— Сегодня суббота? Блядь!

— Что?..

— Ну, ты знаешь. Мы уже об этом говорили. — Зайка уставился на брата, поощряя подыграть и отвертеться от похода.

Он чувствовал, что их вливание в ночную пульсирующую жизнь Лондона вряд ли доведет их до добра.

Блэр медленно поднялся с дивана. Он посмотрел на Лэма, затем в окно на улицу.

— Зайка, — тихо сказал он, — возможности, проникающие через эту дверь, — вот о чем мы говорили. Возможности для моей независимости, мать ее.

9

Максим прошел последние сто метров до дома, поддавая снег ботинками. Единственным признаком того, что он идет к дому, был постепенно увеличивающийся размер предметов у дороги, наполовину погребенных под снегом. Сначала появился клубок проволочной сетки в форме конуса — вообще-то форма должна была быть другая, но так уж получилось; некогда сетка служила дверью в кроличью клетку и относилась к тому периоду истории, когда Макс ударился в разведение кроликов с целью получения нечеловеческой прибыли, и проект этот продлился одну восьмую жизни пары кроликов Пилозанова. Их съели с картошкой и луком после того, как оказалось, что они оба самцы. Сама клетка пошла на дрова, чтобы было на чем жарить кроликов.

Немного подальше, рядом с кривым деревом, лежала груда больших неровных камней, предназначенных для основания нового, полностью закрытого туалета. Мысль построить его зародилась два года назад, после чего известковый раствор стал редкостью, каждую зиму мороз убивал вонь нынешней сортирной дыры, и это время они проводили в решимости переместить туалет до первых признаков приближения следующей весны.

Под снегом также остались предметы, связанные с тем временем, когда постоянно предпринимались попытки обменять на складе вещи на товары или заложить их, и каждая попытка означала также исчезновение из дома определенного запаха; с телевизором ушел запах жареного мяса, с плитой — запах мяса тушеного. В первые послесоветские месяцы даже мотоцикл и бетономешалка ушли из дома, таинственным образом унося с собою запахи домашнего хлеба и консервированных фруктов. Постепенно стали закладывать и одежду, посуду и игрушки. Так продолжалось до тех пор, пока не ушли все сокровища, все до нитки, и остались только навоз и вонь. Каждое напоминание о коллективном прошлом навевало определенные чувства, и Макс анализировал их, пока не услышал тоненький голосок, выкрикивающий что-то со стороны лачуги.

— Я у него хлеба не вижу. То есть это я не вижу, но, наверное, он его просто спрятал! — кричала Киска.

Макс ее не видел, а она его уже заметила. Он мысленно обругал ее за такую поспешность.

— Киска, быстро ко мне, а ну уйди оттуда, — позвала Ирина.

Макс почувствовал, как его сердечные клапаны застыли при звуках хриплого голоса матери. Голос звучал устало, но все же в нем появилась надежда, мать ждала хороших новостей.

— Отправь его обратно, если он не принес хлеба, — проскрипела Ольга из лачуги. — И как следует отметель его палкой.

Макс повернул за последний угол, сосредоточившись на обледенелой дороге, исполосованной гусеницами утерянного трактора. Подняв глаза, он увидел, что к нему скачет Киска, а вымытая мать со странным выражением лица стоит в дверях, уперев руку в бок. Она выкупалась — старухи предпочитали мыться, когда Макса не было дома, — но Макса все равно напряг запах мыла: купание было нудной, дорогой работой, потому что требовались дрова, чистая вода и свободное время. Такое случалось, только когда была уверенность в новых источниках дохода. Ирина еще и платье переодела. На ней было кремовое платье с изогнутой голубой рыбкой, похожей на замороженное привидение из Мюнхена.

Кивок головы поманил Макса на ступеньки.

— А ну дыхни, — резко сказала Ирина, когда он приблизился к двери.

— Да я ни капли не выпил.

— Нет, — сказала она, — ты бы за это время бочку выдул. Где хлеб?

— Какой хлеб? — удивился Макс, просачиваясь мимо нее в дом.

Он успел как раз вовремя, чтобы заметить, как Ольга скрылась за занавеской с буханкой хлеба под мышкой.

— Ты продал дедушкин трактор и не купил на сегодня хлеба? — прошипела Ирина. — Иди сюда, чтобы я выдрала твой жалкий язык!

— У вас же есть хлеб. На хрена покупать еще? Чтобы пропал, что ли, когда хлеб и так есть?

— Кто это сказал, что он есть?

— Он у бабушки. Откуда вы его надыбали?

— Нас бы всех черви сожрали сто раз, если бы мы на тебя положились.

— У бабушки есть свежий хлеб, — повторил Макс, возвышаясь над матерью, как туча. — Откуда он?

— Надежда принесла. — Ирина торопливо повернулась к скамейке, чтобы соскоблить ногтями кусок свиного жира.

— Ха! Да скорее у меня в жопе свекла заколосится!

— А что, еще не колосится?

— Ты меня заебла уже, потому что я, видите ли, не купил хлеб, а у самой хлеба хоть жопой жри!

— А почему ты не купил хлеба, получив деньги за трактор? — сердито посмотрела на него мать. — Ты ж не знал, что Надежда, случайно проходя мимо, выручила нас.

Макс секунду помолчал, сильно нахмурившись, затем наклонился, чтобы слышать запах матери.

— Потому что я отдал деньги этой ебаной Надежде, чтобы она принесла вам охуенно большую буханку хлеба!

— Ха! — воскликнула Ирина. — Ха!

Макс обошел ее, глядя на потолок. Балки совсем потемнели и прогнили.

— Ты подписала один из ваучеров деда! Ха! Да спрашивай ты чо хочешь про трактор и про хлеб, валяй. А потом, — он сузил глаза до щелочек, — ты мне расскажешь все, что я велю про прибыль за фальсификацию документов против государства!

— Заткни пасть, мальчишка! — Ольга выкатилась из-за занавески. — Тебе с таким языком надо пиздовать частушки сочинять.

Она остановилась у стола и подняла дрожащую руку. В ней была бутылка водки, которую Ольга вынула из кармана фартука. Она с силой бухнула бутылку на стол.

— Вот что успокоит мои нервы, — пробормотала она. — Теперь мне понятно, что моя семья хочет убить меня своим неуважением и фиглярством.

— Надежда сегодня была добра к тебе, — ответил Макс. — А как же насчет мяса?

Он наблюдал, как Ольга достала из бочки две стопки и жестяную кружку.

— У тебя сегодня, блядь, целый выводок вопросов, — ответила она, — когда на самом деле нужно задать всего лишь крошечный вопрос: где деньги за трактор! Возможно, если ты их нам покажешь, мы тебя и накормим. Но запомни, — она резко подняла палец и выбросила его в сторону Макса, как дротик, — опять твоим старухам приходится кормить тебя, как птенца голожопого! Потому что, хоть у тебя и есть сила, как у кувалды, ты слишком тупой, чтобы кормить самого себя или свою семью! Мы все зубы поломали да растеряли, пережевывая тебе пищу, Максим. Ты, блядь, хуже безногой собаки!

— Ха! Что? — зашипел Макс.

— И вообще, заткни вонючую пасть. — Ольга с размаху дала ему по физиономии. — Мы оставили тебе большую часть мяса. Покажи, Ира.

Ирина слабо улыбнулась, открывая ладони, словно для объятий. В них, точно слизняк, лежал скрюченный кусок холодного жира.

— А теперь вываливай бабло на стол! — крикнула Ольга, ударив кулаком по столу. — Если мы не оплатим сумму по ваучеру до того, как Любовь попытается обналичить его в инспекторате, нас всех черви на хуй пожрут!

В свете приборной панели Людмила увидела грязный член Пилозанова, свернувшийся на ладони, как червяк.

— Лозаныч, — спокойно сказала она.

— Что, дорогая?

— У тебя лапша на брюки упала.

— Ха! Ха-ха-ха! Да ты горячая штучка, детка! — Пилозанов вытащил полупустую бутылку водки из кармана пальто, сделал глоток и передал Людмиле.

Она взяла бутылку, не глядя, плотно сжала ее в руке и сделала большой глоток.

Пилозанов не поехал через Увилу. Он направился в Кужниск по ставропольской дороге. Людмила знала, что им не хватит горючего даже на полпути, но ничего не сказала. Этот маршрут больше подходил для ее целей. У железнодорожного моста они увидели солдат ибли, которые порадовались бурному приветствию Пилозанова.