Он оглянулся назад и сразу понял, что сделал это в последний раз, потому что увидел за собой всю огромную жизнь, которую почему-то не замечал раньше. Там осталась могила отца, остались мать, брат, люди со знакомыми именами и еще миллиарды, безымянные для него. Он пришел сюда от них, но теперь он - это не они. Когда-то свершилось невиданное предательство, и все вернулось к нему.
"Но почему?! - родилась в нем изумленная злоба. - Почему не один из тех, кто сидит за кнопками, а я? Чего не простила мне жизнь? За что все будут жить, а я... Господи! Как ты обернул все жестоко и несправедливо!.."
В нем возникло резкое, как удар, желание вернуться вниз и вломиться в ряды машин с камуфляжем на бортах - чтобы только осколки брызнули... Но он пошел дальше, потому что его начинала тяготить нагота под огромным пустым небом.
"Только не сейчас... - подумал он, словно заглянув в сотни глаз, наблюдавших за ним сейчас. - Только не сейчас. Не надо..."
Он не стал поворачивать влево, вспомнил о каменоломне на вершине холма. Хорошее место для него. Самое замечательное место. Будет меньше выбросов, а их Центру все равно придет конец...
Позади нахраписто выли вертолеты, хорошие машины с неиспользованным боезапасом. Сейчас они вспомнят об этом. Куда, интересно, подевался вертолет с динамиком? Крикнул бы кто-нибудь с неба: "Эй, Коротышка! Как дела?", а он бы срывающимся голосом ответил, что все прекрасно, и, может быть, даже улыбнулся...
- Кретины! Идиоты! Тупицы! - хрипло кричал он в пространство перед собой, изнемогая от усилий ускорить время. - Поняли, да? Попробовали на вкус? Берите, берите, мне не жалко! Вот я! Сюда смотрите! Ну, что же вы?!
Гибель все же не наступила - его пропустили. Вертолеты разом ушли, словно в них догадались, что будет дальше. Если так, то теперь никто не прикажет стрелять в него. Поздно... Все поздно делать... Уже тогда, в "лаборатории" двух сопляков, было поздно.
Он увидел себя глазами камеры, которая наверняка продолжала съемку: одинокий нагой человек, в муках голода, жажды и совести идущий по земле. А земля горит, горит только под ним одним во всем белом свете.
Его тело уже окутало шипящее, прозрачное в дневном свете пламя, когда впереди открылась дыра в скале.
- ........ - далеко позади хрипнули динамики и смолкли.
С территории Центра поспешно взлетали тяжелые грузовые вертолеты. Он нашел в себе силы усмехнуться на это жалкое бегство и взял в руку ржавый обломок металла, который тут же потек огненной струйкой наземь, не оставив на ладони даже боли.
Он додумал все, что ему полагалось, и не стал оборачиваться в последний раз. Штольня вела во тьму. Когда-то здесь брали камень, брали так давно, что дома из этого камня стали развалинами. А пустота осталась, едва поддерживаемая истлевшими подпорками. Он шел, а позади ухала оседая порода и навсегда запирала вход.
Потом он лежал в центре большой выработки, и потолок высоко над ним постепенно светлел и становился прозрачным. Ему виделось во всех подробностях хитроумие слепой и жуткой силы, скрутившей миллиарды лет назад мягкий камень в невообразимую головоломку. Глаз он не закрывал и даже старался пореже моргать, чтобы в остаток времени было больше света, чем тьмы.
Ему было просто тепло и хорошо, когда его тело мгновенно стало критической массой. Он перестал существовать с мыслью, что умирает и смерть его увидят все, кому это нужно, кто еще не поверил в угрозу критической массы безрассудства. И еще он успел пожалеть свое человечество, столь безжалостное к самому себе.
Сквозь камень, отпрянувший в страшную даль, он увидел голубое небо в черных трещинах и не успел закрыть глаза.
Из-под скалы брызнуло атомное пламя, и все кончилось. Чуткие датчики, рассеянные по всему миру, бесстрастно зафиксировали ядерный взрыв мощностью в несколько килотонн.
Писали и говорили разное...
