Май разболтал Вере, что я в кого-то влюблен и эта любовь несчастная. Вера, как и положено всякой романтично-наивной девушке, тут же говорит, что нет ничего невозможного, нет никаких преград для любви, и даже если это любовь не взаимная, то я ещё обязательно встречу свое счастье и она даже может с этим мне помочь — у нее куча свободных подруг. Мне бы сказать, что вряд ли мне понравится хоть какая-то из ее подруг, потому что у них нет члена, мне бы рассказать, кто на самом деле предмет моей любви, но рушить дружбу не хочется. Я уверен, что Вера не осудит моей ориентации, как и уверен, что моей увлеченности своим парнем она мне не простит.

Когда я прихожу согласовывать с Ковичем практическую часть курсовой работы, он снова намекает, что было бы неплохо изучить хранящуюся у него дома монографию, потому что иначе он ее может отдать другим студентам. Кажется, это был тонкий намек на толстые обстоятельства — мол, тебя, такого принципиального, я долго ждать не буду.

— Вы можете принести ее сюда, — предлагаю я. — И я с радостью с ней ознакомлюсь.

Кович внимательно на меня смотрит, вздыхает.

— Ну ты же не тупой, Даниил. Всё понимаешь.

— Вы тоже не тупой, Игорь Александрович. Всё понимаете.

— Тебе я не нравлюсь? Или род моей деятельности? Или то, что я сразу зову тебя к себе домой? Ну, так мы можем пойти в клуб или куда ты захочешь. — Надо же, а ему, кажется, и впрямь надоело ждать.

— Дело не в этом.

— Но ты же понимаешь, что это глупо? Поверь, ты не сможешь быть просто рядом, однажды тебя прорвет — и ничего хорошего из этого не выйдет.

— О чем Вы?

— Не прикидывайся идиотом, все мы знаем, что это не так. Он любит свою девочку, Даня. А потом, возможно, полюбит и другую. Это всегда будут девочки.

— Что скажете по поводу моего исследования? Всё в порядке? Я могу продолжать?

Кович смотрит на меня внимательно, вздыхает и протягивает мне черновик работы:

— Смотри, вот тут нужно исправить…

***

— Дурацкие матметоды, нихера в них не понимаю, — сердится Май. — Почему я не выбрал теоретическую курсовую? Нет же, в практику понесло, мучайся теперь.

— Дань, а ты уже обработал свои результаты? — спрашивает Вера.

— Ага, — киваю я. — Обработал.

— Значит, ты можешь помочь Маю? Ну, я бы тоже посмотрела, как ты это сделал. Уже был у Ковича?

— Угу, — вяло киваю я, вспоминая свое посещение. — Был.

— Что-то случилось? Ему не понравилась твоя работа? Ты какой-то хмурый.

— Всё в порядке, Вер.

— Оно и видно. Это из-за той девушки? Ну, которую ты любишь.

Я гляжу на Мая, который задумчиво уставился в учебник, засунув кончик карандаша в рот, и киваю. Перевестись, что ли, в другой университет? Пошло оно всё к черту…

***

Всё рушится одним прекрасным зимним днем. Мы уже защитили курсовые, сдали все зачеты и досдавали последние экзамены, собираясь отметить наступающий новый год где-нибудь в клубе. Вера получила пару экзаменов автоматом и предложила отметить это отдельно, у нее с Маем дома. Я, естественно, как их друг, просто обязан был присутствовать, хотя и сопротивлялся изо всех сил — ну не хотелось мне смотреть на их любовное гнездышко, не хотелось смотреть на очередное доказательство их крепкого чувства, не хотелось делать себе ещё больнее. Проклятый Кович был прав: со временем находиться рядом с этой сладкой парочкой было все сложнее и сложнее, как бы я ни старался, я не мог стать ему — Маю — просто другом. Но и без их компании я уже не мог, не умел. Я несколько раз порывался разорвать с ними все отношения, несколько раз начинал готовить документы для перевода в другой вуз, но так и не смог довести до конца ни первое, ни второе — я был для этого слишком слаб и труслив. Мне бы побольше смелости, уверенности, поменьше бы страха. Мне бы заинтересоваться уже кем-нибудь другим, не представляя каждый вечер в душе, что меня ласкают руки Мая — не мои.

… Мы с Верой накрывали на стол, когда пришел Май. Взбудораженный весь, взъерошенный, костяшки сбиты.

— Ты что, дрался? — ахнула Вера — всегда очень переживает по этому поводу, зная, что у Мая проблемы с контролем гнева, ему бывает сложно остановиться, когда он распален.

— Немножко, — выдохнул Май, кончиками пальцев проводя по щеке Веры — очень интимный, нежный жест. Мне непреодолимо хочется подставиться под его ладонь, чтоб он и меня так. — Не волнуйся. Я, можно сказать, отстаивал честь нашего с тобой друга. — И кивает на меня.

— Чего? — удивляюсь я. — А что, на мою честь кто-то покушался?

— Ага. Здоровенный такой, с четвертого курса, мы с ним вместе на бокс раньше ходили. Встретились, разговорились, а потом он у меня спрашивает, не стремно ли мне, мол, с педиком водиться. Я не понял, о чем он, переспросил, ну, он и говорит, что, мол, твой новоиспеченный дружок голубых кровей, сладкий. Ну, я ему и врезал.

— Зря, — еле слышно выдохнул я.

— Ну чего зря-то? — фыркнул Май. — Он моего друга пидором называет, а я молчать буду? Не-е-ет, это не про меня!

А я вдруг понимаю, что лучшего шанса у меня не будет. Что сейчас я могу со всем этим покончить. Будет больно, но зато раз и навсегда. Кто знает, может, получится вырвать это дурацкое чувство из своей души, может, презрение со стороны Мая поможет…

— Зря, — тихо, но твердо произношу я. — Потому что он сказал правду, Май.

У Веры глаза становятся похожими на блюдца, а у Мая отвисает челюсть:

— Ты гей? — хрипло переспрашивает, будто не может в это поверить.

— Ага, — киваю я, а потом подхожу к растерянному Маю и целую его в щёку. — А ещё я тебя люблю, Май. Вот так.

Ухожу я в гробовой тишине.

***

Естественно, я не смог придумать ничего лучше, чем напиться. Большинство по пьяни звонят бывшим, а я звоню несостоявшемуся. Звоню Ковичу и заплетающимся языком сообщаю, что готов изучать его монографию хоть всю ночь, так глубоко, как он того захочет. Кович сразу диктует адрес и велит вызвать такси. Я приезжаю к нему спустя полчаса и буквально падаю в его объятья.

В домашней одежде он воспринимается совсем по-другому, и это здорово — вряд ли бы я смог полезть целоваться к своему преподавателю-Ковичу. А вот к просто парню-Ковичу — запросто.

— И-и-игорь, — тяну я и пытаюсь его поцеловать. — Доставай свою монографию из штанов, я готов!

— Я вижу, — хмыкает он, уворачиваясь от моих поцелуев. — Прекрати, ты пьян.

— И чертовски хорош собой. Ну чего ты, Кович, ты ж меня хотел! До-о-олго… Вот он я, давай, бери!

Просыпаюсь я на широкой кровати, один и совершенно голый. Не успеваю я мысленно обозвать себя идиотом, как хрипловатый голос откуда-то сбоку сообщает:

— Не переживай, ничего не было. Ну, кроме того, что ты пытался станцевать стриптиз и очень просил тебя трахнуть.

— Чего ж ты не согласился? — бурчу я, натягивая одеяло до подмышек. — Неужто в Вас, Игорь Александрович, моральные принципы проснулись?

— Едва ли. Просто я не имею обыкновение делить постель с истеричными мальчиками, упорно называющими меня Маем.

Я укрываюсь одеялом с головой. Стыдоёбище какое… Пить мне нельзя.

— И Игорь Александрович я в университете. Не находишь, что здесь, когда я уже успел восхититься великолепным видом твоей голой задницы, меня называть по имени-отчеству неуместно?

— А я думал, тебя это заводит, — бурчу я из-под одеяла.

— Вылезай уже, — фыркает Кович. — Рассказывай, как докатился до такой жизни.

Терять мне нечего, да и хуже уже быть не может, поэтому я отбрасываю одеяло с лица и пересказываю историю с Маем.

— Дурацкий поступок, — тут же реагирует Кович. — Но ушел красиво, ничего не скажешь.

— Я такой идиот…

— Если б я был конченым ублюдком, я бы сейчас сказал что-то типа «ну я же говорил!»

Я качаю головой:

— Что мне делать? Я, блять, так в себе запутался… Наверное, всё-таки стоит собрать документы на перевод. И чего я вообще в него влюбился? Он ведь даже не особо-то и красивый!

— Мы не выбираем, в кого влюбляться, — спокойно произносит Кович, сверля меня взглядом. — Это просто происходит, и мы ничего не можем с этим сделать. Кстати, Вера звонила тебе всё утро.