Молодая симпатичная медсестра из Воронежа принесла только что вскипевший чайник и долила врачам. Вся бригада Веселова уезжала, и только Света оставалась работать на следующую смену — она приехала сюда недавно, свой срок еще не отработала.

— Бардак, говорите? А в чем бардак? — спросил Дима, он хотел выяснить все сложные моменты сразу, чтобы потом они не были для него неожиданными. Медсестра подлила ему кипятку, и он с наслаждением отхлебнул чай с мятой и душицей. — Ох, как вкусно! Где такой чай берете?

— Да мы здесь изощряемся в чаях. На рынке всякие травы покупаю. Я вам оставлю, попьете. В чем бардак, спрашиваете? А в том, что непонятно, кто с кем воюет. Здесь столько сторон. Считайте: боевики — раз. Бандиты — два. Бандиты и боевики — совсем не одно и то же: боевики — они же бородачи, ваххабиты, и наемники у них, как правило, молодые чеченские ребята от пятнадцати до двадцати лет. Местная милиция — три. Ее многие ненавидят, считают предателями. Но это совершенно особый клан, они в свое время Басаева в Гудермес не пустили, женщины за оружие взялись. Армия, наши войска — четыре. И ФСБ — пять. У армии с ФСБ не всегда согласованность. Непонятно только, отчего — от нашей халатности или это две настолько разные структуры, что каждая тянет одеяло на себя.

— Понятно, — улыбнулся Дима. — Вернее, понятно то, что ничего не понятно.

— Не берите в голову, Дмитрий Андреич. Вам в это вникать и не стоит. Ваше дело — лечить, оперировать. А здесь у вас практика будет такая, какую в мирное время вы за всю жизнь не получите. — Веселов говорил и внимательно следил за тем, как Света разрезала второй торт. — Операции любые, готовьтесь к тому, что придется делать то, чего никогда в жизни не делали и не собирались. Между прочим, и роды придется принимать. — Увидев, что Дмитрий смотрит на него почти испуганно, Веселов засмеялся. — Ну что вы, Дмитрий Андреевич, так испугались? Вспомните Булгакова, «Записки юного врача». Учебник есть, ничего страшного. Да вы, наверное, еще и с института все помните, не так уж давно окончили, да? Это полезно для такого перспективного врача, как вы. Всего понюхаете. И выйдете отсюда настоящим профи. После этого вам ничего не будет страшно, вы станете уникальным специалистом по экстремальной медицине, медицине катастроф. Потом с Михайловым можете ехать в любую точку, на самое страшное землетрясение.

Дима взял чашку, но тут же чуть не выпустил из рук. Раздался такой грохот, что он весь сжался, втянув голову в плечи. Что это? Стреляют тут, совсем рядом. По ним? Захотелось лечь на пол и вжаться в пол или залезть куда-нибудь под кровать. Дима посмотрел на перекошенное от ужаса лицо своего коллеги, отоларинголога, прибывшего сюда вместе с ним. Их предупреждали, что будут стрелять, но что они сидят на пороховой бочке, никто не говорил.

— Это гаубицы, ничего страшного, они тут неподалеку, и поэтому кажется, что прямо рядом, — сказал Андрей Эдуардович совершенно спокойно. — А вот сейчас они закончат, и начнется пальба полковыми минометами, рядом комендатура.

Раздалось еще несколько залпов, и стихло. Дима облегченно вздохнул. Но тишина не продержалась и минуты. Подхватив эстафету, загремели минометы.

— О! Я же говорил! — засмеялся Веселов и поднял палец вверх. — Они всегда в ответ стреляют. Да вы не переживайте, Дмитрий Андреевич, это далеко не самое страшное, что здесь происходит. Скоро вообще внимание обращать перестанете. — Он вопросительно посмотрел на вошедшую медсестру, она утвердительно кивнула, он встал из-за стола и сказал: — Ну ладно, я сегодня еще работаю, а вы отдыхайте с дороги. Завтра передам все дела и простимся. Хотите, я прямо сейчас покажу вам ваше место?

— Хочу. — Дима тоже встал из-за стола. Врачи последовали его примеру.

8

Девушек привезли на двух джипах в каменный городок в пустыне. Они, как всегда измученные, еле держались на ногах. Около четырех часов отрабатывали приемы рукопашного боя, потом — стрельба по мишеням, потом — марафон по песку. Но когда они вышли из машины и увидели вокруг себя здания, совершенно не характерные для местной архитектуры, усталость сняло как рукой.

Перед ними как будто предстали декорации из фильма «Звездные войны». Странные дома с круглыми окнами, какие-то столбы, похожие на антенны. Было такое ощущение, что группа попала на другую планету. И только присутствие Хасана напоминало о том, что они на Земле. А когда он сказал, что сейчас они пойдут в душ, фантастические ассоциации и вовсе развеялись. Душ здесь для них был самой большой мечтой. Когда Хасан сказал им, куда идти и где он их будет ждать через целых полчаса (невиданное благодеяние!), они так взбодрились и обрадовались, настроение так поднялось, что, казалось, не было двухчасового стрельбища по мишеням, бега в пустыне, уроков рукопашного боя, после которого болело все тело.

Молодые женщины подошли к одному из странных сооружений, прошли мимо охранника, который даже глазом не повел в их сторону, и оказались в коридоре душевой с вполне европейской современной отделкой — кафель, шкафчики для одежды, в соседней комнате душевые отделения. Гульсум вспомнила о бассейне в Москве, в который ходила по абонементу.

А как же Назахат, она же правоверная мусульманка, подумала Гульсум, как же она пойдет в душ, ей же сейчас нельзя? Гульсум посмотрела на Назахат. Та как будто забыла о своих убеждениях, никого не стесняясь, разделась догола, сложила одежду в шкафчик и, покачивая своими красивыми бедрами, прошла в душевую.

Гульсум разделась и последовала за ней. С наслаждением она подставила тело под теплую воду. Она похудела килограммов на семь. Жира на ее теле не осталось совсем, одни мускулы, как и у остальных девушек. Гульсум смотрела на их стройные фигуры, сильные, упругие тела и думала, что, если бы была мужчиной, не смогла бы устоять ни перед одной из девушек спецотряда.

Гульсум опомнилась — о чем это она думает? Впервые за две недели пребывания в лагере она вдруг подумала о сексе. Абстрактно, на одно мгновение, и все же. Не случайно монахам запрещают созерцать даже свое обнаженное тело, вспомнила она лекции по истории религии в университете. Гульсум никогда не была ханжой и никогда не была религиозной, все запреты на секс она, как человек современный, презирала. Но она никогда не была и развратной, распущенной. Видно, ее глубокие мусульманские корни не позволяли ей быть такой. В университете за ней ухаживал симпатичный русский парень, но она вела с ним себя довольно сдержанно. Он казался ей примитивным и не вызывал в ней никаких чувств. Хотя совсем она его не прогоняла, он был ей хорошим другом, иногда, правда, становился слишком утомительным в своих проявлениях чувств.

Гульсум изучала мировую литературу, она готовилась стать искусствоведом и филологом, читала Апулея, Боккаччо и даже Маркиза де Сада. Нет, она вовсе не исключала секс из своей жизни. Но он состоится только тогда, когда она по-настоящему полюбит. Просто так, ради экспериментов, ради чувственных удовольствий она заниматься этим не будет ни с кем — это девушка решила твердо. И вот впервые после Москвы она подумала о сексе.

Мыло, полотенце, даже шампунь. Гульсум вымыла голову, еще раз намылила тело. Включила горячую воду.

— Твою мать, холодная пошла! — услышала она голос Лены из соседнего отделения. — Ну что ж я теперь холодной должна смывать все? Надо же, даже здесь не могут сантехнику наладить, козлы…

— Сейчас, потерпи, я закончу, и сюда встанешь, — крикнула Гульсум Лене и убавила горячую воду.

— Нет, вот, кажется, потеплела, — услышала она радостный голос Лены, — ну слава богу, а то и не подмоешься так.

У них общий душ, поняла Гульсум. Когда она включает горячую, у Лены идет холодная, стоит ей включить холодную — у Лены кипяток. И только когда она настраивает душ на среднюю температуру воды, тогда они в равных условиях.

— Подожди, постой еще минутку. Я сейчас. — Она смешала горячую и холодную, получив теплую. — Сейчас как?