Все эти истории звучали обычно у очага долгими зимними вечерами. Старики до сих пор вспоминают мастеров, которые могли рассказывать предания каждый вечер всю зиму, ни разу не повторившись. Заниматься этим в дневное время считалось недопустимым. Кроме традиционных зимних вечеров подобные рассказы звучали в особых случаях: во время ночного бдения у святого источника, после тех или иных церемонии в частных домах на поминках и крестинах, в лодке, когда рыбаки караулят сети в ожидании ночного клева и т. д. На таких собраниях звучали не только длинные повести, там исполнялись и шуточные куплеты, и баллады, и любовные песни, и народные духовные стихи, и родословия, загадывались загадки и даже рассказывались смешные случаи из местной жизни. Но главное место занимали рассказы о героях и чудесах, многие из них продолжались не менее часа, а некоторые – часов шесть или даже больше⁴. Считалось, что женщине рассказывать героические повествования не пристало. Более того, ни один рассказчик никогда не решился бы рассказать подобную повесть в присутствии своего отца или старшего брата, и, наверное, по этой причине послушать их собирались обыкновенно молодые жители деревни⁵.

Традиционные рассказчики никогда не претендовали на авторство исполняемых повестей. Об этом говорит и распространенная концовка: «Вот вам и мой рассказ! Если есть в нем ложь, значит, так тому и быть, ведь не я сочинил его и выдумал!» Все эти рассказы они перенимали на слух от своих предшественников – членов собственных семей, соседей, захожих «странников», нищих или бродяг, и некоторые истории можно было проследить от рассказчика к рассказчику на несколько поколений назад, порой до начала XVIII в.⁶ Обширные кладовые памяти этих необразованных людей поистине изумляли нас, привыкших полагаться на письменные и печатные свидетельства. Об одном рассказчике из Бенбекулы, например, говорят, что стоило ему услышать однажды какую-нибудь историю, а потом рассказать самому, как он запоминал ее на всю жизнь. Ему случалось порой рассказывать истории, слышанные один-единственный раз, – пятьдесят лет назад. Один рыбак из Барры вспоминал, что зимними вечерами целых пять лет кряду ходил слушать некоего сказителя, и тот почти ни разу не повторился⁷.

Любопытная черта искусства рассказчиков и признак его древности – традиционное употребление стереотипных описаний и иных риторических «пассажей». Восходящие к глубокой древности и уже далеко не всегда понятные слушателям, они вводились в ткань повествования, когда рассказчику требовалось описать героя, отправляющегося на поиски приключений, изобразить жестокую битву или иную легко узнаваемую традиционную сцену. Эти пассажи, с одной стороны, были призваны служить украшением рассказа и впечатлять слушателей, а с другой – подготавливали самого исполнителя к переходу на новую ступень повествования. Сколь многие из этих повестей сами по себе относятся к древней кельтской традиции, сказать невозможно, однако, что касается их формы, характеров и мотивов, они имеют очень много общего с теми записанными в средневековых рукописях текстами, которые по сей день составляют славу и гордость ирландской литературы.

Традиционные рассказы далеко не всегда были принадлежностью лишь крестьянского быта. Напротив, раньше они составляли важнейший элемент жизни знати, и в валлийских и ирландских средневековых рукописях встречаются упоминания о том, что исполнялись они поэтами самого высокого ранга. В одной валлийской повести рассказывается⁸, как волшебник Гвидион и одиннадцать его товарищей под видом поэтов прибывают ко двору короля. Гостей просят рассказать какую-нибудь историю. «Господин, – говорит Гвидион, – по нашему обычаю, когда прибываем мы к королевскому двору, в первый же вечер слово дóлжно предоставить первому поэту. Я с радостью расскажу тебе историю». Гвидион, как сообщается далее, был лучшим рассказчиком в мире. В одной ирландской саге, которая, судя по языку, была записана в VIII в., ученый поэт Форголл рассказывает истории Монгану, королю Ульстера, каждый вечер в течение всей зимы, или «от Самайна до Бельтана» (от 1 ноября до 1 мая) – эта фраза часто употребляется в связи с искусством устного рассказа⁹. Обычай исполнять традиционные повести именно зимними вечерами вряд ли можно объяснить лишь чисто бытовыми и хозяйственными факторами. Сопоставление аналогичных фольклорных традиций у народов Америки, Европы, Африки и Азии демонстрирует поразительное единодушие в запрете исполнять сказания летом или среди дня, за исключением особо оговоренных случаев¹⁰. Более того, важность исполнения сказаний именно возле горящего очага невозможно вполне понять, не упомянув об особой роли очага и огня вообще в индоевропейской и других древних культурах, тогда как рассказывание историй поэтами заставляет вспомнить о том, что проза, перемежающаяся стихами, была известна и в Древнем Египте, и в средневековой Европе, и в Индии эпохи вед, и в Ирландии уже нашего времени¹¹.

В средневековой Ирландии и в Уэльсе поэтов не считали эксцентричными чудаками, как часто бывает в наше время. Напротив, они составляли самую привилегированную группу внутри образованного класса. И хотя в Ирландии эта профессия, как правило, передавалась по наследству, обучение поэтов было долгим и трудным и в основном заключалось в заучивании наизусть сотен повестей, «дабы исполнять их потом надлежащим образом перед королями и иными благородными людьми»¹². Образованный класс, объединявший друидов и профессиональных поэтов, можно сравнить с кастой брахманов в Индии, и все то, что касается самого искусства, статуса и поведения ирландских и валлийских придворных поэтов, можно, по определению одного известного востоковеда, назвать «главой из истории Индии, но под другим названием»¹³. Подобные классы на Востоке и на Западе были реликтом сложной социальной и религиозной иерархии народов, говоривших на древних индоевропейских языках.

В кельтских государствах, как и в Индии, поэты были также официальными историками и составителями королевских родословий. Хвала, произнесенная устами поэта, упрочивала королевскую власть и достоинство самого короля, тогда как сочиненная поэтом хула могла сокрушить и короля, и его королевство. В Древней Ирландии профессиональные поэты (филиды) по традиции были судьями. И они действительно очень хорошо разбирались во всем, что касалось прав и обязанностей королей, сам же верховный поэт Ирландии (оллам) перед лицом закона был равен королю. В функции ирландских поэтов входили и такие чисто жреческие обязанности, как предсказания и пророчества, и надо добавить, они исполняли их, облачившись в наряд из птичьих перьев, подобно сибирским шаманам, которые посредством сложного ритуала и особого экстатического состояния уводят своих слушателей в путешествие по Иному миру¹⁴. Посвященные, владеющие таким могуществом и силой, хранили эти повести и исполняли их лишь по особым случаям, подобно тому как современные священники читают главы из Священного Писания.

Естественно, что наибольшее внимание уделялось сохранности самой традиции. В «Лейнстерской книге», рукописи XII в., в конце саги «Похищение быка из Куальнге» (Táin Bó Cuailnge), самой знаменитой из всех ирландских саг, записан колофон, удивительно напоминающий заключительные стихи Апокалипсиса. «Да будет благословен каждый, кто верно запомнит эту повесть так, как она записана здесь, и не станет ничего добавлять к ней»¹⁵. Эти тексты не были простой забавой – об этом свидетельствуют вознаграждения, которые были обещаны слушателям. Одно из трех чудес, приписываемых «Похищению», состояло в том, что «оно на целый год охраняло от всех бед того, для кого было исполнено»¹⁶. В конце саги, озаглавленной «Воспитание в домах Двух Чаш»¹⁷, говорится, что св. Патрик повелел, «чтобы никто не смел ни спать, ни беседовать, когда она рассказывается, и чтобы речь о событиях этой саги вели всякий раз лишь перед немногими добрыми людьми, дабы могли они лучше слушать. И еще Патрик придал рассказу много чудесных свойств…»: