Мухтар уже возвращался из поездки, когда гонец от Вели доставил ему весть о гибели возлюбленной. Вскрыв пакет, паша вскрикнул: "Ефросина!" - и, схватив пистолет, в ярости разрядил его в гонца, который мертвым рухнул к его ногам. "Ефросина, вот первое возмездие за тебя!" - воскликнул Мухтар, и, вскочив на коня, понесся в Янину. Охрана следовала в отдалении, не спуская с него глаз, а жители лежащих на пути селений, прослышав о гневе Мухтара, разбегались при одном его приближении. Так он и мчался - без передышки, не глядя по сторонам, пока не загнал лошадь, которая пала как раз у озера, где погибла Ефросина. Пересев в лодку, Мухтар отправился к себе в сераль, чтобы скрыть терзавшие его боль и ярость.

Прекрасно зная, что можно не опасаться гнева, излившегося в слезах и криках, Али немедленно потребовал Мухтара к себе. "Уж себя-то он не убьет", - с горькой улыбкой сказал он придворному, которому поручил сообщить сыну свою верховную волю. И в самом деле, Мухтар, за минуту до того выкрикивавший угрозы и проклятья, едва получив повеление отца, сделался кроток и послушен.

- Поди сюда, Мухтар, - проговорил визирь, протягивая ему для поцелуя руку, обагренную невинной кровью. - Я готов забыть твои увлечения и порывы, но запомни на будущее: человек, пренебрегающий, подобно мне, мнением людей, не боится ничего на свете. Теперь можешь идти, явишься за распоряжениями. Ступай и помни мои слова.

Мухтар удалился в таком смущении, словно ему простили огромную провинность, и не нашел лучшего утешения, как целую ночь пьянствовать и развратничать вместе со старшим братом. Но недалек был уже тот день, когда оба они, претерпев от отца немало обид, составят заговор и осуществят ужасную месть.

Тем временем диван начал проявлять недовольство бесконечными территориальными притязаниями паши. Не решаясь открыто обрушиться на столь могущественного вассала, министры решили окольными путями ослабить его влияние, и под предлогом того, что преклонный возраст Али не позволяет ему справляться с тяготами стольких должностей, у него отбирают управление Фессалией. Но чтобы показать, что это делается отнюдь не из враждебных побуждений, отобранный у него санджак передают его племяннику Эльмас-бею, сыну Сулеймана и Хайницы.

Та, столь же честолюбивая, как и брат, не помнила себя от радости, предвкушая, как будет править от имени сына, человека мягкого и бесхарактерного, привыкшего слепо ей повиноваться. Она испрашивает у брата позволения отправиться в Трикалу, чтобы присутствовать при вступлении Эльмас-бея в должность, и ко всеобщему изумлению такое разрешение получает. Никто не мог понять, как это Али столь легко отказался от столь значительного поста как губернаторство в Фессалии. Однако он так искусно притворялся, что в конце концов все поверили в его покорность. Когда же люди увидели, какой роскошный эскорт предоставил он сестре, чтобы отвезти ее в столицу отобранного в пользу племянника санджака, только и разговоров было, что о его великодушии. Он даже послал Эльмасу вместе с поздравлениями множество богатых даров, в том числе великолепную мантию из чернобурых лис, стоившую больше ста тысяч франков на нынешние деньги, и просил племянника непременно облачиться в нее, когда посланец султана вручит ему фирман на владение должностью. Хайнице было поручено лично отвезти сыну дары и наказ старого паши.

Она пустилась в путь и, благополучно достигнув Трикалы, в точности исполнила поручение. Когда же наступил час столь желанной для ее гордыни церемонии, она лично проследила за всеми приготовлениями. Эльмас, облаченный в мантию из черно-бурых лис, был в присутствии матери провозглашен и признан правителем Фессалии.

- Мой сын - паша, - воскликнула она, не помня себя от упоения, - мой возлюбленный сын - паша! Мои племянники умрут от зависти.

Однако горделивой радости не суждено было длиться долго. Через несколько дней после вступления в должность Эльмас почувствовал упадок сил. Непреодолимая сонливость, конвульсивные приступы чиханья, лихорадочный блеск в глазах - все свидетельствовало о тяжком недуге. Подарок Али исполнил назначенное. Мантия из черно-бурых лис была пропитана смертоносной мокротой девушки, больной оспой, губительный яд проник в кровь паши, не привитого от этой хвори, и тот умер через несколько дней.

Хайница, на глазах которой сын испустил дух, обезумев от горя, разразилась рыданьями, угрозами и проклятьями; но не зная, кто был истинным виновником несчастья, отправилась в Янину, мечтая выплакаться на груди брата. Она нашла его в такой глубокой скорби, что не только не заподозрила, но готова была пожалеть. Такое сочувствие ее страданиям понемногу стало умерять отчаяние женщины, а ласки второго ее сына Аден-бея вскоре утешили ее. Тем времени Али, неустанно радевший о своей выгоде, не замедлил направить в Трикалу одного из своих приближенных, поручив ему править санджаком вместо усопшего племянника. Он без труда добился, чтобы Порта, убедившись, что любое поползновение против него не приносит ничего кроме несчастий, вернула ему правление Фессалией.

Такой исход дела начал волновать умы. Но ропот народа, спорившего о причинах гибели Эльмаса, был заглушен громом пушек, возвестивших о рождении у Али нового наследника. Это был Салих-бей, рожденный невольницей-грузинкой.

Фортуна, стремившаяся, казалось, как исполнять его преступные замыслы, так и потворствовать желаниям, уготовила ему драгоценнейший дар - добрую и прекрасную ликом жену, которой суждено было заменить подле него Эмине и вытеснить даже память о покойной.

Вместе с фирманом, подтверждающим права Али на управление Фессалийским санджаком, диван прислал ему приказ разыскать и уничтожить банду фальшивомонетчиков, появившихся в тех краях. Али, радуясь, что может доказать султану свое рвение за счет обычного душегубства, тут же снарядил шпионов и, узнав, где укрываются преступники и кто их сообщники, отправился туда в сопровождении мощного эскорта. Это было селение, называвшееся Пличивица.

Достигнув его к вечеру, он всю ночь напролет расставлял посты и дозоры, чтобы никто не мог ускользнуть, и на рассвете внезапно напал со всеми своими людьми на фальшивомонетчиков и застал их на месте преступления. Али тут же приказал повесить главаря у ворот дома и вырезать жителей селения.

Внезапно девушка сказочной красоты прорвалась к нему сквозь толпу солдат и, ища спасения, прильнула к его коленям. Изумленный Али стал ее расспрашивать. Она подняла на него глаза, полные наивной веры и ужаса, оросила руки его слезами и молвила:

- Господин, умоляю, заступись перед визирем Али за мать мою и братьев. Отец мой, увы, уже погиб. Видишь, вон он висит на двери хижины. Мы ничем не могли прогневать грозного властелина, который приказал убить его. Мать моя бедная женщина и в жизни никого не обидела. Мы - слабые и беззащитные дети. Защити нас!

Поддавшись невольному волнению, паша прижал к груди невинное дитя и, улыбаясь сквозь слезы, ответил:

- Нашла кого просить: я и есть этот злой визирь.

- О, нет, нет! Ты добрый, господин мой, ты добрый!

- Ну что ж, дочь моя, успокойся и укажи свою мать и братьев. Я повелеваю сохранить им жизнь. Твои мольбы спасли их.

И когда в порыве благодарности девушка простерлась ниц, он поднял ее и спросил, как ее имя.

- Василики.

- Василики! Царица! Имя твое - прекрасное предзнаменование. Василики, отныне мой дворец станет твоим домом.

Вслед за этим Али велел конюшему собрать родных девушки, волею его избавленных от смерти, и доставить их в Янину вслед за той, которой предстояло безграничной любовью воздать ему за благодеяние.

Мы исчерпаем все сокровища доброты, сокрытые в душе Али, когда расскажем, как по дороге в Янину на него накатила прихоть явить благодарность. Разразившаяся гроза принудила его укрыться в какой-то нищей деревушке. Он спрашивает, как она называется и, услыхав ответ, на минуту застывает в изумлении, словно пытаясь воскресить смутные воспоминания. Затем Али осведомляется, нет ли в деревушке женщины по имени Нуза. Ему отвечают, что здесь в самом деле есть одна дряхлая старуха по имени Нуза, которая изнурена болезнями и живет в глубокой нищете. Он велит привести ее. Дрожа от ужаса, несчастная является и падает перед ним ниц. Паша сам поднимает ее: