— Что ж, удачи. Я бы предпочла сразиться с ордой киборгов.

— Забери меня с собой, — прохныкала я, пока она уходила. А затем подняла голову настолько гордо, насколько могла. Я пройду в точности так, как несколько месяцев назад во Впадине Бримстоуна. С чувством собственного достоинства. Я пошла вперёд, и, не смотря на скученность, они освободили для меня проход. И пока я шла, многие из них протягивали копыта, чтобы коснуться меня, не неприлично, а чтобы убедиться, не иллюзия ли я.

— Принцесса, — слышала я снова и снова. — Она вернулась. Она спасёт нас.

Спасу. Я же могу. И спасу. Я бы сказала это вслух, но меня останавливал страх перед одним вопросом:

А смогу ли?

Внутри здания мне стало легче, так как в маленьких помещениях пони уделяли больше внимания раненным, нежели мне. А их было немало… У врачей закончились кушетки, и им пришлось укладывать пациентов на столы, порой по двое-трое на каждый, а столы ставить друг на друга. Медикаментов не хватало. У многих пони вместо бинтов были прокипяченные тряпки. Единороги изо всех сил старались помочь зебрам лечить пострадавших, однако, в сложившейся ситуации, лучшая их помощь ограничивалась передачей стакана разбавленного водой виски.

— Так это правда, — пронзил воздух резкий голос у меня за спиной. Я обернулась и увидела знакомую серо-русую единорожку. Я ее еще никогда не видела Триаж настолько потрепанной: на голове повязка, а на почерневшем роге все следы магического выгорания. Её халат представлял собой месиво из пятен коричневого и красного цветов с их многочисленными оттенками. Однако я благодарила богинь за то, что ниспослали пони, чье отношение ко мне не изменилось вообще!

— Состояние Глори…

Вдруг Триаж начали звать на помощь. Она сжала веки и стиснула зубы, сигарета в уголке рта дрожала.

— Все в порядке, — быстро сказала я. — Просто скажи, где я могу ее найти.

Она смотрела на меня с секунду, затем оглянулась посмотреть на двух сестер, которые пытались не дать кишкам жеребца покинуть живот. Мне показалось или у нее на глазах проступили слезы?

— Ебаное ХМА, — она загребла проходящего мимо единорога. — Ты! Молчи и слушай.

— Я личный помощ… — начал было пресно и со странным акцентом говорить единорог.

— Да мне плевать. Видишь её? — резко сказала она, указывая на меня копытом. — Отведешь в триста первый кабинет. Это последний этаж. Дальний конец коридора. Отвечай на все её вопросы.

Затем она посмотрела на меня, ее взгляд затронуло какое-то новое чувство — беспокойство.

— Догоню, как только разберусь с ним, — и она рванула со всех ног к жеребцу.

Странного единорога, казалось, не волновали ни я, ни весь тот хаос, что творился вокруг нас.

— Сюда. Лифты не работают, — сказал он занудно. Уж и не знаю, в нем ли самом была проблема или… во всем этом. Он заметил мой взгляд и тихо вздохнул: — Прости. День длится целую вечность. Мне не хватает лифтов.

Я посмотрела на его видавший виды ПипБак и сделала предположение, что он бывший житель Стойла.

— И не говори. Сегодня утром я еще была единорогом, а теперь посмотри на меня, — сказала я с маленькой улыбкой, в то время как его лицо сохранило прежнюю мину.

— Мазаль тов^[50], — ответил он, поднимаясь на второй этаж. На этом этаже было меньше криков, но больше тихих стонов и плача. Затем мы проследовали на третий этаж. — Итак, думаю, ты хотела бы узнать о состоянии пациентки?

— Точно, она в порядке? — спросила я с той же улыбкой, но уже выражающей беспокойство.

— Она получила дозу в тридцать Грэй. Развилась острая лучевая болезнь. Как следствие — рвота, тошнота, сильная диарея, мигрень, лихорадка, нарушения в работе ЦНС, утомление, шок.

Ага. Ну я уже через это проходила.

— Но вы же даете ей Рад-Икс и Антирадин, да?

— Мы вывели радионуклиды из ее организма, — сухо сказал он.

Когда мы ступили на третий этаж, меня начало наполнять чувство тревоги. Тут было тихо, лишь слышны были звуки тихого плача.

— Но она же поправится? — посмотрела я ему прямо в лицо. — Она же была в вашей магической целебной машине, да?

Мы пошли дальше. Единорог двигался будто в прострации.

