, место на пару дней, если нужно, - он осмотрел меня со странной смесью надежды и жалости в глазах. – Тебе бы это пригодилось.

Больше, чем он знал.

- Я не могу, - сказала я. – Я была на берегу. Я… вытаскивала людей. Я… - хотела плакать. Хотела бежать. Хотела согласиться и спать в сухом доме. Вина холодом пронзала меня.

Ночью умерли сотни. А я хотела навредить детям ради кровати? Если я так думала, можно было работать на торговцев болью, продавать ради своего удобства.

- Прости, я не могу тебе помочь.

Он отошел и посмотрел на меня, в этот раз критически, взял за одну руку и поднял, потом другую. Он замечал, как я кривлюсь и кусаю губу.

- Сколько ты забрала?

- Больше, чем стоило.

Я видела отчаяние раньше, но не такое, как на его лице. Я видела его лицо другим. Проблемы переплетались с чувством вины.

- А если мы заберем и эту боль?

- Нет. Ты не понимаешь, о чем меня просишь, - я скрестила руки, стараясь немного согреться и защититься. Ужас до этого оживлял меня, а теперь усталость тянула к земле. Мне нужно было найти место для сна, где-то, где меня не будут просить передать боль детям. – Мне очень жаль. Надеюсь…

- Дай мне немного. Сейчас.

- Что?

- Боли. Я увижу, как это, а потом решу.

- Ты с ума сошел.

Он вытянул руку. Даже не дрогнул.

- Сделай.

Нет, не безумие. Отчаяние. Он хотел сделать все, лишь бы спасти папу, братьев и сестренку. Делала бы я так для Тали, если бы она была в беде?

Если я покажу ему, как это, он передумает. Я огляделась. Вдали общалось несколько человек, но близко не было никого. Я взяла его за руку и втолкнула боль.

Он закричал, рука взметнулась ко лбу над левым глазом. Со стоном он убрал пальцы и удивленно посмотрел на них.

- Я ожидал кровь.

- Ее было много на том, у кого я забрала эту боль.

Данэлло вдохнул и медленно вдохнул. Он кивнул.

- Хорошо, дай еще.

- Нет!

- Тебе нужно, не знаю, место для боли, если ты поможешь папе.

Он точно был безумен, как курица. Боль могла с этим покончить. Дать понять, что это тупая идея, что так нельзя делать с детьми, каким бы отчаянным ты ни был. Мне стоило отказаться. Я взяла его за руку и хотела забрать головную боль.

Но остановилась из-за воспоминаний. Мне было десять, когда мы осиротели, а Тали семь. Приют забрал нас, но выгнал, когда мне исполнилось двенадцать, ведь я уже могла работать, а им нужны были кровати для малышей. Тали была напугана, хотела домой и едва понимала, почему мы не можем туда попасть. Братьев и сестру Данэлло не признают сиротами, ведь он был достаточно взрослым, чтобы заботиться о них. Они не получат кровати и горячую еду. И вчетвером окажутся на улице, когда не смогут платить за крышу. Данэлло был милым, но жить на улице точно не умел.

Ему придется быстро учиться, или все они умрут. Он станет тем, кто будет думать о продаже боли, чтобы дети смогли спать в кровати. Он станет мной.

Я дала ему еще боли. Немного в руку, ногу, покалывание в плечо. Но не в ладони или спину. Он должен был работать.

Данэлло закрылся, он шумно дышал, прижавшись спиной к влажному дереву здания за ним.

- Ощущения не такие, как от своих ран.

- Тело защищается от ран. Но не узнает так же чужую боль.

- О, - он глубоко вдохнул и встал с упрямством. Если бы я не знала эту боль, я бы не заметила в нем ничего странного. Безумный, да, но он был стойким.

- Лучше? – спросила я.

- Да. А ты как?

- Больно, но уже не так, - снаружи. А внутри? Внутри словно кишели личинки в трупе крокодила.

- Поможешь папе?

- Возможно, - если он не умирал. Иначе я смогу лишь лишить его страданий. Святые, я бы не хотела этого.

* * *

Данэлло жил в одном из лучших пансионов у Торгового канала, о таком месте я могла лишь мечтать. У его семьи было три комнаты – две спальни и небольшая кухня со столовой. Хотя еще было видно женскую руку, она давно себя не проявляла. Два засыхающих растения, похожих на кориандр, стояли на полке у окна, с одной стороны собрались выгоревшие занавески. Над небольшой печью висели потертые медные горшки, тощая труба вилась по стене. Отсюда открывался вид на траву у рыночной площади. Двое устроились под кустом с покрывалом под ними. Я отвела взгляд.