Во вспыхивавших повсеместно жарких схватках перевес неизменно оставался за противниками Али. Тогда он вступил в переговоры с мятежниками и заключил с ними наступательный и оборонительный союз. Новый альянс, как и первый, завершился свадебными торжествами. Добродетельная Эмине, видя, что сын ее Вели женится на второй дочери Ибрагима, надеялась, что разногласиям двух семей положен конец, и была на вершине счастья. Но радость ее была недолгой: свадебные песнопения вновь были прерваны хрипом умирающих.
Дочь Хайницы от Сулеймана, второго ее мужа, вышла замуж за некоего Мурада, бея Клейсуры. Этот вельможа, связанный узами крови и дружескими отношениями с Ибрагим-пашой, навлек на себя после смерти Сефер-бея неистовую ненависть Али. Подлинная причина этой ненависти крылась в непоколебимой преданности Мурада своему господину, на которого он имел большое влияние. Но Али, как всегда искусно скрывая истину под благовидным предлогом, объяснил свою откровенную неприязнь к юноше тем, что Мурад, уже породнившийся с ним, неоднократно сражался на стороне его врагов. Добросердечный Ибрагим воспользовался предстоящей свадьбой, чтобы предоставить бею Клейсурскому повод для почетного примирения с дядей и назначил его дружкой жениха. В силу этого звания Мураду полагалось отвезти в Янину и передать молодому Вели-бею невесту, дочь паши Бератского. Мурад благополучно исполнил свою миссию и был принят Али, не поскупившимся на изъявления радушия и благосклонности. Празднества начались сразу по прибытии Мурада в конце ноября 1791 года.
Они длились уже несколько дней, как вдруг разнеслась весть, что в Али стреляли, но он чудом уцелел, а убийце удалось скрыться. Эта новость повергла в ужас и горожан, и придворных: каждый трепетал, опасаясь, как бы его не приняли за злоумышленника. Шпионы сбились с ног, пытаясь разыскать убийцу, и наконец заявили, что поиски их бесплодны, а значит, против паши готовится заговор. Паша разразился стенаниями, сокрушаясь, что окружен недругами, и предупредил, что отныне будет принимать на аудиенциях лишь по одному посетителю. С тех пор посетителям было вменено в обязанность оставлять оружие при входе. Аудиенции проводились теперь в особой комнате, расположенной под самым сводом дворца, и проникнуть туда можно было лишь через люк. Словом, это была настоящая мышеловка, тем более что к люку нужно было подниматься по лестнице. День за днем Али принимал в этой голубятне придворных и наконец призвал племянника, якобы затем, чтобы вручить свадебные подарки. Мурад, полагая, что вновь заслужил милость паши, радостно принял поздравления друзей и в назначенное время явился на аудиенцию. Телохранители-албанцы, дежурившие у подножья лестницы, попросили его снять оружие; он без тени недоверия отдал его и поднялся наверх, исполненный самых радужных надежд. Но едва он пролез в люк, как тот захлопнулся за ним и из темного угла раздался выстрел. Раненый в плечо Мурад упал, но, поднявшись на ноги, попытался бежать, и тут Али, выскочив из укрытия, бросился добивать несчастного. Несмотря на рану юный бей отчаянно оборонялся, испуская ужасные крики. Паша, желая поскорее прикончить Мурада и видя, что ему не справиться, выхватил из очага пылающую головню, с размаху ударил ею племянника по лицу, свалил его с ног, а потом и добил этой же головней. Умертвив Мурада, Али принялся истошно звать на помощь. Указывая примчавшимся телохранителям на окровавленную одежду и полученные в схватке ушибы, он объявил, что покарал изменника, замыслившего его погубить. По приказу Али труп Мурада обыскали и в одном из карманов обнаружили письмо, вложенное туда самим же Али, в котором сообщались все подробности предполагаемого заговора.
Из письма следовало, что брат Мурада также замешан в злоумышлении, поэтому его схватили и задушили без суда и следствия. Весь дворец преисполнился ликования, придворные и челядь принесли Аллаху благодарственные жертвы, как это принято на Востоке, когда человек избавляется от великой опасности. Али выпустил на свободу узников, чтобы, по его словам, возблагодарить Провидение, уберегшее его от чудовищного злодейства. Он принимал гостей, которые спешили поздравить его с чудесным спасением и сочинил оправдательный документ, подтвержденный юридическим заключением кади, в котором возводилась клевета на Мурада и его брата. Наконец, приставы в сопровождении отряда солдат отправились за имуществом погибших братьев, потому что, как говорилось в декрете, Али по справедливости должен был унаследовать достояние убийц.
Так была уничтожена последняя семья, которая омрачала спокойствие паши Янинского и могла умалить его влияние на слабовольного пашу Бератского. Последний, лишась самых отважных своих защитников и чувствуя себя в полной власти врага, вынужден был примириться с тем, чему больше не мог помешать, и лишь слезами выражал протест против преступлений, предвещавших столь же страшный конец и ему самому.
Что до Эмине, то уверяют, что с того дня, когда случилось это ужасное несчастье, она прекратила всякие сношения с преступным супругом и, уединившись в гареме, посвятила, подобно христианке, жизнь свою молитвам за невинно убиенных и за их палача. Как радуется душа, когда среди кровавых сатурналий встречается, словно оазис в пустыне, такой нежный и благородный образ, любуясь которым, она отдыхает от стольких зверств и предательств!
Али лишился ангела-хранителя, умерявшего его необузданные страсти. Сначала он огорчился, потеряв женщину, которую до сих пор искренне любил, и попытался вернуть ее, но тщетно; тогда он стал искать в новых пороках замену утраченному счастью и предался чувственным удовольствиям. Паша ни в чем не знал меры: вскоре в крови этого пожилого уже мужчины вновь зажглось пламя сластолюбия. Пустившись в неистовое распутство, он собрал огромные гаремы одалисок и икогланов[26], словно в дворцах его недоставало места для бесчинств. Без конца меняя обличья, он то ночи напролет гонялся по улицам за проститутками обоего пола, то средь бела дня высматривал в храмах девушек и юношей выдающейся красоты, после чего несчастных похищали и помещали в его гаремы.
Сыновья его, следуя примеру отца, в свою очередь открыли дом срама и, каждый на свой лад, пытались перещеголять старого пашу. Старший, Мухтар, ударился в пьянство, и ему не было равных среди самых отчаянных выпивох Албании: он похвалялся, что как-то после обильной трапезы выпил за вечер целый мех вина. Унаследовав неистовый дух предков и родичей, он во хмелю загубил немало людей, в том числе своего оруженосца, который с детских лет был его товарищем и доверенным лицом. Вели избрал для себя нечто иное. Воплотив бред маркиза де Сада, подобно тому, как отец его воплотил идеи Макиавелли, он наслаждался смесью распутства с жестокостью и приправлял сладострастие зверством. Высшим наслаждением для него было в кровь кусать целуемые губы и раздирать ногтями тело, которое он только что осыпал ласками. Жители Янины с ужасом встречали теперь на улицах города женщин, которым, утолив похоть, он приказывал отрезать нос или уши.
Немудрено, что, видя такое, каждый трепетал за свое достояние, жизнь и счастье. Немудрено, что каждый дрожал за своих близких. Матери проклинали свою плодовитость, женщины - красоту. Но вскоре страх породил растление, и подданные вслед за господами вступили на стезю разврата. Этого и добивался Али, считавший, что людьми, лишенными чести и совести, легче управлять.
Всеми способами укрепляя свою власть изнутри, он не упускал случая расширить свои владения. И вот в 1803 году он объявил войну племенам сулиотов, на независимость которых уже не раз покушался всевозможными уловками, посулами и подкупом. Хотя он послал против них десятитысячную армию, сулиоты поначалу побеждали и в мелких стычках, и в крупных сражениях; однако потом, когда Али по обыкновению призвал измену на помощь насилию, удача вновь улыбнулась ему. Вскоре стало ясно, что несчастным сулиотам рано или поздно суждена гибель.