— Пациентка прошла два курса интенсивной терапии по прибытии и еще один через час после. Лечение экспериментальным методом было отклонено ввиду большого количества пострадавших, так же нуждавшихся в скорейшей медицинской помощи.

В комнате, мимо которой мы проходили, я заметила Вельвет Ремеди, Каламити, потрепанного кипебпегаса и жеребца, в котором я признала Ленсфлэра, собравшихся вокруг Виндшира и открыто плачущих.

— Почему? — навзрыд вопрошал Каламити. Копыто Вельвет лежало у него на плече. — Почему?

— Он налаживал канал связи по энергомагическому лучу, — сказала киперпони, Серебро, как я полагала. — И как только ЦУ доберётся сюда, она сможет самолично нам помочь.

— Нет. Просто… почему именно он? Эт не правильно. Если б Прайд или Ганшот… я б принял это. Но почему хорошие парни гибнут? — проговорил весь разбитый пегас и сел на круп, прижав свою щеку к груди Вельвет.

— Он умер так, как и желал. Как Вандерболт, — прошептала его не менее шокированная любимая.

Тут Вельвет заметила меня сквозь дверное окно, и ее глаза расширились от удивления, затем она покачала головой и грустно улыбнулась. Теряла ли она кого-либо столь ценного? Была ли у нее семья? На эти вопросы у меня не было ответов. Тем временем мы пошли дальше, и я спросила единорога:

— Вы не могли его спасти?

— Магия отнюдь не всесильна. Порой тело повреждено настолько, что его уже не спасти, — прямо ответил он на ходу.

— Но… вы же спасли Глори? Да? — спросила я. В конце коридора я видела ее семью, собравшуюся вместе. — Вы же её три раза в эту гребанную целительную машину клали! Вы её спасли… — я оцепенела и прошептала: — Или нет?

Он не ответил. Его глаза были безжизненны, а лицо ничего не выражало…

Я рванула вперед, оставляя единорога позади. Но время будто бы замедлило свой ход, плач сменили приглушенные, словно подводные звуки. И чем быстрее я пыталась бежать, тем медленнее я двигалась. Все, что я видела перед собой, вдруг приобрело необходимую четкость. Вот Монингстар прижимает к груди золотую ветвь и плачет, не скрывая чувств. Вот отрешенный лик Мундансер, которая обнимает светло-серых пегасок — Лэмбиет и Люсент. А вот Даск, чей мертвенный взгляд направлен прямо на меня, прижимает к себе шлем Анклава. Промчавшись мимо них к двери, я распахнула её.

Пик…

«Нет. Нет, нет, нет…»

Пик…

Тусклая комната едва вмещала чересчур большую для своего усохшего владельца кушетку. Глори вся была в бинтах. Вся. Только, лежащие на подушке, лиловые локоны могли помочь узнать в лежащей на кровати мумии пегаску. В углу стояла стойка для капельниц с двумя бутылками: в первой находилась фиолетовая жидкость, в которой плавали несколько кристаллов лунного камня, а во второй, более маленькой, прозрачная, также с лунным камнем внутри.

Рядом с Глори сидел её отец — Скай Страйкер. Его физические раны зажили, но душевные, казалось, не могло излечить уже ничто. А сливовая шкура с теми полосами, что были в ней проделаны, больше подходила зебре, нежели пони. С другой стороны сидел весь взлохмаченный и измученный Ровер, прижимавший к груди несколько свитков из старой плотной бумаги. Вдруг он поднял голову и, посмотрев на меня пару мгновений, встал на ноги.

— Извините. Извините. Псам жаль, — пробормотал он прежде, чем покинул помещение.

Я заняла место Ровера напротив Скай Страйкера.

— Она знала, что ты придешь, — сказал он, не поднимая глаз с дочери. — Знала, что ты жива. Что ты вернешься.

Он весь трясся.

— Ты можешь помочь? Сотворить какую-нибудь принцесскую магию? — прошипел он из злости.

— Я бы не знала с чего начать, если бы могла, — прошептала я в ответ. Луна возможно знала с чего начать, но у меня не было ее знаний, только душа.

— Как же иначе… — кипя от злобы, прорычал он, поднимая на меня свой взгляд. — Принцессы. Магия. Какой от всего этого толк, если не может спасти мою дочь? — вопрошал он, поднимаясь на ноги. — Ты должна была стать её другом! Её любимой! Вот, что от тебя требовалось! А ты её бросила! — прокричал с другой стороны кровати. — Ты оставила мою малышку помирать!