- Шут гороховый!

- У них здесь юбилей в форме бала-маскарада. Вот потому убийца был в домино. Дошло, наконец? И если ты истинный патриот нашей желтой газетенки, ты не можешь пройти мимо такой сенсаций. Сообщение должно быть в завтрашнем номере.

Пономарев понял, что я не шучу.

- Я не. знаю, как это возможно, - стал канючить; он тем и отличался, что остерегался принимать решения/за что его ценил и где-то даже любил главный.

- Нет, Олег Викторович, вы не журналист. Вы, Пономарев, черт знает что такое. Вы позорное пятно на теле нашей непорочной газеты. Как вас, такого зануду, только терпит ваша жена?!

После некоторого раздумья Олег сказал:

- Подожди. Здесь пришел Роман Владимирович. Передаю трубку ему.

И я услышал частое и прерывистое дыхание своего друга.

- Слушаю.

- Что это с тобой, Рома? Такое впечатление, будто убегал от банды наемных убийц.

- За сигаретами бегал. Что стряслось, Андрей? Я рассказал Шилову все, что минуту назад поведал Олегу.

- Почему ты решил, что убийца именно тот гигант в домино? - спросил он.

- А почему же он бежал сломя голову?

- Ну мало ли.

- Он едва не сбил меня с ног. Я уверен, что именно он убил.

- Хорошо. Эта информация будет в завтрашней газете. Будь здоров! Роман положил трубку.

В это время я услышал, как за моей спиной открылась дверь и прозвучал приятный баритон:

- Это ты, Веня?

- Угу, - пробурчал, понимая, что меня принимают за Струмилина. Видно, мужчина слышал мой разговор по телефону и знал, что именно Струмилин приглашен на юбилей.

- Скажи, Веня, откровенно, за что ты убил Шипилина?

От этого вопроса я едва не проглотил трубку. И было от чего. Не оборачиваясь, глухо спросил:

- Шутишь?!

- Ну, не ты конкретно, но кто-то из твоих парней наверняка. Ты это сделал по приказу Самого?

Может быть, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит и какое отношение к убийству Шипилина имеет добродушный и флегматичный Веня? Да нет, бред какой-то! Подражая Струмилину, ответил:

- Ну ты, блин, вооще! - И направился к двери.

- Постой, разговор не окончен, - окликнул меня мужчина.

"Опасность!" - щелкнуло в мозгу. Я понял, что пора уносить ноги, и чем скорее, тем лучше.

- Да пошел ты! - И я пулей вылетел из кабинета. Не знаю, гнался ли кто за мной, но только струсил я здорово и определенно побил все свои предыдущие рекорды бега с препятствиями. Опомнился лишь на автобусной остановке. Огляделся. Вроде никого. Мои впалые бока раздувались, как кузнечные мехи. Отчего-то вспомнился недавний телефонный разговор с Романом. Никогда не видел, чтобы он бегал за сигаретами. Дурацкое объяснение, если не сказать больше. Здесь что-то явно не то. Я мысленно попытался одеть своего друга в домино. Получалось, что тот громила злодей и Роман похожи, как сиамские близнецы. Да нет, глупости, конечно, надо быть полным идиотом, чтобы такое подумать. А Струмилин? Каким образом он может быть во всем этом замешан? А ведь Веня и Роман последнее время о чем-то часто секретничали. И я вновь прибег к помощи латыни. Нихиль эст ин интэллекту, квод нон фуэрит приус ин сэнсу (Нет ничего в уме, чего бы не было раньше в ощущениях). А ощущения мне подсказывали, что надо крайне осторожно ворошить это дело.

Дома я не обнаружил жены, зато на кухонном столе увидел ее записку.

"Андрей! Извини, но я так больше не могу. Наша совместная жизнь давно превратилась в пытку. Думаю, что и ты это понял. Я ушла к отцу. Никаких претензий - ни моральных, ни имущественных, ни прочих - у меня к тебе нет. О разводе я похлопочу сама. Будь счастлив! Марина".

Вот и ладненько. Скомкал записку и выбросил в мусорное ведро. Итак, полтора года супружеской жизни закончились. Что же у меня в активе? Двухкомнатная квартира со всей обстановкой (подарок ее папы ко дню свадьбы), великолепный бутылочного цвета "шевроле". Недурственно! Весьма недурственно. А что же в пассиве? Я постарел ровно на полтора года. Но в моем возрасте это такой пустяк, что и думать не хочется. Что же еще? Утрачены иллюзии относительно там любви, семейного счастья, взаимопонимания и прочая, и прочая. Тоже не смертельно. Кем я был до женитьбы? Жалким типом, влачившим нищенское существование по общежитиям и чужим квартирам. Теперь же у меня есть все для полной и плодотворной жизни. Вторую женитьбу надо организовать так, чтобы после нее осталась белокаменная вилла на Адриатическом побережье, быстроходная яхта и солидный счет в каком-нибудь швейцарском банке. Вот тогда можно поплевывать в потолок, писать свои детективы, не беспокоясь о завтрашнем дне, и таскать в постель глупеньких нимфеток с наивно распахнутыми глазами, длинными и прямыми, словно церковные свечи, ногами и восхитительным запахом юных подмышек.

Но сколько не убеждал себя, что моя жизнь складывается как нельзя лучше, не было душе удовлетворения, лежал тяжелый гнет и давил, подлец, давил. А в голове подспудно бродили скучные бесприютные мысли. Отчего все-таки у нас с Мариной не склеилась жизнь? Наверное, оттого, что каждый из нас был законченным эгоистом, каждый, как говорится, тянул одеяло на себя, нимало не заботясь, каково же будет партнеру. И потом, мы с ней были слишком разные. Как это? "В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань"? Похоже, что так.

Глава 2

Проснулся я оптимистом и решил непременно увидеть Веню Струмилина, заглянуть ему в очаровательные глазки, задать пару вопросов и посмотреть, как и что он на них ответит. Очень мне этого захотелось. Редкая, согласитесь, возможность самому раскрутить это странное, загадочное убийство и написать серию репортажей, как непосредственному участнику событий. И я уже мысленно представлял броские заголовки статей, перепечатанных многими центральными газетами: "Убийца в маске", "Кровавый след мафии", "Страшная тайна", "Журналист на службе у бандитов". А еще было ощущение свободы. Свобода!! Какое замечательное, упоительное, гордое, священное, драгоценное, совершенное и прекрасное слово! Теперь не нужно изображать из себя любящего супруга. Теперь можно вообще никого не изображать, делать что угодно, хоть стоять весь день на голове и не бояться, что тебя кто-то будет шпынять за несерьезность. Все! Начинаю новую жизнь. "Эсто, квод эссэ видэрис" (Ты должен быть тем, чем кажешься), - сказал я себе. Да будет так!

В окно заглядывало ослепительное солнце, и мир казался прекрасным. В это утро я себе положительно нравился.

Стоило лишь появиться в редакции, как меня вызвал главный. У него в кабинете застал Шилова. Невольно сравнил моего друга с габаритами громилы злодея. Один к одному.

- Молодец, Андрей Петрович! - похвалил меня главный. - Очень грамотно и оперативно сработал.

- Рад стараться, вашбродь! - дурашливо прокричал.

Редактор усмехнулся, укоризненно покачал головой, тяжко вздохнул, но промолчал. Роман стиснул мне руку, да так, что я едва не заорал благим матом, взывая о помощи.

- Ты молоток, Андрюша! Утрем мы нос кое-кому.

- А в какой больнице лежит Струмилин? - спросил я главного.

- Шут его знает, - развел он руками. - Вчера позвонил и сказал, что у него приступ аппендицита. А откуда звонил - я не догадался спросить.

- Зачем он тебе понадобился? - спросил Роман.

- Да так, хочу спросить кое о чем.

И тут отметил, что с моим другом произошла перемена. Только что передо мной сидел симпатичный парень с добрым лицом и внимательным и серьезным взглядом карих глаз. И вот лицо будто разом окаменело, стало чужим и незнакомым, а глаза похолодели и перестали что-либо выражать, словно он позаимствовал их у какого-то постороннего гражданина с сомнительным прошлым. Роман достал из кармана мятую и тощую, как получка интеллигента, пачку "Кэмела", выудил толстыми пальцами последнюю сигарету, прикурил. Пачку смял и выбросил в корзину для бумаг.

- Ты, Рома, совсем не бережешь свое драгоценное здоровье, - сказал я.

- Ты это о чем? - не понял он.